было делать так красиво? Это же не собор с акустикой. Может быть, люди ведут себя приличнее в красивых местах? На полу не наплевано, никто не курит, не кричит, не ругается, и даже бумажки под ногами не валяются. В отличие от лондонской подземки. А что будет, если красиво построить целый город?
Музей истории партизанского движения располагался в старинном кирпичном здании совсем не музейного вида, а скорее промышленного. Два этажа с потолками метра по четыре. Толстые стены из красного кирпича. Никаких окон. В прошлом веке здесь был цех или склад. Потом война изменила ландшафт. После войны окрестности застроили жилыми домами, а отдельные уцелевшие крепкие строения использовали под гражданские цели.
Экспозиция начиналась с Второй Мировой и продолжалась по настоящее время. Путь от входа для посетителей в кабинет директора лежал через залы первого и второго этажа.
Залы ВМВ на первом ломились от экспонатов. Оружие, техника, военная форма, предметы быта, походное снаряжение. Диорамы с военными сценами, макеты замаскированных в лесу поселков, портреты и картины. У экспонатов на пояснительных табличках указывалось, как они попали в музей. Очень многие несли отметку «Найдено таким-то поисковым отрядом».
Кроме советской техники и оружия, присутствовала и вражеская. В линейке немецкой техники стояли обычный грузовик, полугусеничный бронетранспортер, маленькая амфибия-кюбельваген, мотоцикл с коляской и пулеметом. У каждого экспоната располагался стенд с подробным описанием и дополнительными фотографиями. Вся техника была поставлена на ход музейными умельцами и неоднократно снималась в художественных и документальных фильмах.
— Я правильно понимаю, что партизаны это гражданское сопротивление? — спросил Уинстон.
— Да. Просто местные мужики, которые не успели убежать от войны, ответил Колоб.
— Я знаю русские фразы «молчит, как пленный партизан» и «чем дальше в лес, тем толще партизаны».
— Есть такое.
— Вторую я еще понимаю. Чем дальше от противника, тем лучше живется в лесу. Не понимаю первую. Почему эталон стойкости — гражданский, а не кадровый офицер? Ведь гражданский не имеет статуса военнослужащего и не обязан хранить военную тайну, которую ему еще и знать не положено?
— Потому что партизан — местный житель, — напомнил Колоб, — И он скрывается в лесу.
— Это понятно.
— Когда пытают солдата, он может сдать расположение военной части. Противник и так знает, где находится наша армия, с которой он воюет. А в военной части есть, кому отбить атаку. Когда пытают партизана, у него хотят выпытать, где в лесу партизанский лагерь. В лес партизаны уходят со своими семьями, и лагерь это не располага с рубежами обороны.
— Верно. Не пойму, как я сам не сообразил.
— У вас просто партизан никогда не было.
Во втором зале они встретили высокую светловолосую девушку в парадной военной форме. Темно-зеленый китель, застегнутый на все пуговицы, и темно-зеленая юбка-карандаш до колена. Прическа и макияж как из салона. Начищенный красно-коричневый ремень с кобурой и сумочка под цвет ремня. «Фрекен Совершенство», как сказали бы в Стокгольме.
Курсанты получали табельное оружие после присяги и носили его, как все кадровые офицеры, при форме в обязательном порядке и открыто, а при гражданском костюме по желанию и строго в скрытой кобуре. Некоторые особо лояльные категории граждан кроме сотрудников силовых структур тоже имели право на ношение оружия и обязанность применять его в порядке необходимой самообороны и для пресечения преступлений.
В последние годы шведы выдавали курсантам «Глок», но пять лет назад первокурсники получили еще не снятые с вооружения браунинги М1907. Из тех соображений, что курсанту-связисту пистолет выдается «чтобы был», а после распределения в непрерывно воюющую армию не будет проблем получить новый, если этот сломается.
Уинстон и Ингрид замерли, глядя друг на друга. В их первую встречу они выглядели почти так же. Тоже форма, только повседневная, попроще. Тоже костюм, только повседневный, попроще.
Если Ингрид усилила впечатление макияжем и прической, то Уинстону не просто так дали этот костюм. Костюм денди с специально подобранным головным убором и дорогими ботинками ручной работы. Они не должны были посмотреть друг на друга как не в первый раз.
Колоб прошел немного вперед и оглянулся, чтобы поторопить спутника. Англичанин застыл, играя в гляделки со скандинавской красавицей.
— Вениамин, — представился он паспортным именем.
— Ингрид, — ответила девушка.
— Я из Амстердама, а вы?
— Из Стокгольма.
— Надолго в Ленинграде?
— Второй день. У меня каникулы между выпуском и прибытием по распределению в армию.
— Какие у вас планы на отпуск?
— Познакомиться со знающим город симпатичным интеллигентным мужчиной…
— … Военным или гражданским?
— Конечно, гражданским. За военным можно было никуда и не ехать.
— Но не с сутулым клерком?
— Нет. С интеллигентом. Но в хорошей физической форме. Это у вас гражданская «За отвагу»?
— Да, именно она.
— За какую отвагу, если не секрет?
— За участие в ликвидации диверсионной группы. Какие секреты у гражданских.
— Вы прямо гражданский-гражданский? По шраму так не скажешь.
— Следователь по особо важным делам с вашего позволения. Борец с организованной преступностью.
— И часто в вас стреляют?
— Последний раз вчера вечером. Мы брали банду иностранцев на Петроградской стороне.
— Как это романтично! Я думала, такие красивые милиционеры бывают только в кино. Или вы из госбезопасности?
— Что вы. Я один из коллег дяди Степы. Только не местный.
— Я тоже в детстве читала русские книжки.
— Чего вы ждете от визита в этот замечательный город? Может быть, наши пути где-то пересекутся?
— Я хочу культурно провести досуг. Сходить в какой-нибудь хороший театр, съездить в Петергоф, пройти под ручку по Эрмитажу, попить кофе на открытой веранде. Послушать городские легенды, поучаствовать в уличных спектаклях и вообще проникнуться духом города. Чтобы было о чем вспомнить, сидя осенью в блиндаже.
— Поехать в карете на бал, танцевать до упаду, ночью вернуться в номер и отдаться порыву страсти, не успев снять лучшее в мире платье?
— Да. Чтобы вокруг все белое-белое и ничего зеленого. Мягкие перины не как в казарме. Двухместная ванна с пеной вместо общей душевой. Полотенце метровой ширины. И обязательно хочу сделать это, глядя в окно, из которого видно город до горизонта.
Колоб не выдержал и кашлянул.
— Коллега, у нас дела.
— Какие дела? — спросила иностранка.
— Уголовные. Мы пришли допросить директора музея.
— Как это романтично. Как в кино. Можно с вами?
— Боюсь, что нет, — ответил Уинстон, — Но мы недолго.
— Я подожду. Здесь еще много интересного.
— Ты совсем сдурел? — спросил Колоб, таща Уинстона на второй этаж, — Какие сейчас бабы? У тебя же денег нет на все ее запросы. У нас сегодня аэропорт, завтра сходняк. Ты, блин, бык со стволом. Или передумал и домой
