и сказал, что ботинки в пятницу вечером заложила Кейт, а сам Келли стоял в дверях ломбарда с босыми ногами[306]. «Вы были пьяны, когда пошли в ломбард?» – спросил его коронер. «Да», – пристыженно ответил Келли. В этот момент присяжным стало ясно, почему он так плохо помнит тот день[307].
С самого утра Кейт и Келли ничего не ели, и их главнейшей задачей было раздобыть еду и выпивку. Заработанные Келли шесть пенсов они потратили на алкоголь, что объясняло состояние, в котором оба находились, когда пришли в ломбард закладывать ботинки. По словам Джона, они потратили «большую часть» вырученных за ботинки денег на провизию, которой должно было хватить до следующего утра[308]. Они купили чай и сахар – Кейт насыпала их в карманы своей юбки – и пропустили несколько стаканчиков в пабе. К концу вечера выяснилось, что они потратили почти все деньги, полученные в ломбарде, и тогда было решено, что Джон возьмет оставшиеся четыре пенса и снимет койку в ночлежке. В ту ночь Келли остановился не в доме № 55 по Флауэр-энд-Дин-стрит, а в доме № 52, но Кейт так и не добралась до работного дома в Майл-Энд. Ее имени нет в списках поступивших. Кроме того, в общежитии Майл-Энд правила соблюдались строго. Если бы Кейт попала туда, ей пришлось бы пробыть там две ночи и днем щипать паклю. Вместо этого на следующее утро она уже встретилась с Келли, причем довольно рано – в восемь утра. Джону не хотелось признаваться в том, что, скорее всего, в ту ночь Кейт спала на улице – возможно, в сарае на Дорсет-стрит[309]. В свете недавней серии убийств в Уайтчепеле это признание не делало ему чести.
Коронер и присяжные отнеслись к показаниям Келли скептически – не только потому, что многое в его рассказе не сходилось, но и потому, что, подобно полицейским и прессе, они были убеждены, что убийца охотился за проститутками. Однако все показания – и Джона Келли, и сестры Кейт Элизы Голд, и дочери Кейт Энни, и даже администратора ночлежки «Куниз» Фредерика Уильяма Уилкинсона – не содержат ни одного намека на то, что Кейт промышляла проституцией. Уилкинсон, в частности, заявил, что знал Кейт и Джона семь лет и был совершенно уверен, что «Кейт никогда не вступала в интимную связь ни с кем, кроме Келли»[310]. Коронер крайне настойчиво расспрашивал и Джона. Тот отвечал, что за все время их знакомства он ни разу не слышал о том, чтобы она «ходила по улицам по ночам с аморальными целями» или «приносила [ему] деньги утром после ночного отсутствия». Келли добавил, что ни за что не потерпел бы этого[311].
К сожалению, защищая честь Кейт, Келли неудачно выразился и использовал двусмысленную фразу. Вспоминая о своих переживаниях из-за отсутствия денег на ночлег, он сказал, что не хотел, чтобы Кейт «бродила ночью по улицам». Коронер тут же уцепился за эти слова.
– Что это значит – бродила по улицам? – спросил коронер.
– Сэр, много раз у нас не было денег на ночлег, и мы вынуждены были бродяжничать, – пояснил Джон[312].
В книге «Англия во тьме и путь к свету» Уильям Бут пишет, что все, кому негде было ночевать, «бродили по улицам». Он описывает бесконечные ночные скитания в поисках спокойного места, где можно было бы устроиться до самого утра, пока патрульный полицейский не начал свой обход. По словам Говарда Голдсмида, завсегдатаи ночлежек на Трол-стрит, Дорсет-стрит и Флауэр-энд-Дин-стрит регулярно спали на улице. Когда им не удавалось найти место «на тротуаре, в сточной канаве, на куче мусора – да где угодно», они просто бродили «вверх и вниз по улице, засунув руки в карманы и прикрыв потухшие сонные глаза»[313]. Увы, многие журналисты не приняли во внимание разъяснения Джона Келли и продолжали считать Кейт проституткой. Так, по мнению «Дейли телеграф» понятия «бездомная женщина» и «проститутка» были синонимами. Эта позиция отражала предрассудки Викторианской эпохи и стремление газетчиков рассказать как можно более грязную историю. Репортер из «Дейли телеграф» писал, что Кейт регулярно спала на улице или в сарае с такими же, как она, «бездомными бродягами и нищими проститутками»[314].
Где бы Кейт ни провела ночь с пятницы на субботу, в субботу утром они с Келли воссоединились в «Куниз» и расположились на общей кухне, думая о том, как наскрести денег на ночлег. В конце концов необходимость хоть немного заработать заставила их выбраться на улицу, и они пошли на юг, в направлении района Бишопсгейт, правда, скорее всего, без определенной цели.
В районе полудня они добрались до Хаундсдича, где селились евреи-старьевщики, а в витринах висели грязные ситцевые платья и потрепанные шерстяные брюки. Поскольку накануне вечером Джон заложил ботинки, Кейт, возможно, подумывала о том, не заложить ли ей одну из многочисленных нижних юбок, которые она носила под верхней ситцевой юбкой и черным жакетом. Но в субботу евреи соблюдали Шаббат, и все лавки были закрыты.
Тогда, по словам Келли, Кейт предложила пойти в Бермондси и попытаться занять денег у дочери. Впрочем, едва ли она говорила серьезно. С тех пор как они с Энни в последний раз общались, прошло два года; Кейт даже не знала ее адреса. Так что здесь Джон тоже «запутался», как и в других частях своего рассказа.
Не совсем ясно, где пара провела оставшуюся часть дня. Хаундсдич находится в двух шагах от Флауэр-энд-Дин-стрит, но по пути Кейт с Джоном могли заглянуть в паб, и не в один. Поскольку они жили в Уайтчепеле уже семь лет, у них наверняка было много знакомых и собутыльников, которых они когда-то угощали выпивкой, и теперь друзья были готовы вернуть долг. Пропустив пару стаканчиков, Кейт, вероятно, повеселела и решила все-таки поискать Энни на улицах южного Лондона.
Когда они с Джоном расставались, Кейт заверила его, что вернется к четырем часам. Келли утверждает, что денег у них не было, и Кейт зашагала по направлению к Олдгейту.
Впрочем, Кейт ушла недалеко. Она всего лишь завернула за угол, вышла на Олдгейт-Хай-стрит и там встретила кого-то, кто пообещал угостить ее выпивкой. Отказываться она не стала, и ее намерение найти дочь, как обычно, испарилось с содержимым первого стакана.
Тем же вечером в половине девятого мертвецки пьяная женщина сидела на тротуаре, прислонившись к стене дома № 29 по Олдгейт-Хай-стрит, не в силах пошевелиться. Она бормотала что-то себе под нос, распевала песни и ругалась на прохожих. Само собой, вскоре возле нее собралась толпа. В Уайтчепеле подобную картину можно было встретить сплошь и рядом, и тем не менее зеваки уставились на несчастную – кто-то с
