Батальон, в котором служил Миклашевский, был не единственным подразделением, которое перебросили на север Франции. В ближайших приморских городах и селах также были расквартированы батальоны или отдельные роты, которые несли береговую охрану. Штаб остлегиона находился в Милло, где в гостинице «Компанидю-Мади» целый этаж занимал бригаденфюрер фон Хейгендорф, командир остлегиона, здесь же в роскошном номере жил и его заместитель полковник Бомм.
Долговязого генерала Хейгендорфа Миклашевский видел лишь издали. Полковник Бомм дважды наведывался в Булонь. Невысокого роста, большеголовый, быстрый в движениях, довольно сносно говорил по-русски и обходился без переводчика. Он всегда был хмур, всегда недоволен, и ему трудно было угодить. Когда полковник Бомм появлялся в батальоне, все теряли спокойствие и ждали очередного разноса.
Миклашевский знал, что командир батальона Беккер приходится дальним родственником Бомму. Он и внешне был почти точной копией полковника. Такой же большеголовый, с маленькими глазками на одутловатом бледном лице. Только губы у Беккера были тоньше, да подбородок меньше, и ноги более кривые, колесом, словно с раннего детства сутками сидел верхом на бочке.
В воскресенье, 23 августа, день выдался ясный, теплый, солнечный, даже несколько праздничный. Накануне в батальоне первый раз выдали деньги: каждый получил по двести двадцать франков. Сумма небольшая, скажем проще, мизерная, однако солдату можно было в час увольнения заглянуть в кафе и пропустить стаканчик кальвадоса или кружку сидра, который заменял тут пиво. Солдаты строили планы на воскресный вечер. Игорь намеревался пойти в кафе, где должен состояться матч профессиональных боксеров. После обеда Миклашевского вызвали в штаб.
— Тебе письмо!
Снова писала тетка Анна Алексеевна, а Зоненберг-Тобольский сделал лишь приписку и послал свою визитную карточку. Ее рассматривали все штабники. Гауптман Беккер взял визитку, отпечатанную на плотной глянцевой бумаге, и его маленькие глаза сухо поблескивали.
— У вас хорошие связи, господин Миклашевский, и, можно сказать, обеспеченное будущее!
На визитке с одной стороны по-русски, с другой по-немецки было напечатано: «Фон Зоненберг-Тобольский, народный артист русского театра, профессор». Миклашевский отметил про себя, что родственник не теряется, успел присвоить себе и благородное происхождение — «фон», и звание, которого не имел, — «народный», и ученое звание — «профессор».
— Вечером пойдем в кафе, там будет бой боксеров, — сказал Беккер, — приглашаю и тебя, Миклашевский
— Рад стараться, господин капитан!
Миклашевский еще два дня назад, когда увидал афишу с коротким словом «бокс», сразу же решил побывать на матче и установить знакомство с французскими спортсменами. На это знакомство он возлагал много надежд. Время шло. В Москве полковник Ильинков напутствовал: «Сейчас для тебя самое главное — это пройти все рогатки и акклиматизироваться. А наши люди тебя найдут и принесут задание». Он говорил еще: «Но и ты не теряй времени, сам дай знать о себе. Каким образом? Через печать. Ты же боксер! И как мне известно, а я кое-что смыслю в боксе, хороший мастер. Думаю, сможешь на равных работать с профессионалами. Так что при первой же возможности выходи на ринг. Выступай так, чтобы о тебе появилось хоть несколько строчек в местной газете. Можешь именоваться своим званием мастера спорта и титулом чемпиона Ленинграда. Понимаешь, это поможет быстрее найти тебя и установить связь».
Вместе с тем идти в кафе со своим начальником Миклашевский не хотел, ибо присутствие капитана связывало Игорю руки. Но и отказаться он не смел. И потому, чертыхаясь, Миклашевский в условленный час подкатил на мотоцикле к гостинице. У подъезда уже прохаживались высокий, слегка сутулый обер-лейтенант Клюг и полный грузный старшина батальона Лорен.
Вышел капитан.
— Пойдем пешком, — сказал Беккер. — Можешь машину оставить здесь.
2
Все места в кафе были заняты, однако для немецких офицеров установили отдельный столик буквально у самой сцены. Услужливый официант, сверкая ослепительной улыбкой, быстро накрыл стол. Появились коньяк, вино и пара бутылок содовой воды, закрытых белыми фарфоровыми пробками.
— Это хорошие боксеры, они еще до войны выступали на больших турнирах, — по-немецки говорил официант, ловко орудуя штопором, вынимая пробку. — Одного звать Алекс Бутен, он такой чернявый, с усиками… Он из Парижа… Прима!.. А другой Эмиль Лефор. Моряк из Гавра, чемпион флота… Бывшего французского флота, мосье. У него великолепный удар правой. Вы увидите, как он бьет!..
Миклашевский с нетерпением ждал, когда же начнется поединок. Он никогда не видал профессиональных боксеров, но много о них слышал и читал. Профессионалы ему казались какими-то исключительными людьми. Игорь хорошо знал, что такое боксерский бой, что такое провести поединок, какая это нелегкая работенка. В институте физкультуры на кафедре бокса проводили исследования, и оказалось — это Игорь хорошо запомнил, — что нагрузка одного раунда равна по затрате энергии работе землекопа в течение полного восьмичасового рабочего дня. Таким образом, выходило, что три раунда — это три рабочих дня землекопа, спрессованных в девять минут поединка. А профессионалы боксируют не три раунда, нормальный бой у них состоит из пятнадцати раундов. Пятнадцать! Ровно в пять раз больше, чем у боксеров-любителей… Вот и вся арифметика. Есть о чем подумать.
— Наш Миклашевский, кажется, тоже был боксером. Это верно иль треплется? — спросил старшина батальона, потягивая из высокого бокала вино.
— Если верить личному делу, так он в прошлом году чемпионом Ленинграда был, — ответил обер-лейтенант Клюг.
— Бумага все стерпит, что ни напиши.
— Не знаю, как насчет там чемпионского звания, но на вид он парень крепкий, тренированный. И смелый, в бою показал. Помните, как под Смоленском громили партизан? — капитан Беккер вступился за Миклашевского. — Только благодаря его мужеству, господа, я и сижу с вами за этим столом.
Игорь молча слушал разговор немцев, делая вид, что не понимает их языка, смотрел на сцену. Три ряда канатов были натянуты туго, образуя прямоугольник, а не положенный квадрат. Да и размеры его были уменьшены. По ширине сцены было не более пяти метров, а в глубину — и четырех не хватало. Пол был устлан плотным серым брезентом, и под ним не имелось необходимого войлочного слоя. Падать на такой пол было весьма опасно. «У нас никогда бы не разрешили на таком боксировать, — подумал Миклашевский. — Это же нарушение всех правил. А еще заграница!» Скажи нашим тренерам и боксерам — не поверят. Миклашевский вспомнил, как четыре года назад в Москве проходила встреча сборных национальных команд Франции и СССР. Судья-француз оказался придирчивым и дотошным. Вынув из кармана рулетку, он тщательно измерял параметры ринга, заглядывал в правила, проверял расстояния между канатами, ощупывал пальцами войлочную подстилку под брезентом… Наши тренеры лишь многозначительно переглядывались меж собой: вот, мол, как надо перед турниром проверять оборудование!..
Вдруг в зале раздались аплодисменты, послышались приветственные возгласы. На ринг, нырнув между канатами, вышел судья. Невысокий, плотный, лысоватый. Белая рубаха застегнута на все пуговицы, и у шеи черная «бабочка». Он подошел к краю ринга и, театрально подняв руку, произнес громким, отработанным голосом:
— Начинаем встречу профессиональных мастеров бокса! Прошу приветствовать несравненного Эмиля Лефора!
Эмиль Лефор оказался белобрысым, слегка курносым и широколицым парнем, скорее похожим на рязанца, чем на француза. Он вышел в сопровождении секунданта в поблекшем банном полосатом халате, который был ему явно короток и едва прикрывал колени.
На вид ему было лет двадцать пять — двадцать восемь. Среднего роста, длиннорукий, слегка сутулый, и эта сутулость выдавала односторонность многолетних боксерских тренировок, привычка поднятым левым плечом прятать свой крупный подбородок. Держался Эмиль уверенно и без показной бравады.
— Ну, каков боксер? — спросил Беккер.
— Кажется, среднего или полусреднего веса, — ответил Миклашевский скорее на свои мысли, чем на вопрос гауптмана.
Миклашевскому было приятно, что он не ошибся, когда услышал слова рефери, дававшего характеристику Лефору:
— Чистый вес шестьдесят восемь килограммов двести граммов, без капли жира, господа! Эмиль провел восемьдесят два поединка, из которых в семидесяти пяти одержал победу!
Едва кончил говорить рефери, как на ринг вышел Алекс Бутен. Его сопровождали два секунданта. Бутен выглядел и несколько старше, и слегка массивнее. Черноволосый, маленькие щеголеватые усики. Черты лица у него были какие-то расплывчатые, они хранили следы многочисленных травм и повреждений: брови потеряли форму, потому что не раз были рассечены и сшиты рукой хирурга; хрящевина носа сломана и срослась, а вскоре снова была разбита, и нос стал несколько приплюснутым. «Доставалось парню крепенько, — думал Миклашевский и тут же определил: — Видать, плохо защищается». И невольно вспомнил слова тренера: «Искусство бокса — это прежде всего умение не получать удары!»
