Дверь отворилась,, и на пороге показался довольно полный господин в дорожной шубе и укутанный шарфом. Тотчас подбежали его раздевать.
-- Какой-то вихрь, а не мальчишка прокричал мне: "дома барин".
-- Дома, дома, -- подхватил хозяин, -- и просит дорогого гостя в кабинет. -- Здравствуй, здравствуй!
-- Здравствуй, трегубый (у хозяина с детства верхняя губа делилась надвое). -- Только дайте ему, -- проговорил "генерал", указывая на своего человека, -- прежде распеленать своего младенца. А то мои бакенбарды останутся на шарфе.
При входе в залу опять посыпались приветы. Гость спросил умыться, но хозяин тотчас же предложил Ал. Серг-чу в баню, а потом чай.
-- Согласен, если только недалеко баня; мне надоела езда, -- отвечал, потирая руки, гость.
-- Так, значит, идем; двадцать шагов по коридору -- и мы будем в теплушке. Распорядись-ка, -- сказал мне К. Д. (Артюхов), -- чтобы там найти нам людей и свечи.
Захватив кучера и мальчика, которые внесли из саней вещи, я велел зажечь лампу, а сам поторопился сбросить с себя курточку и сапоги, чтобы не быть отосланным в комнату, так как я был уже в казенной бане.
За хозяином вошел гость. Кучер и мальчик проворно принялись за раздевание их.
-- Да как, брат К. Д., у тебя славно здесь! Даже андреем пахнет (ambree), -- заметил Александр Сергеевич с улыбкою, почесываясь и поглядывая рассеянно по сторонам: -- очень порядочно, здесь скорее гостиная, нежели баня.
Хозяин, как человек очень полный, кряхтел и, видимо, радовался первому впечатлению гостя.
-- Очень рад, старый товарищ, что могу служить; да спасибо, что ты не сбился с дороги и не мимо меня проехал. А не раз, я думаю, плутал по этим дорогам. В наших местах теперь дорога ведь страшная, а?
-- Да, я бросил возок и купил сани.
А дорога ваша -- сад для глаз,
Повсюду лес, канавы,
Работы было много, много славы,
Да жаль, проезду нет подчас.
От деревьев, на часах стоящих,
Проезжим мало барыша.
Дорога, скажут, хороша,
Но я скажу: для проходящих! (2)
От этой правды, так верно и скоро выраженной им в стихах, все как бы остолбенели. Хозяин рассмеялся, подал мне карандаш и велел записать на стене. А. С. поправил мои знаки, и на другой день стихи были вделаны в раму под стекло.
Пока Ал. С-ч декламировал, он стоял перед трюмо, правою рукою расправляя кудрявые волосы, а левою прикрываясь, так как был совершенно раздет. На это Артюхов заметил, смеясь:
-- А видел ли ты, Ал. С-ч, свое сейчас сходство с Венерой Медицейской?
Последний взглянул в зеркало, как бы для поверки сходства, и отвечал:
-- Да, правда твоя. Только ты должен вообразить ее степенство, когда она была во второй половине своего интересного положения.
Н. П. ИВАНОВ. Хивинская экспедиция 1839 -- 1840 гг. Рассказы. СПб., 1873, стр. 20 -- 22.
(1)Пушкин был в Оренбурге 18 -- 20 сент. 1833 г., но ни один из этих дней на субботу не приходится. М. Л. Юдин. (Труды Оренб. Учен. Арх. Ком., вып. VI, с. 209). Снега в то время еще не было и ездили на колесах.
(2)Стихотворение кн. П. А. Вяземского "Станция" (1828 г.):
Дороги наши, сад для глаз,
Деревья, с дерном вал, канавы;
Работы много, много славы,
Да жаль: проезда нет подчас.
С деревьев, на часах стоящих,
Проезжим мало барыша,
Дорога, скажешь, хороша -
И вспомнишь стих: для проходящих!
В Оренбурге Пушкину захотелось сходить в баню. Я свел его в прекрасную баню к инженер-капитану Артюхову, добрейшему, умному, веселому и чрезвычайно забавному собеседнику. В предбаннике расписаны были картины охоты, любимой забавы хозяина. Пушкин тешился этими картинами, когда веселый хозяин, круглолицый, голубоглазый, в золотых кудрях, вошел, упрашивая Пушкина ради первого знакомства откушать пива или меду. Пушкин старался быть крайне любезным со своим хозяином и, глядя на расписной предбанник, завел речь об охоте. "Вы охотитесь, стреляете?" -- "Как же-с, понемножку занимаемся и этим; не одному долгоносому довелось успокоиться в нашей сумке". -- "Что же вы стреляете, уток?" -- "Уто-ок-с?" -- спросил тот, вытянувшись и бросив какой-то сострадательный взгляд. -- "Что же? разве вы уток не стреляете?" -"Помилуйте-с, кто будет стрелять эту падаль! Это какая-то гадкая старуха, валяется в грязи -- ударишь ее по загривку, она свалится боком, как топор с полки, бьется, валяется в грязи, кувыркается... тьфу!" -- "Так что же вы стреляете?" -- "Нет-с, не уток. Вот как выйдешь в чистую рощицу, как запустишь своего Фингала, -- а он нюх-нюх направо -- нюх налево, -- и стойку: вытянулся, как на пружине, -- одеревенел, окаменел! Пиль, Фингал! Как свечка загорелся, столбом взвился"... -- "Кто, кто?" -- перебил Пушкин с величайшим вниманием и участием. -- "Кто-с? разумеется кто: слука, вальдшнеп. Тут царап его по сарафану... А он (продолжал Артюхов, раскинув руки врозь, как на кресте), -- а он только раскинет крылья, головку набок -замрет на воздухе, умирая, как Брут!"
Пушкин расхохотался и, прислав ему через год на память "Истор. Пугач. бунта", написал:
"Тому офицеру, который сравнивает вальдшнепа с Валенштейном"
В. И. ДАЛЬ. Из неизданных материалов для биографии Пушкина. Рус. Стар., 1907. т. 131, стр. 165.
(В Оренбурге Пушкин остановился в доме оренбургского военного губернатора В. А. Перовского). Перовский в то время квартировал в доме мурзы полковника Тимашева, на Губернской, что ныне Николаевская улица (главная в городе), как раз против Благовещенской (теперь Вознесенской) церкви.
П. Л. ЮДИН. Рус. Арх., 1899, II, 138.
По показанию старожилов, В. А. Перовский квартировал в доме полк. Тимашева, находившемся на Николаевской ул. в 1 части, в 5 квартале, против алтаря церкви Вознесения Христова, между соседними домами Пенькова и Козина. Дом этот, сохранившийся и доселе (1900 г.), -- двухэтажный с мезонином; нижний этаж его каменный, а верхний и мезонин -- деревянные... В настоящее время дом принадлежит мещанину Ив. Вас. Ладыгину.
М. Л. ЮДИН. Труды Оренб. Учен. Арх. Ком., вып. VI, 1900, стр. 219.
Пушкин приехал в Оренбург. Вслед за тем из Нижнего Новгорода от тамошнего губернатора Бутурлина пришла к Перовскому бумага с извещением о путешествии Пушкина, который состоял под надзором полиции. С Перовским Пушкин был на ты и приехал прямо к нему; но в доме генерал-губернатора поэту было не совсем ловко, и он перешел к Далю; обедать они ходили вместе к Перовскому.
В. И. ДАЛЬ по записи БАРТЕНЕВА. Рассказы о Пушкине, 21.
С.-Петербургский обер-полицмейстер от 20 сент. уведомил меня, что... был учрежден в столице секретный полицейский надзор за образом жизни и поведением известного поэта, титулярного советника Пушкина, который 14 сентября выбыл в имение его, состоящее в Нижегородской губернии. Известись, что он, Пушкин, намерен был отправиться из здешней в Казанскую и Оренбургскую губернию, я долгом считаю о вышесказанном известить ваше прев-во, покорнейше прося, в случае прибытия его в Оренбургскую губернию, учинить надлежащее распоряжение в учреждении за ним во время его пребывания в оной секретного полицейского надзора за образом жизни и поведением его.
М. П. БУТУРЛИН, нижегородский военный губернатор, в секретном отношении оренб. воен. губернатору В. А. ПЕРОВСКОМУ, 9 окт. 1833 г.
На этой бумаге рукою Перовского сделана следующая пометка: Отвечать, что сие отношение получено через месяц по отбытии г. Пушкина отсюда, а потому, хотя во время кратковременного его в Оренбурге пребывания и не было за ним полицейского надзора, но как он останавливался в моем доме, то я тем лучше могу удостоверить, что поездка его в Оренбургский край не имела другого предмета, кроме нужных ему исторических изысканий.
Рус. Старина, 1833, т. 37, стр. 78.
Пушкин прибыл нежданный и нечаянный и остановился в загородном доме у военного губернатора Василия Алексеевича Перовского, на другой день перевез я его оттуда, ездил с ним в историческую Берлинскую станицу, толковал, сколько слышал и знал местность, обстоятельства осады Оренбурга Пугачевым. Пушкин слушал все это с большим жаром и хохотал от души следующему анекдоту: Пугач, ворвавшись в Берды, где испуганный народ собрался в церкви и на паперти, вошел также в церковь. Народ расступался в страхе, кланялся, падал ниц. Приняв важный вид, Пугач прошел прямо в алтарь, сел на церковный престол и сказал вслух: "Как я давно не сидел на престоле!" В мужицком невежестве своем он воображал, что престол церковный есть царское седалище. Пушкин назвал его за это свиньей и много хохотал.
Мы поехали в Берды, бывшую столицу Пугача, который сидел там -- как мы сейчас видели -- на престоле. По пути в Берды Пушкин рассказывал мне, чем он занят теперь, что еще намерен и надеется сделать. Он усердно убеждал меня написать роман и повторял: -- "Я на вашем месте сейчас бы написал роман, сейчас; вы не поверите, как мне хочется написать роман, но нет, не могу: у меня начато их три, -- начну прекрасно, а там недостает терпения, не слажу". Слова эти вполне согласуются с пылким духом поэта и думным творческим долготерпением художника; эти два редкие качества соединялись в Пушкине, как две крайности, которые дополняют друг друга и составляют одно целое. Он носился во сне и наяву целые годы с каким-нибудь созданием, и когда оно дозревало в нем, являлось перед духом его уже созданным вполне, то изливалось пламенным потоком в слова и речь: металл мгновенно стынет в воздухе, и создание готово. Пушкин потом воспламенился в полном смысле слова, коснувшись Петра Великого, и говорил, что непременно, кроме дееписания об нем, создаст и художественное в память его произведение...
