Он видел богатырские заставы, охраняющие мирную земледельческую Русь от воинственных кочевников:
А как едут богатыри по чисту полю,Еще мать-сыра земля да потрясается,А в реках-озерах вода колыбается.
Он видел, как бьются русские богатыри с великой ордой, которая поднялась, как темная туча, с восточной стороны.
Все богатыри сильные, могучие, а сильнее всех старый казак Илья Муромец.
Скоро старый на коня вскочил,И затрубил старый во турий рог;И сомутилися у старого очи ясные,И разгорелось у старого ретиво сердце;Не увидел старый свету белого,Не узнал старый ночи темные;И расходились у него плечи могучие,И размахались руки белые,И засвистела у него палица боевая.
Бородин так ясно представлял себе «пированьице — почестей пир у ласкова князя у Владимира» и буйное молодецкое веселье на этом пиру, как будто сам там был, мед-пиво пил.
И все эти образы, ожившие в его воображении, требовали своего воплощения в музыке.
Величавый эпос былин и «Слова о полку Игореве» был по душе этому лирику и симфонисту, как он сам себя называл. Недаром его «Песня темного леса» звучала, как былина о том, как «на расправу шла волюшка, города брала силушка».
Эту песню Стасов предлагал назвать «Песней Ильи Муромца» и говорил, что в ней есть «что-то богатырское, дремучее, точь-в-точь два первых бурлака у Репина». От «Песни Ильи Муромца» вела прямая дорога к симфонии, которую тот же Стасов назвал «Богатырской».
Давно ли Бородин решил, что не будет задаваться большими задачами, а будет писать то, что пишется? И вот уже он снова берется за громадную задачу— пишет симфонию. Большому кораблю — большое плавание.
Не один год жизни отдал Бородин этой симфонии. Но когда мы слышим ее сейчас, нам кажется, что она была создана в едином порыве вдохновения, — настолько это цельная вещь.
Слушать музыку можно по-разному. Бывает, что наше внимание занято тем, как одна музыкальная тема сменяет другую, как они повторяются и в то же время звучат каждый раз по-новому, как они борются между собой и дополняют одна другую, вызывая в нас то радость, то печаль, призывая нас к борьбе и действию или давая нам отдых и умиротворение.
А иногда мы не только слушаем, но и видим при этом смену зрительных образов, картин, которые проходят перед нами и исчезают, словно сновидения.
При этом у нас часто нет уверенности, видим ли мы как раз то, что хотел нам показать автор.
И мы испытываем благодарность по отношению к Бородину, который сам дал нам ключ к пониманию Второй симфонии. Он рассказывал Стасову, «что в анданте он желал нарисовать фигуру «Бояна», в первой части — собрание русских богатырей, в финале — сцену богатырского пира при звуке гусель, при ликовании великой народной толпы».
Но если бы даже у нас не было этого ключа, мы все равно могли бы догадаться о содержании симфонии, — до такой степени она красочна, картинна. Недаром Стасов сравнивал произведения композитора Бородина с произведениями художника Репина.
Первые же мощные, низкие звуки всех струнных инструментов оркестра, поддержанных валторнами и фаготами, вызывают представление о богатырской силе.
То не ясны соколы солеталися,А славны добры молодцы соезжалися,Ко тому ли Владимиру собиралися.
В музыке слышится богатырский топ и протяжный гул земли, которая сотрясается под тяжкой поступью.
И сразу за этим отрезком первой темы идет, дополняя его, другой отрезок, более оживленный, звонкий. Это откликнулись октавой выше деревянные духовые — флейты, гобои, кларнеты.
В лихом посвисте слышна молодецкая удаль.
Уж не Алеша ли Попович-млад едет следом за старыми богатырями, за Ильей Муромцем и Добрыней Никитичем?
Первая богатырская тема сменяется второй. Это запевают виолончели, и песню подхватывают кларнеты и флейты, словно девушки поют вдали, и им отвечает, наигрывая на свирели, пастух.
Вот она, мирная русская земля, которую охраняют богатыри!
Две темы — эпическая и лирическая — говорят об одном и том же: о спокойной, уверенной в себе силе, готовой защитить от врага жизнь и труд поселян.
Это первый раздел симфонии, в котором излагаются обе темы. Дальше идет их разработка и их развитие.
Все чаще поступь коней, под которыми дрожит земля. Уж не шагом, а вскачь пошли богатырские кони:
С горы на гору перескакивают,С холма на холм перемахивают.
Все более мощно и торжественно звучит богатырская тема. Сила, которая вначале была малоподвижной, которая только готовилась к разбегу, делается стремительной.
Тут все сочетается: и буйная молодецкая удаль, и величавая важность.
Снова звучит вдали песня свирели. На этот раз роль свирели поручена гобою, и только потом песня переходит к струнным.
И снова с еще большей силой весь оркестр в один голос, словно великан, торжественно возвещает тему, с которой началась симфония и которая звучит как призыв: «Постоим за русскую землю!»
Во второй части — в скерцо — то же сочетание эпоса с лирикой. Середина скерцо — это народная песня, о которой не скажешь, веселая она или грустная. В ней есть и то и другое: это и просветленная печаль, и затуманившееся веселье.
Такова вся симфония. Она написана в тональности си-минор, но, подобно русским песням, она не укладывается в понятия мажора и минора.
Начало и конец скерцо — это порыв к борьбе, к действию.
По сигналу литавр и медных инструментов начинается стремительный бег[30]. Тут легко представить себе и борьбу и кулачный бой.
А и будет день к вечеру,От малого до старогоНачали уж ребята боротися,А в ином кругу в кулаки битися…
И среди этих буйных богатырских игр песня с ее вопросами и ответами вызывает в нашем воображении хоровод, который ведут красны девицы и добры молодцы.
Но вот начинается третья часть.
Словно золоченые струны гусель яровчатых под перстами Бояна, звучит арфа. И певучий голос валторны начинает неторопливую повесть о давних походах и битвах. Эта тема сменяется другой. Тревожно перекликаются духовые инструменты, дрожь пробегает по струнным.
Тревога нарастает.
Ветры веют стрелами, сабли гремят о шлемы, трещат копья харалужные. Сколько храбрых витязей полегло за землю русскую! Но недаром они сложили головы. Снова мощно звучит голос Бонна, повествуя о победе. И живые струны под его перстами рокочут славу храбрым витязям.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
