— Почему?
— Ты отобрал Сахель у христиан, и он навсегда останется у правоверных. Будут войны, крестовые походы, даже Иерусалим на некоторое время придется вернуть, но христианского королевства здесь больше не появится.
— Ты знаешь это наверняка?
— У нас этому учат детей. Это история, султан.
— Дети христиан будут знать Саладина?
— Еще как! Благородного героя, мусульманского рыцаря, держащего свое слово! Я и пришел сюда только затем, чтобы взглянуть на тебя. Не мог упустить случай…
Саладин испытывал странное чувство. Невероятность того, что он сейчас услышал, мешалась в голове с радостью оттого, что услыхал. Он не знал, что говорить и делать, а совета спросить было не у кого.
— Мне пора, султан! — сказал Козма, вставая. — Благодарю за угощение. Еда была вкусной, вино — замечательное.
— Я велю дать тебе с собой кувшин, — машинально ответил Саладин, тоже поднимаясь с подушек и делая знак слуге.
— Что ты скажешь на прощание? — спросил Козма.
— Я с удовольствием позволю тебе и твоим друзьям уйти, — улыбнулся Саладин. — Но я султан правоверных и могу обещать защиту только на своих землях. Азни принадлежит христианам…
— Ты не прав.
Саладин удивленно посмотрел на гостя.
— Владелица этих земель, Алиенора д'Азни, недавно приняла вашу веру.
— Почему?
— Вышла замуж за правоверного.
— Кто ее муж?
— Алиенора снова овдовела. Ее новый супруг поторопился захватить замок…
— Жаль. Я бы сделал его эмиром. Тогда мы расстались б с тобой друзьями.
— Алиенора жива.
— У правоверных женщина не может стать эмиром. Женщины слабы духом, могут передумать. Например, возвратиться в христианство. Ваши муллы легко даруют такой грех. Мы — нет. Если правоверный меняет веру, а затем попадает мне в плен, я велю его казнить.
— Я запомню это, — сказал Козма, кланяясь.
— Приходи в гости! — тихо сказал Саладин. — Здесь тебе рады. Мой шатер недалеко от замка.
— Грех не принять такое приглашение, — ответил Козма, прикладывая руку к груди…
После ухода гостя Саладин прилег на подушки, и погрузился в размышления. Аль-Адил было заглянул за полог, но султан легким движением руки дал знать, что его следует оставить в покое…
20
Ярукташ отпил из чаши и закатил глаза, перекатывая вино во рту, лицо его просияло.
— Это чудесное вино, рыцарь! Изысканное! Оно ласкает небо и окутывает язык неземным ароматом! Никогда не пил такого!
— Саладин сказал: подарок императора ромеев.
— Саладину можно верить! Ты понравился ему, рыцарь, раз он не пожалел для тебя вина из подвалов константинопольского дворца. Это честь!
— Охотно поделюсь! — сказал Козма, вновь наполняя чашу евнуха.
— Но почему-то не угостил своих друзей? Почему зазвал меня к себе, и мы пьем это несравненное вино вдвоем?
— Мои друзья не оценят этот вкус.
— Ты прав, рыцарь! — вздохнул Ярукташ. — У тебя замечательные друзья: умные, веселые и отважные. Но пьют такую дрянь! Как можно требовать к столу сикер, когда подвалы Азни полны вина! Пусть не такого изысканного, как императорское, но в сравнении с пойлом для простолюдинов…
— Мои друзья — воины и привыкли к крепким напиткам.
— Они лишают себя многого. Жизнь человека на земле так коротка! Надо успеть насладиться каждым ее проявлением! Будет не горько умирать, когда придет твой час.
— Ты эпикуреец, Ярукташ!
— Я знаком с учением Эпикура. У старого бека, которому меня продали, было много книг. Грек был прав: надо радовать жизни!
— Тогда насладимся! — предложил Козма, поднимая кубок.
— Скажи мне, рыцарь! — сказал Ярукташ, ставя пустую чашу на стол. — Ты ведь зазвал меня к себе вовсе не затем, чтоб угостить чудным вином. Я благодарен тебе за честь, но не стоит тайным заботам портить вкус благородного напитка. Говори!
— Когда в Масличном ущелье ты просил о моем покровительстве, то обещал познакомить с местными нравами и обычаями. Хоть ты уже не пленник…
— Тебе нужен совет?
— Почему Саладин не уходит?
— Сахель подумает, что султан испугался. Поэтому Саладин будет стоять под стенами.
— Как долго?
— Пока мамлюки не заропщут. Тогда султан сделает вид, что прислушался к голосу воинов, которые голодают, оборваны, истомились. И Сахель по-прежнему будет считать Саладина бесстрашным.
— Сколько времени понадобится, чтоб мамлюки возроптали?
— Месяц, два… Если раисы султана проявят расторопность и войско правоверных будет хорошо снабжаться продовольствием, Саладин сможет простоять здесь два месяца.
— Зачем так долго?
— Куда султану спешить? За два месяца может случиться всякое. Осажденные, испугавшись настойчивости врага, сдадутся, или перебежчик выдаст врагу слабое место замка… Сидеть в осаде тяжелее, чем приступать с набегом. Из-под стен уйти можно всегда, пути свободны… Саладин умен, отважен и умеет ждать. Он великий воин!
— Два месяца… — вздохнул Козма. — Долго.
— Ты сам виноват, рыцарь, что султан остался.
— Я?
— Ты потребовал поразить громом только щиты с лестницами, хотя я советовал не жалеть врагов. Ничто так не впечатляет воина, как вид разорванного на куски товарища. Никто из мамлюков не погиб у стен, теперь они станут думать, что гром многобожников не страшен людям. Их станут убеждать на новый приступ…
— Мы отобьем его, как и первый.
— Кто знает…
— Почему ты не возразил мне твердо на военном совете?
— Я прежде не видел ваш гром.
— Ты умен и опытен, я сожалею, что ранее не советовался с тобой, — вздохнул Козма. — Это моя вина.
— Не терзайся, рыцарь! — улыбнулся польщенный Ярукташ. — Все мы ошибаемся, даже Саладин. Месяц или два, какая разница? Они пройдут быстро, и ты сможешь уехать.
— Что станет с Азни?
— Саладин вернется и заберет его. Без защитников замок обречен.
— Тебе не жалко? Отличный замок с источником, практически неприступный. Богатое баронство, которое приносит сорок тысяч безантов в год…
— Не понимаю тебя, рыцарь! — насторожено сказал Ярукташ.
— Саладин сказал: принадлежи Азни правоверному, он сделает его эмиром. А я с товарищами смогу беспрепятственно уехать. Немедленно.
— Что ты ответил? — спросил евнух, напрягаясь.
— Ничего. Я подумал…
— Что?!
— Знаю одного правоверного в замке: умного, толкового, отважного. Он рачительный хозяин и отважный воин. Лучшего эмира для Азни не сыскать.
— Господин!
Ярукташ сполз с лавки и растянулся ничком на полу.
— Встань, черт тебя задери! — закричал Козма. — Я тебе не султан!
— Ты лучше его! — ответил Ярукташ, приподымая голову. — Для Саладина я лишь пыль на его сапогах, а ты не забыл меня.
— Ты еще не эмир!
— Я стану им, если захочешь! Саладин послушает тебя. Он не просто так сказал о правоверном. И это императорское вино…
— Сядь!
Евнух послушался.
— Не все так просто, — сказал Козма успокаиваясь. — Чтобы стать владельцем Азни, нужно жениться на его хозяйке. Евнуху нельзя…
— Пусть это не тревожит тебя, господин. Я не евнух.
Козма удивленно глянул на Ярукташа.
— Понимаю тебя. Ты видел меня в гареме Имада, я выгляжу как мужчина, которого оскопили, причем давно. Но я и в самом деле не евнух. Это было тайна, которую я хранил много лет. Пришло время ее раскрыть.
Козма смотрел недоверчиво. Ярукташ встал и приспустил шаровары.
— Смотри! Ты первый мужчина, который видит это.
— Как тебе удалось? — изумленно спросил Козма.
— Бек, который купил меня, повелел оскопить дерзкого наложника, застигнутого на женской половине, — начал Ярукташ, подвязывая шаровары. — Я был юн, рыцарь, кровь кипела в моих жилах, я не мог устоять при виде женщин… Приказ хозяина вверг меня в ужас, я даже малодушно помышлял убить себя. Но вовремя вспомнил, что лекарь бека тоже армянин…
Меня заточили в башню, чтоб не убежал, а когда лекарь пришел ко мне с инструментами, я отдал ему все мои перстни. Среди них были очень дорогие! Меня ведь не собирались казнить, более того, евнух — большой человек при дворе (а я собирался им стать!), поэтому стражники не отобрали у меня подарки бека. Они пригодились. Кроме того, я обещал лекарю сто безантов, если у него получится. Это большие деньги даже для рыцаря, что говорить о лекаре! Он согласился. В башне, кроме меня, содержалось несколько преступников, которых собирались казнить. Лекарь уговорил бека подождать с моим оскоплением до малой луны — дабы я не истек кровью из-за неблагоприятного положения светила. За это время преступников казнили, у одного из них лекарь отрезал мужское достоинство и предъявил беку, как мое… Да простит Аллах это прегрешение доброму человеку! Мертвому мужчине его достоинство без нужды…
