От пришедшей в голову мысли в животе неприятно кольнуло.
– Дарья! – едва слышно выдавила я из себя, а в следующее мгновение заорала что было мочи: – Где Дарья?!
– Где Дарья?! – крикнула мнущимся мужикам-разбойникам Людмила. – Какая Дарья? – икнула она недоуменно.
– Дык закрыли ж, как и было велено. Мужиков в один погреб, баб в другой…
– Вашу мать! – вскрикнула я и, оттолкнув изумленную женщину, бросилась к рапортовавшему разбойнику, растолкав «братьев».
– Эй, ты куда?! – слабо вскрикнула Людмила из лужи, куда завалилась, не удержавшись на нетвердых ногах, но остановить меня даже не попыталась.
– Где погреб?! – схватила я разбойника за грудки. – Где?
– Та-а-ам, – шумно сглотнул он, до слез испугавшись страшного острого взгляда почти прозрачных глаз с черными точечками зрачков…
Когда открывали погреб с пленницами, мое воображение рисовало самые страшные картины. Будто бы земляные стены залиты кровью, а посреди крохотного темного пространства стоит Алевтина с разметавшимися по спине волосами, сама перепачканная бурым, с животной улыбкой на жаждущих устах и огненным пожаром в глазах. Я приготовилась к убийству, но не к заботе, которую обнаружила на самом дне холодного влажного подземелья. Когда деревянную заслонку, надежно заколоченную с пьяных глаз ночью, смогли все же вскрыть, то в мглистое нутро вплеснулся серый дневной свет и озарил две от холода льнувшие друг к дружке фигурки женщин. Дарья прижимала к своей груди Алевтину и не переставая гладила ее по растрепанным волосам, будто успокаивая. Кухарка подняла голову при нашем появлении и сморщилась от рези в глазах. На бледном остроносеньком лице Али застыло выражение всепоглощающего умиротворения. Она закрыла глаза, а на ее устах играла чуть заметная улыбка. Только через секунду мы поняли, как зыбко было внешнее спокойствие сумасшедшей.
Она вскочила, как рысь, пружинисто, легко, и прорычала, запрокинув голову Дарьи – несчастная только сдавленно пискнула от неожиданности и боли.
– Все назад, иначе старухе не жить!
В какой-то момент Алевтина моргнула, и темные глаза ее превратились в желтовато-зеленые с острыми вертикальными зрачками. На нежных щечках проявились серые чешуйки, превратив девицу в страшного монстра. Разбойники в унисон охнули и отшатнулись. Только я стояла будто вкопанная, потрясенная и уничтоженная.
Так долго играть с Хранителями в кошки-мышки, чтобы вытащить одну, сошедшую с ума, из закрытого и надежно опечатанного скита. Твою мать! Спасители чертовы!
– Назад, – шипела Аля в мою сторону, а я буквально слышала, как у Дарьи хрустят позвонки, – назад! Я сказала, что мне нужно идти! Моего дракона держат в неволе. Я чувствую, как он мучается! Разве тебе понять? – Она нервно переминалась на месте, с невиданной силой выгибая кухарку, как деревце, словно старалась сломать ее пополам. А та уже тихо подвывала, и слезы катились по морщинистым грязным щекам, оставляя дорожки.
– Я знаю, – отозвалась я.
– Что за хрень?! – икнула мне в затылок Людмила. – Девка, убей старуху, наплевать!
– Алевтина, приказываю тебе отпустить женщину! – пробасил гулко «брат», и нас окутал колдовской жасмин плетущегося заклинания.
Людмила моментально прочухалась, поведя носом и смачно сплюнув под ноги. Видать, колдовство она ощущала острее меня. Надеюсь, ей не жасмином пахнет, а чем порезче! Зашумели прибежавшие на подмогу разбойнички, но, боясь лезть в пекло, только начали орать поодаль. Надрываясь, завыли волки. Не по-собачьи, а как-то сдавленно, будто из кишок выталкивали сиплый звук.
– Отпусти Дарью, Аля, – тихо произнесла я.
– Да кто ты такая, как смеешь ты приказывать мне, Хранительнице?! – Из ее рта вырвалось черное раздвоенное жало и, будто играючи, лизнуло кухарку по шее, та даже примолкла на мгновение.
– Ты разве не боишься Берегини Иансы? – тихо прошептала я через царящий гвалт испуганных людей. Я скорее шевельнула губами, нежели произнесла, но девица разобрала каждое проклятое слово. Неслышные звуки она соединила в один узор. Аля резко отбросила на земляной пол кухарку, а потом истошно завизжала, оглушив нас.
Тульяднский отряд стражей, приведенный в захваченную деревню мальчишкой, вряд ли смог бы найти более удобный момент, чтобы нагрянуть.
В торговом порту Истоминского всегда толпился народ. Вокруг резко пахло рыбой, прогнившими досками набережной и амулетами на обнаружение опиумных курений. Солнце стекало желтым раскаленным золотом, напекая непокрытую голову и заставляя рубаху прилипать к спине от пота. Только Ока, волнующаяся и прекрасная, оставалась полноводной. Она величественно огибала ослепительно-зеленые холмы, плывущие в жидкой ряби царящего жара. От ее вод веяло прохладой, такой желанной и необходимой, что ее не портил даже гнилостный запашок водорослей, застоявшихся у обшитого деревом берега.
По посеревшему от плесени настилу сновали портовые служки, багровые от духоты и вечно озабоченные. Суетились угрюмые, взмыленные от жары докеры, расторопно и поспешно разгружая тяжеловесные деревянные суда. Отовсюду доносились скрежет, треск, гам, крепкая мужицкая ругань.
Нашу кавалькаду сопровождал десяток лучших стражей из личной охраны Савкова, спешно прибывших из Николаевска на дожидавшемся нас судне. Груженая подвода, прикрытая кожухом, клином разбила наш отряд, и охранники, обтекая ее, вновь окружили нас, закрыв от чужих любопытных взоров. У причала ждал пришвартованный корабль. Издалека он казался прекрасной ласточкой со сложенными белыми парусами-крыльями, но вблизи парусник разочаровывал: он выглядел ветхой, не слишком надежной, с посеревшими парусиновыми валиками на мачтовых рейках посудиной, преодолевшей уже сотни речных узлов.
Прежде чем взойти на корабль по прогибающемуся трапу, Дарья испуганно перекрестилась. Только зажмурившись да схватившись за рукав румяного молоденького стража в красном плаще с нашитым гербом Объединенного королевства, она решилась забраться на борт. Савков, сжав мой локоть, помог подняться и мне. Черная с проседью борода делала его похожим на разбойника. Наслушавшись моих переговоров с Людмилой, до самого Истоминского Николай не сказал мне и двух слов, даже глаза отводил, лишь бы не смотреть на меня.
Деревянная палуба казалась неустойчивой и шаткой. Перед отплытием судно загружали провизией, заводили волнующихся коней, страшившихся речных вод. Капитан с прозрачными голубыми глазами, резко выделявшимися на загорелом и выдубленном речными ветрами лице, такой же мрачный, как и его корабль, крепко пожал колдуну руку. От его внимательного взгляда не укрылись ни подвязка на пальце у Николая, ни браслет на моем запястье. Денису капитан низко поклонился в пояс, Давидыв в ответ только замахал руками:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
