о себе оставил! Ну а попутно с тобой и меня, раба божьего, поведут... Ну а меня за что? Я зря казаков порубал? Верно. Кто, Ромочка, пошел на Карпову балку? Я! Я, Рома, обозы грабил? Да! Но фонарей у меня в тылу нет! Нет, Роман, от смерти я не бегал, но за смертью специально к большевикам не поеду! Дружески говорю, брось! Все кончено. Империю Российскую ты проиграл, а в тылу у тебя фонари!
Хлудов. Ты — проницательный человек, оказывается.
Чарнота. Но не идейный. Я равнодушен. Я на большевиков не сержусь. Победили и пусть радуются. Зачем я буду портить настроение своим появлением?
Внезапно ударило на вертушке семь часов, и хор с гармониками запел: «Жили двенадцать разбойников и Кудеяр-атаман...»
Ба! Слышите? Вот она! Заработала вертушка! Ну прощай, Роман! Прощайте все! Развязала ты нас, судьба, кто в петлю, кто в Питер, а я как Вечный Жид[156] отныне! Летучий Голландец[157] я! Прощайте! (Распахивает дверь на балкон.)
Слышно, как хор поет: «Много разбойники пролили крови честных христиан...»
Вот она, заработала вертушка! Здравствуй вновь, тараканий царь Артур! Ахнешь ты сейчас, когда явится перед тобой во всей славе своей рядовой — генерал Чарнота! (Исчезает.)
Голубков. Ну прощай, Роман Валерьянович.
Серафима. Прощайте. Я буду о вас думать, буду вас вспоминать.
Хлудов. Нет, ни в коем случае не делайте этого.
Голубков. Ах да, Роман, медальон... (Подает Хлудову медальон.)
Хлудов (Серафиме). Возьмите его на память. Возьмите, говорю.
Серафима (берет медальон, обнимает Хлудова). Прощайте.
Уходит вместе с Голубковым.
Хлудов (один). Избавился. Один. И очень хорошо. (Оборачивается, говорит кому-то.) Сейчас, сейчас... (Пишет на бумаге несколько слов, кладет ее на стол, указывает на бумагу пальцем.) Так? (Радостно.) Ушел! Бледнеет. Исчез! (Подходит к двери на балкон, смотрит вдаль.)
Хор поет: «Господу богу помолимся, древнюю быль возвестим...»
Поганое царство! Паскудное царство! Тараканьи бега!..
Вынимает револьвер из кармана и несколько раз стреляет по тому направлению, откуда доносится хор. Гармоники, рявкнув, умолкают. Хор прекратился. Послышались дальние крики. Хлудов последнюю пулю пускает себе в голову и падает ничком у стола. Темно.
Конец
Москва, 1937
Кабала святош (Мольер). Драма в четырех действиях
Rien ne manque à sa gloire,
Il manquait à la nôtre[158]
Действующие
Жан-Батист Поклен де Мольер, знаменитый драматург и актер.
Мадлена Бежар, Арманда Бежар де Мольер, Мариэтта Риваль — актрисы.
Шарль Варле де Лагранж[159], актер, по прозвищу «Регистр».
Захария Муаррон, знаменитый актер-любовник.
Филибер дю Круази, актер.
Жан-Жак Бутон, тушильщик свечей и слуга Мольера.
Людовик Великий, король Франции.
Маркиз д’Орсиньи, дуэлянт, по кличке «Одноглазый», «Помолись!».
Маркиз де Шаррон, архиепископ города Парижа.
Маркиз де Лессак, игрок.
Справедливый сапожник, королевский шут.
Шарлатан с клавесином.
Незнакомка в маске.
Отец Варфоломей, бродячий проповедник.
Брат Сила, Брат Верность — члены Кабалы Священного писания
Ренэ, дряхлая нянька Мольера.
Монашка.
Суфлер.
Члены Кабалы Священного писания в масках и черных плащах.
Придворные.
Мушкетеры и другие.
Действие в Париже в век Людовика XIV.
Действие первое
За занавесом слышен очень глухой раскат смеха тысячи людей. Занавес раскрывается — сцена представляет театр Пале-Рояль[160]. Тяжелые занавесы. Зеленая афиша, с гербами и орнаментом. На ней крупно: «Комедианты Господина...» и мелкие слова. Зеркало. Кресло. Костюмы. На стыке двух уборных, у занавеса, которым они разделены, громадных размеров клавесин. Во второй уборной довольно больших размеров распятие, перед которым горит лампада. В первой уборной налево дверь, множество сальных свечей (свету, по-видимому, не пожалели). А во второй уборной на столе только фонарь с цветными стеклами.
На всем решительно, и на вещах, и на людях (кроме Лагранжа), — печать необыкновенного события, тревоги и волнения.
Лагранж, не занятый в спектакле, сидит в уборной, погруженный в думу. Он в темном плаще. Он молод, красив и важен. Фонарь на его лицо бросает таинственный свет. В первой уборной Бутон, спиной к нам, припал к щели в занавесе. И даже по спине его видно, что зрелище вызывает в нем чувство жадного любопытства. Рожа Шарлатана торчит в дверях. Шарлатан приложил руку к уху — слушает. Слышны взрывы смеха, затем финальный раскат хохота. Бутон схватывается за какие-то веревки, и звуки исчезают. Через мгновенье из разреза занавеса показывается Мольер и по ступенькам сбегает вниз в уборную. Шарлатан скромно исчезает.
На Мольере преувеличенный парик и карикатурный шлем. В руках палаш. Мольер загримирован Сганарелем[161] — нос лиловый с бородавкой. Смешон. Левой рукой Мольер держится за грудь, как человек, у которого неладно с сердцем. Грим плывет с его лица.
Мольер (сбрасывая шлем, переводя дух). Воды!
Бутон. Сейчас. (Подает стакан.)
Мольер. Фу! (Пьет, прислушивается с испуганными глазами.)
Дверь распахивается, вбегает загримированный Полишинелем[162] дю Круази[163], глаза опрокинуты.
Дю Круази. Король аплодирует! (Исчезает.)
Суфлер (в разрезе занавеса). Король аплодирует!
Мольер (Бутону). Полотенце мне! (Вытирает лоб, волнуется.)
Мадлена[164] (в гриме появляется в разрезе занавеса). Скорее. Король аплодирует!
Мольер (волнуясь). Да, да, слышу. Сейчас. (У занавеса крестится.) Пречистая дева, пречистая дева. (Бутону.) Раскрывай всю сцену!
Бутон опускает сначала занавес, отделяющий от нас сцену, а затем громадный главный, отделяющий сцену от зрительного зала. И вот она одна видна нам в профиль. Она приподнята над уборными, пуста. Ярко сияют восковые свечи в люстрах. Зала не видно, видна лишь крайняя золоченая ложа, но она пуста. Чувствуется только таинственная, насторожившаяся синь чуть затемненного зала. Шарлатанское лицо моментально появляется в дверях. Мольер поднимается на сцену так, что мы видим его в профиль. Он идет кошачьей походкой к рампе, как будто подкрадывается, сгибает шею, перьями шляпы метет пол. При его появлении один невидимый человек в зрительном зале начинает аплодировать, а за этим из зала громовые рукоплескания. Потом тишина.
Мольер. Ваше... величество... Ваше величество. Светлейший государь... (Первые слова он произносит чуть-чуть заикаясь — в жизни он немного заикается, — но потом его речь выравнивается, и с первых же слов становится понятно, что он на сцене первоклассен. Богатство его интонаций, гримас и движений неисчерпаемо. Улыбка его легко заражает.) Актеры труппы Господина, всевернейшие и всеподданнейшие слуги ваши, поручили мне благодарить вас за ту неслыханную честь, которую вы оказали нам, посетив наш театр. И вот, сир...
