Ленинградцы отмечали, что усиление бомбежек в первой половине октября привело к тому, что мобильность населения резко сократилась, народ редко покидал территорию своего района («что делается в других районах Ленинграда, мы не знаем»). По-прежнему сохранялись надежды на «удачи на северном фронте». Подтверждением обоснованности таких ожиданий было, по мнению ленинградцев, то, что противник увеличил интенсивность налетов на город в ответ на «начавшееся освобождение Ленинграда»79. Однако вскоре от таких радужных перспектив не осталось и следа.
Ситуация с продовольствием становилась катастрофической («Весь город ест темно-зеленые листья от капусты, и на суп и на второе и на чечевицу, у кого есть они в запасе. Хлеба 200 грамм еле хватает»). Но большинство населения прямо не обвиняло власть в неспособности обеспечить его продуктами. «Конечно, все сознают, что здесь не виновато правительство и хозяйственные учреждения, что мы в осажденном городе, что надо первым делом накормить армию, но от этого не легче»80. «Положение на фронте, как видно из передовой статьи «Правды», у нас очень тяжелое, а в связи с этим и положение Ленинграда и Москвы». Большинство населения, вероятно, сохраняло свои сомнения и страхи при себе81.
Настроение населения в середине октября определялись новыми поражениями Красной Армии под Москвой и наступлением настоящего голода, и это было только начало наступающего ада:
«Все ходят очень подавленные и угнетенные нашими неудачами на фронте. Все мрачны, молчаливы и... голодны... Говорят, что тучи голодных людей вымаливают кусочек хлеба у выходящих из булочной... Улицы Ленинграда полны снующим голодным людом. Перед кино тысячная толпа! Эта толпа берет билеты в кино, чтобы первым делом кинуться в буфет... Все прикрепляются к столовым, чтобы получать там суп. Все женщины сплошь бегают с бидонами в руках. Можно подумать, что в городе обилие молока, а его нет ни капли»82.
Вопрос об информировании населения о положении на фронте четко провел грань между властью и народом. Власть не снабжала народ должной информацией, но требовала от него гражданской сознательности. То, что отмечала Остроумова по этому вопросу 25 октября 1941 г., было характерно и для других горожан.
«... Я ничего не пишу о военных событиях, так как ничего не знаю, как и все остальные граждане СССР. ... Нас кормят деталями и подробностями, которые не обрисовывают событий реально и правдиво как они есть, а только затемняют сознательное отношение ко всему свершающемуся в нашей бедной стране»83.
В тот же день инструктор по информации сообщал в Московский райком и горком ВКП(б), что трудящиеся завода им. Карпова недовольны настолько, что высказывалась даже мысль о том, что если существующее положение сохранится, то народ восстанет 84.
С первых же дней блокады проявилась еще одна характерная черта оппозиционно настроенных ленинградцев — политическая пассивность и надежда на то, что «все само собой образуется», что кто-то другой должен начать действовать во имя спасения города и его населения. Как отмечалось в спецдонесении УНКВД ЛО № 9345, электромонтер завода «Русский дизель» П., впоследствии арестованный органами НКВД, говорил:
«Немцы в ближайшее время возьмут Ленинград. Наше правительство к этой войне было совершенно неподготовлено. Сейчас же нет никакой возможности, чтобы наладить производство и снабжать Красную Армию. Нужно, чтобы женщины высказывали возмущение тем, что Красная Армия не снабжена оружием, чтобы они поднимали вопрос о перемирии, даже позорном с отдачей Украины, Киева и Ленинграда».
Ряд рабочих высказывали пораженческие прогерманские настроения, критикуя при этом слабость советской власти. Переплетчик завода «Союз» Н. заявил, что
«...Немцы на днях войдут в Ленинград и у нас будет новый хозяин. Немецкая армия технически оснащена и вооружена лучше, чем наша. Руководители наши бежали из Ленинграда. Остался на своем посту только Ворошилов. Немцы разбрасывают листовки, в которых указывается, что сопротивление бесполезно, так как регулярные войска Красной Армии разбиты, нет оружия и некому руководить бойцами. Окопы, которые мы роем, немцы занимают и используют против нас».
Такое же мнение высказал рабочий коксо-газового завода И.:
«...Рабочим крупных заводов нужно взять в руки оружие и свергнуть советское правительство, чтобы оно не мучило народ. Ленинград все равно нам не удержать. Немцы ничего плохого нам не сделают. Мы их должны благодарить за то, что они нас освобождают. За 23 года большевики не сумели подготовиться к войне и ничего не сделали для народа»85.
О продолжавшемся «привыкании» к немцами свидетельствовали также документы партийных организаций. Появились заявления о том, что «немцев бояться нечего, им тоже нужна рабочая сила», что «скоро жидам и коммунистам устроят Варфоломеевскую ночь»86. Отдельные члены ВКП(б) высказывали недовольство тем, что до войны много средств было потрачено неэффективно (строительство домов Советов, большие премии артистам и т. п.), в результате чего к войне должным образом не подготовились. Более того, высказывалось мнение о том, что накануне войны «рабочий класс озлобили тем, что... многих посадили в тюрьму, коммунистов ни за что исключали из партии»87.
Немецкие спецслужбы не поспевали за стремительным развитием ситуации в Ленинграде и не оказывали существенной поддержки развитию оппозиционных настроений. Безусловно, пропаганда сдачи города велась постоянно и достаточно активно как через распространение листовок, так и через засылаемых в город агентов. Материалы СД свидетельствуют, что первые сообщения о положении в Ленинграде попали в сводки на имя шефа немецкой службы безопасности только в середине октября 1941 г., т. е. значительно позже, чем возникли объективные условия для развития недовольства в широких слоях населения Ленинграда. Следует отметить, что еще 9 августа 1941 г. четыре советских офицера-перебежчика из 16-й дивизии говорили немцам о необходимости предпринимать усилия для того, чтобы поднять рабочих Ленинграда на восстание. Военная разведка была более оперативна, начав снабжать информацией командование группы армий «Север» еще в середине сентября. Ее призывы организовать более масштабную пропагандистскую кампанию, адресованную защитникам и населению Ленинграда, содержались практически во всех донесениях88.
По мнению УНКВД ЛО, в октябре 1941 г. характер антисоветских настроений в основном сохранился:
а) Красная Армия к войне не подготовлена и в боях с противником несет больщие потери,
б) Ленинград необходимо сдать и не подвергать мирное население бомбардировкам и артобстрелу,
в) войну Советский Союз проиграет, поэтому надо заключить перемирие с Германией и прекратить войну89.
О том, что пораженческие настроения «не единичны», свидетельствовали и партийные информаторы90. Там, где власть была не в состоянии контролировать поведение населения, стихийно вспыхивали искры протеста. В записке в ГК рабочего оборонных работ 13-й сотни М.А. Гернштейна от 23 октября 1941 г. сообщалось о крайне низком уровне дисциплины и уходе рабочих с трассы, «носящем ярко выраженный характер забастовки на плохое питание»91. Среди 6500 человек, занятых на работах, значительное распространение получили антисоветские и антисемитские настроения «особенно среди женщин». Их лейтмотивом был тезис о том, что «Гитлер порядок наведет» и «скорее бы конец». Характерной чертой настроений был их наступательный характер. Автор записки отмечал, что «наглость женщин перешла в психоз», а сама трасса «превратилась в место митинговщины и забастовок»92.
В целом, настроения населения, изменяясь в сторону недовольства властью, а в ряде случаев и к ее полному отрицанию, в политическом отношении все более теряли прежнюю аморфность. В сводке с одного из предприятий Ленинграда о настроениях рабочих приводились высказывания относительно происходящих событий и позиции власти. Так, по поводу сдачи Брянска в ткацком цеху одна из работниц с иронией заявила «что нам города, лишь бы Сталин был у нас». Другие работницы, недовольные очередями в столовую, по-видимому, уже не надеялись на способность советской власти решать возникающие проблемы, заявляя, что «послать бы фото с очередями Гитлеру»93. Эти два символа власти: старой слабеющей (Сталин) и возможной новой (Гитлер) — стали постоянно упоминаться в партийных информационных сводках. Причины неудач на фронте все более связывали с нежеланием красноармейцев воевать. Кроме того, все чаще, в том числе и среди коммунистов, велись разговоры о плохой подготовке к войне и «неправильной политике» в отношении рабочего класса накануне войны. Эти же настроения сохранились и в дальнейшем 94.
