Саладин проснулся от того, что кто-то тронул его за плечо. Над ним со светильником в руках стоял слуга.
— Прости, господин! Из Азни в лагерь пробрался перебежчик, правоверный. Хочет говорить с тобой!
— Зови! — распорядился Саладин, подсовывая под спину подушку.
— Он… — замялся слуга.
— Что?
— От него воняет дерьмом. Говорит, что выбирался из замка через нечистоты.
— Я не женщина…
Перебежчик, ступив в шатер, повалился ниц у входа.
— Иди ближе! — велел султан.
— Господин! От меня истекает зловоние…
— Потерплю! — усмехнулся Саладин.
Когда ночной гость приблизился, от него и в самом деле шибануло дурным запахом. Саладин сморщился, но промолчал.
— Кто-ты? — спросил султан, разглядывая перепачканное лунообразное лицо перебежчика.
— Ярукташ, евнух из гарема Имада, эмира Эль-Кудса.
— Он уже не эмир, — усмехнулся Саладин.
— Я понял это, увидав его на стене Азни.
— Имад говорил, что ты не глуп. Но что ты делал на стене во время приступа?
— Защищал ее. По велению хозяйки, в прошлом баронессы Алиеноры, а ныне правоверной Айгюль.
— Вместе с многобожниками?
— Разве ты, Несравненный, не прибегаешь порою к их помощи?
— Очень даже не глуп, — задумчиво произнес Саладин. — Имад не врал.
Ярукташ поклонился.
— Как ты выбрался из замка?
— Через подземный ход. По нему из замка текут нечистоты, поэтому никому не приходит в голову, что это тайный проход.
— Ты можешь провести им мамлюков?
— Это будет непросто. Ход узкий, местами приходится ползти, поэтому я так перепачкался. Мы не сумеем незаметно пробраться за стены в большом числе. Франки заметят и легко перебьют нас, бросив со стены свой гром.
— Пожалуй, — согласился Саладин. — Зачем же ты просил разбудить меня?
— Мне стало ведомо, что франки решили перехитрить тебя. Я знаю, зачем Зародьяр тайно приезжал в Эль-Кудс, и что он задумал…
Саладин слушал, не перебивая. Когда Ярукташ закончил, султан некоторое время молчал, погрузившись в размышления и пощелкивая пальцами. Наконец, поднял голову.
— Ты сможешь незаметно вернуться обратно? Чтобы франки не заметили?
— Да, господин.
— Тогда я подтверждаю их желание сделать тебя эмиром. Ты получишь фирман.
— Несравненный! — Ярукташ упал к его ногам.
— Имад говорил, что ты с умом вел хозяйство в Эль-Кудсе. Дела там, действительно, шли хорошо. Только эмир оказался плох…
— Я запомню это несравненный!
— Иди! И пусть все будет так, как задумали франки.
— Несравненный!
— Что еще?
— Я раб Имада…
— Уже нет. Твой бывший хозяин — преступник, приговоренный мною к смерти. Я милостиво даровал ему жизнь, но все имущество его теперь мое. Включая жен, которых я волен продать, если того пожелаю. Ты тоже принадлежишь мне. И я, как твой хозяин, дарую тебе свободу.
— Я недостоин слизывать пыль с твоих сапог!
— Эту право я тебе дарую! — усмехнулся Саладин. — Торопись!..
Однако Ярукташ, выбравшись из султанского шатра, не поспешил обратно, а стал о чем-то расспрашивать дежурившего у костра мамлюка.
— Чтобы я отвел к сотнику Имаду такую вонючку! — возмутился мамлюк. Но когда в его ладонь скатился увесистый золотой кружок, согласно кивнул…
* * *
Ярукташ осторожно выглянул во двор замка. Здесь было темно и тихо. Ярукташ еще некоторое время прислушивался, затем ступил на плиты двора и быстро убрал доску над ямой с нечистотами. Закрыл дверь и поспешил к источнику. Здесь он с удовлетворением обнаружил узелок, припрятанный у каменной стены колодца. Ярукташ стащил с себя провонявшую дерьмом одежду, бросил ее и ступил под струю, изливавшуюся из колодца. Вода была ледяной, но он, ежась, без звука омылся, затем достал из приготовленного узелка сухую одежду и переоделся. Вонючие тряпки Ярукташ аккуратно увязал и торопливо взбежал по каменной лестнице на стену. Здесь швырнул зловонный узел в пропасть. Осмотрелся. На дальней стене у привратных башен маячили фигуры часовых, но они не смотрели в его сторону. Ярукташ спустился во двор и уже неспешным шагом пересек освещенное факелами пространство перед дворцом.
Он не заметил троих людей, наблюдавших за ним с вершины одной из башен.
— Вернулся! — сказал Колбин, опуская прибор ночного видения. — Один. Прогнулся перед будущим боссом.
— У нас тоже прогибаются, — философски заметил стоявший рядом Иванов.
— Но сползать туда и обратно по дерьму!
— Я тоже ползал.
— Так вы для дела!
— Он тоже. Мы уедем, а ему здесь жить.
— Алиенору жалко! — вздохнул Колбин. — Классная баба, просто отвал башки! А жить будет с этим Шреком!
— Забирай ее!
— Ей баронство нужно. Феодалка! Не с моей зарплатой…
— У нас тоже баронства хотят. Вспомни наших миллионеров, их жен, кошек драных. Бабы везде одинаковы.
— Вас послушаешь, так не женишься никогда! — вздохнул Колбин. — Меня мать запилила, что пора.
— Пусть оставит тебе баронство в наследство…
— Я этого евнуха бывшего придушил бы, — угрюмо сказал Колбин. — Гад он все-таки!
— Чтоб торчать здесь два месяца?
— А что? Мне нравится! Полезут — еще подорвем! Тол есть…
— Зато Саладин уже знает про ход, — вздохнул Иванов. — Давай, Дима, как договаривались! — Он повернулся к третьему спутнику, все это время не проронившего ни слова. — Так, Кузьма Иванович!
— Всенепременно!
— На том и порешим! — сказал Иванов. — Уговор дороже женщин. Идем? Завтра хлопотливый день…
Троица спустилась с башни, прошла по стене и по каменной лестнице перебралась во дворец. Козма и Иванов разошлись по своим комнатам, а Колбин задержался. Когда коридор опустел, он на цыпочках подошел к двери покоев Алиеноры и, приложив к ней ухо, застыл на некоторое время. Затем, воровато оглянувшись, достал из кармана уголек и начертил на двери «х. й». Подумал и добавил: «лысый!»…
21
Процессия медленно вытекала из ворот Азни. Шагом ехали всадники, ведя на поводьях навьюченных и запасных коней, тащились тяжело груженые повозки. Одной из них управлял поджарый костистый монах — отец Лотарь, увозивший ставшую ненужной утварь своей церкви; пару гнедых другой повозки лихо нахлестывал Гуго. Рядом с ним восседала Берта, которая, как выяснилось, не умела ездить верхом. Замок покидали гости и все его обитатели, не пожелавшие остаться у сменившей веру хозяйки. Алиенора никому не препятствовала и даже подарила повозки; коней и сбрую дал Роджер.
Со стен Азни на уходивших с любопытством смотрели освобожденные из подземелья мамлюки Ярукташа. Они были в кольчугах и при оружии, только луки Роджер запретил возвращать им до времени — дабы не возник соблазн издалека сквитаться с кем-то за прошлые обиды. Сам новоиспеченный эмир Азни покинул замок еще на рассвете и сейчас маячил у шатра Саладина, вместе с повелителем наблюдая за исходом христиан.
Давая простор уходившим защитникам, войско султана подалось назад и теперь колыхалось неподалеку. Мамлюки, стоявшие в задних рядах, вставали на цыпочки и даже подпрыгивали, силясь разглядеть таинственных чужеземцев. На лицах их любопытство мешалось с разочарованием: в долину выходили обычные люди.
Когда последний защитник выбрался из ворот, Роджер поскакал вдоль процессии, выстраивая ее в походную в колонну. Затем он, а также Иванов с Колбиным, Козма с Иоакимом встали во главе. В этот миг от шатра Саладина к ним двинулась группа всадников. Это был султан с братом, Ярукташ и мамлюки султанской охраны. Они остановили своих коней на расстоянии прыжка от франков.
— Передаем тебе Азни, султан! — сказал Козма, выезжая вперед. — Как и договаривались. Где твой фирман?
— Ты получишь его! — невозмутимо промолвил Саладин. — Как только все условия нашего договора будут выполнены.
— Что не так?
— Я разрешил уехать всем, кто того пожелает, и забрать свое имущество. Но то, что принадлежит мне, должно быть оставлено.
— Я прихватил что-то твое? Прости, если это так. Я верну.
— Ты не взял ничего чужого, а вот он, — Саладин указал плетью на Роджера. — Должен вернуть.
Роджер положил руку на рукоять меча.
— Я ничего не брал у тебя, султан!
— Месяц тому ты приехал в принадлежащий мне город Эль-Кудс, который вы зовете Иерусалимом, и взял там одну вещь. Верни ее мне, и можешь ехать куда хочешь.
— Ах ты!..
Роджер выхватил меч — лезвие его молнией сверкнуло на солнце. В тот же миг сотня конных мамлюков, возникнув словно из-под земли, взяла голову колонны в полукольцо. Бросив поводья, мамлюки натянули луки и подняли арбалеты, ожидая команды.
— Так вот каково твое слово, султан! — крикнул Козма, бросив взгляд на изготовившихся сарацин.
— Слово мое нерушимо. Повторяю: вы уйдете живыми и невредимыми, вместе со своим скарбом, — насмешливо сказал Саладин. — Но то, что принадлежит мне, останется здесь. Любой, кто воспрепятствует моей воле, будет убит.
