Набор ополчения – это вообще история, достойная гитары и глотки пьяного менестреля. Набирали в доблестные ряды защитников кого только можно, лишь бы железку в руках держать могли, а остальное приложится. Приложилось. Пришлось парочку десятков таких добровольцев повесить в назидание остальным мародёрам. Причём несколько бойцов городской милиции погибло в стычках с вооружёнными до зубов ополченцами. Да и не только… Одна из банд забралась в лавку мадмуазель Гатиниар и знатно укрепилась там, угрожая всему району и выкрикивая провокационные лозунги. А домик-то в два этажа, из камня. С нахрапа не взять. Пришлось штурмовать. Рванули пару огненных шаров даже. Результат – пять помощниц парфюмерии были в сердцах убиты разбойниками, а саму мадмуазель Гатиниар погубило одним из взрывов магического шара. Били-то по дому, для острастки. А вот как вышло. Первого своего достояния, в лице талантливой создательницы духов, чьи неповторимые ароматы ценились далеко за границами неназванной столицы, Шипстоун уже лишился. Мало того, упомянутый совсем недавно алхимик в белой башне, на которой при въезде в город заострил внимание Дироль, рванул вместе со своим причудливым жильём, похоронив заживо несколько семей в окружных каменных домах.
Одним словом, в городе поселился хаос. Общий настрой был куда как не боевой. Страх, сомнения, общее неверие в победу и в самого Бога, который позволяет противным торгашам творить чёрт знает что со своими покорными слугами! В былое время за такую ересь особо недовольных пожгли бы на кострах, да и дело с концом, однако почти все инквизиторы погибли на Плато, а остальным святым отцам не хватало силёнок совладать с общей массой. Задавили б возмущённые, и всё. Поэтому власти решили действовать тихо и мирно, стараясь купить лояльность жителей щедро раздаваемым провиантом и добрым вином. Всё равно осада продлиться не дольше дня, максимум недели, если у Ренессанса пойдёт не так, как они хотели. Скорее всего, бой будет один, и там уж решится, на чьей стороне боги этого мира.
– Как там дружина бравая? – вдруг спросил Чедвик, укладывающегося на мешки Дироля. Видно, маг и правда сильно устал.
– Кое-как… – пробурчал тот в ответ.
– Ну… Решили вопросы с мятежниками? – не унимался Чедвик.
– Да вроде бы… Выложили кучу золота да платины – стражи Господни успокоились. Глупые создания. На кой им эти кругляшки, если рены всех без жалости порежут, не пойму.
– А ты-то чего здесь?
– Я-то? – отозвался старик и со злостью поглядел на Чедвика. – А куда мне податься, Чед? Я, вона, бежал из разрушенной Академии на север, тут укрылся в нашей мелкой общине вольных, немного устроился, даже хату приобрёл. Здесь мой дом. Куда мне теперь? Уйти на запад невозможно, на юг тоже – там рены, а среди них много моих недругов. Податься на восток – там Нейтралз. И среди них есть кое-кто, мечтающий мне обрезать старые уши. Нет, Чед. Здесь мой дом, и я, наверное, сгину вместе с ним. А вот чего ты здесь забыл? Бежал бы ко всем чертям из умирающего города. У тебя есть связи и в Бангвиле, и в Санпуле.
Чедвик в задумчивости почесал затылок.
– Не знаю, Дироль. Просто хочу поучаствовать в чём-то великом, что ли…
– Великом? – от удивления маг поперхнулся. – Какое, к дьяволу, великое, Чед? Сдохнуть, как зарезанная свинья в общей вакханалии безумия? Это великое? Война – это самая огромная глупость, какая существует в нашем сумасшедшем мире. Вольным я стал только от нужды, и убивал всяких зверушек тоже от нужды, чтобы была какая-никакая снедь поутру. Паршивая Война Трёх Кланов лишила меня всего счастья в этой жизни, счастья познавать! А эта война лишит главного дара – жизни. Великое лишь в созидании, дорогой мой, только в нём. Разрушение хоть и есть вторая половина любого бытия, ну в ней – только утилитарное значение, знаешь ли.
– Ты терминами не кидайся, – посмеялся Чедвик. – Меня обучали вольные, и были слегка скупы на научные словечки.
– Да иди к чёрту, – махнул рукой Дироль. – Я хочу тебе сказать одно: зверюги мы, люди, паршивые зверюги. Не более. Вся наша вера в свою неповторимость – пустой звук. Животные! И играет в тебе не желание великого, а инстинкт зверя, которому требуется больше крови. Я бы совершенно не удивился, если бы в отсутствие этой дурной войны ты сначала затеял какую-нибудь заварушку между общинами вольных, а потом организовал банду головорезов и пошёл крошить кого-нибудь на север.
– Я бы попросил! – грозно рявкнул Чедвик. – Следи за языком, старик! Пускай ты смотришь на мир через тёмное стекло, но я, быть может, неисправимый романтик, и хочу жизнь отдать за чужое счастье! Вон, погляди на девушку с ребёнком, разве не достойны они лучшего?
Дироль внимательно посмотрел в глаза Чедвику и бессильно помотал головой.
– Я не понимаю тебя, Чед. Ты видал всякое, блуждая по опасным дорожкам, вершил тёмные делишки, богател и набирался иного счастья, не считаясь с чужими интересами. А теперь – великое! Чужие жизни! Достойны лучшего! – Дироль сплюнул. – С жиру ты бесишься, молодой осёл. Найди себе бабу, может, поумнеешь. Видно, не для кого тебе тепло в хату нести, вот и чужим добро своё хочешь раздавать. Лучше вали отсюда со всем богатством, да организуй чего-нибудь нужное людям. Хотя бы детишек бездомных приюти и обучи всему, что знаешь сам. Вот кому точно сделаешь добро. А здесь ты только смерть найдёшь: город обречён.
Старик отвернулся, что-то сердито бормоча. Чедвик хотел в сердцах двинуть кованым сапогом наглому магу по голове, но его что-то остановило. Совесть, наверное. Старик был далеко не дураком, и знал, что говорил. Шипстоун не удержать. Враг ворвётся сюда, и по военному закону изрубит в лохмотья всех, кто окажется на пути. Вряд ли здесь станут щадить кого-либо. Ренессансу нужна добыча, а не полчища несчастных бродяг. Защитить их никто не сможет. Войск у Святой Инквизиции почти нет. Поток возвращавшихся воинов истёк уже к ночи. Дай бог, если набралось полторы тысячи обученных вояк. А у Ренессанса все шесть тысяч мечей. Хотя ещё стоят стены, но очень вряд ли… Очень вряд ли. Большой Огонь без поддержки опытных мастеров земли, которых, кстати, тоже мало, разорвёт в клочья укрепления. Значит, не судьба. Но бежать отсюда Чедвик не будет. Не сможет, нет. Он сделает всё, что в его силах, дабы оградить от несчастий всех мирян. А если суждено получить болт в голову, то уж судьба. Да и вообще он стал большим фаталистом в последнее время. Судьба сама рассудит.
– А где Мерлон? – вдруг спросил Дироль.
– А чёрт его знает. Я его видел только после Собора. Он куда-то молча отправился и ничего не сказал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
