узнал ее или какую-либо деталь ее биографии и не дал о себе знать. Дальнейшие попытки исследовать ее биографию также не увенчались успехом: никаких Келли, Дэвисов и Мэри Джейн нет в переписи населения и приходских реестрах Уэльса или Ирландии. Отсюда можно сделать лишь один вывод: история жизни Мэри Джейн Келли и даже ее имя – это вымысел.
В девятнадцатом веке создать себе новую личность не составляло труда. Достаточно было переехать в другой город или даже район и назваться новым именем. Придумать себе новый образ, сочинить биографию, поменять гардероб и манеры – подобные уловки позволяли людям внедряться в различные социальные слои, как выше, так и ниже их собственного статуса. Однако всестороннюю образованность было сложно подделать или скрыть: образованного человека видно сразу. Образование – это не только умение читать и писать, но и речь, манера держать себя, интересы, художественные и музыкальные способности. Малоимущие имели доступ лишь к базовому образованию, но зарождавшийся средний класс стремился выделиться и вкладывал средства в образование детей, дабы на них легла та самая нестираемая печать респектабельности.
Знакомые Мэри Джейн подтверждали, что сама ее манера держаться свидетельствовала о принадлежности к «обеспеченной семье». Одна из ее квартирных хозяек отмечала, что Мэри Джейн была образованна и прекрасно рисовала. В то время рисованию обучали лишь девушек в престижных школах для «благородных девиц»; в обычной школе этот предмет не преподавали[325]. Девушке из бедной деревенской семьи попросту негде было научиться такому навыку. Не было у нее и денег на покупку принадлежностей для рисования, да и родные едва ли одобрили бы ее решение заняться искусством. Но любопытнее всего то, что Мэри Джейн говорила без акцента, и те, кто справлялся о ее происхождении, удивлялись, услышав, что она родом из Уэльса или Ирландии. Ни уэльский, ни ирландский акцент в ее речи было практически невозможно уловить – вероятно, она брала уроки дикции. «Встретив ее на улице, никто бы не подумал, что она принадлежит к малоимущему классу, – вспоминал знавший ее проповедник, – она всегда была аккуратно и прилично одета, выглядела довольно привлекательно и достойно»[326]. Скорее всего, Мэри Джейн Келли не лгала, говоря Джо Барнетту, что отец ее был «десятником» – начальником бригады на металлургическом предприятии. Но, возможно, Барнетт неправильно ее понял, и на самом деле ее отец был владельцем предприятия или управляющим. В таком случае она действительно принадлежала к совершенно иному социальному классу.
Мэри Джейн Келли рассказывала, что в шестнадцать лет вышла замуж за шахтера по имени Дэвис. Но записей, подтверждающих этот факт, не обнаружено. Если у нее и была романтическая связь с мужчиной, скорее всего, брак они не регистрировали. Это совпадает с версией о том, что примерно в 1883 году у нее родился ребенок: приблизительно в это время, по ее словам, она провела восемь или девять месяцев «в лазарете» в Кардиффе. Впрочем, проверить эту информацию невозможно: никаких записей о рождении ребенка не сохранилось, и судьба его неизвестна. Кроме того, крайне маловероятно, что в 1880-х годах Мэри Джейн так долго лежала в бесплатной государственной больнице. Скорее всего, она находилась в частном медучреждении, например в «исправительном доме» для падших женщин или психиатрической клинике. В подобные заведения часто отправляли девушек из семей среднего класса, нарушивших нормы общепринятой морали и вступивших во внебрачную связь. В те годы в Кардиффе было две таких «клиники»: протестантский Дом милосердия и католический Монастырь доброго пастыря. Оба заведения принимали молодых женщин из низших слоев общества; иногда в их программах реабилитации участвовали и девушки из среднего класса. Программа включала религиозные наставления, обучение навыкам домохозяйства и рукоделия. Однако в некоторых семьях среднего класса вовлеченность женщины во внебрачные сексуальные связи считалась признаком психического расстройства, и таких девушек предписывалось «лечить». В то время в Кардиффе специализированной психиатрической клиники не было; пациенток отправляли в приют для умалишенных в Кармартене. А Мэри Джейн утверждала, что некоторое время жила в Кармартене.
Проследить хронологию этого периода ее жизни невозможно, однако сама Келли говорила Джозефу Барнетту, что связалась со своей «нечестивой» кузиной после пребывания в лазарете. Поскольку программа реабилитации женщин в монастырских приютах и психиатрических клиниках редко приносила результаты, такой ход событий вполне вероятен. К сожалению, Джо Барнетт не уточнил, что имела в виду Мэри Джейн, когда говорила о «нечестивой жизни» своей кузины. Была ли она женщиной легкого поведения? Занималась ли проституцией ради получения дохода или просто была чьей-то любовницей? Быть может, она держала бордель? Не она ли помогла Мэри Джейн переехать в Лондон?
Именно эта часть биографии Мэри Джейн остается самой загадочной: мы не знаем, почему она уехала из Кардиффа и устроилась работать в «публичный дом» в лондонском Вест-Энде. В девятнадцатом веке незамужние женщины просто так не переезжали из города в город и не путешествовали в одиночку. Хотя Лондон и Кардифф связывала железнодорожная ветка, Уэльс и столицу все же разделяло приличное расстояние и огромная культурная пропасть. Незамужние девушки обычно приезжали в Лондон по двум причинам: в городе их ждала работа или родственники. В случае Мэри Джейн, возможно, сыграли роль оба фактора, иначе ей не удалось бы сразу стать высокооплачиваемой элитной проституткой. Без связей в незнакомом городе женщина едва ли смогла бы пробиться в ряды элитных секс-работниц. По-видимому, кто-то из знакомых дал Келли контакты «хозяйки», то есть сутенерши, которая являлась связующим звеном между девушками и джентльменами. Но не исключено, что Мэри Джейн прибыла в Лондон с любовником из Кардиффа или любовник ждал ее в столице.
В последней четверти девятнадцатого века проститутки всё реже принимали клиентов у себя дома. Многие из тех, кто промышлял на Пикадилли, Хеймаркет и Риджент-стрит, жили в пригороде. Те, кто был победнее, селились в Ист-Энде, а проститутки, обслуживавшие средний класс, – в Челси, Пимлико, Сент-Джонс-Вуде и на некоторых улицах Найтсбриджа и Бромптона. Мэри Джейн Келли поселилась в Бромптоне.
С середины века сеть маленьких улочек, протянувшихся от Найтсбриджских казарм до Бромптон-роуд, считалась кварталом офицерских любовниц, актрис и богемных девушек, которые тайком предавались греху за закрытыми ставнями и задернутыми темными бархатными портьерами. В 1881 году Бромптон-сквер – продолговатая площадь с зеленым островком посередине – стала излюбленным местом «хозяек», которые называли себя «владелицами гостиниц»[327]. В доме № 15 проживали две «актрисы»; дом принадлежал Мэри Джефферис, одной из самых знаменитых хозяек борделей Викторианской эпохи, обслуживавшей аристократов, политиков, богатых капиталистов и как минимум одного члена королевской семьи. У Джефферис было несколько домов в Бромптоне и Челси, она владела целой сетью борделей в Западном и Северном Лондоне, и на нее работало множество женщин. Словно кукловод, Джефферис управляла бизнесом на расстоянии и назначала встречи девушек с клиентами в разных местах. Ее руки всегда оставались
