ценных бумаг, он все-таки принял решение об уходе в отставку42.
Все люди, работавшие со Стейнхардтом в то время, понимали, что у него произошел нервный срыв. Он боялся рисковать и к тому же постоянно пребывал либо в плохом, либо в просто ужасном настроении43. Утром он мог уволить своего сотрудника, а уже на следующий день попросить его вернуться на работу; он кричал на людей по селекторной связи так, что его жуткие проклятия разносились по всему офису. В 1995 году Стейнхардту удалось добиться неожиданно хороших результатов: тогда прибыль его компании составила 27 %, позволив ему вернуть 700 миллионов долларов убытков, понесенных компанией ранее44. Слухи об отставке Стейнхардта ходили уже давно, и, таким образом восстановив свою честь, он объявил об уходе.
Уход Стейнхардта стал переломным событием в истории хедж-фондов: проработав «волшебником биржевых экранов» целых 27 лет, один из участников «большой тройки» ушел из бизнеса. Доллар, вложенный в компанию Стейнхардта в 1967 году, мог бы стоить 480 долларов в день закрытия его фирмы, что в 26 раз превосходит сумму в 18 долларов — именно столько стоил бы этот доллар, если бы он был вложен в индекс S&P 500. В ходе кризиса 1994 года фонды Стейнхардта потерпели огромные убытки в размере 1,5 миллиарда долларов, но в период 1991 по
1993 год ему удалось заработать в два раза больше этой суммы, да и в течение всей его карьеры прибыль компании была просто превосходной45. Впоследствии Стейнхардт вспоминал: «Я заработал себе и своим инвесторам столько денег, сколько в детстве даже не мог себе представить». В связи с отставкой у него появилось больше времени на танцы с Мартой, элегантной самкой райского журавля, которая жила у него в загородном поместье и всюду грациозно следовала за своим хозяином, словно танцуя гавот. Вдалеке от Уолл-стрит тоже существовала жизнь.
Тем, кто остался позади, не давал покоя вопрос, как события 1994 года отразятся на состоянии всей индустрии хедж-фондов. Даже если законодатели стали относиться к хеджевым фондам более мягко, позиция клиентов этих фондов могла быть совершенно противоположной. К сентябрю 1994 года инвесторы изъяли из хеджевых фондов приблизительно 900 миллионов долларов, и на этом процесс изъятия капитала не закончился46. Финансовые журналы возмущенно писали об отсутствии хеджа в этих самых фондах, а журнал Forbes уже не в первый раз заявил, что пора расцвета хедж-фондов подошла к концу47. Крупные хедж-фонды, которые чрезвычайно сильно переоценивали степень ликвидности валюты и облигаций, вернули деньги своим клиентам, не дожидаясь, пока они сами об этом попросят. Пол Тюдор Джонс отдал инвесторам треть своего капитала, а Брюс Ковнер в 1995 году решил отдать своим инвесторам две трети капитала. Оба заявили, что в настоящее время выжить на рынках, имея столь крупный капитал, будет сложно. Через месяц после заявления Ковнера Сорос направил письмо инвесторам фонда Quantum, также назвав крупный размер фонда причиной недавних разочарований. Теперь макроинвестирование презрительно называли «направленным спекулированием с использованием большого количества заемных средств»48.
В начале 1970-х годов произошел похожий всплеск негативного отношения к хеджевым фондам, который буквально похоронил их на целое поколение. Но к середине 1990-х эта индустрия была более жизнеспособной, нежели ранее: несмотря на то что всем известным фондам (за исключением фондов Стейнхардта) пришлось уменьшиться в размерах, они продолжали свою деятельность. Наличие экосистемы, состоящей из более мелких игроков, способствовало появлению широкого набора новых стилей инвестирования, некоторые из них доказали свою надежность в условиях кризиса. Существовали фонды, которые делали ставку на слияния компаний, фонды, которые одалживали средства компаниям, находящимся в состоянии банкротства, и фонды, которые опирались на компьютерные модели, восполнявшие нехватку схожих финансовых инструментов. В ходе одного исследования выяснилось, что падение прибыли среднестатистического хеджевого фонда в первом квартале 1994 года составило всего лишь 2,2 %, то есть даже меньше, чем снижение прибыли взаимного фонда со средним капиталом, которое равнялось 3,3 %49. В результате другого исследования обнаружилось, что в течение последних пяти лет хеджевые фонды обходили по показателям индекс ценных бумаг S&P 500, к тому же степень их волатильности была существенно ниже50. Благотворительные фонды при университетах и прочие опытные инвесторы столкнулись с тем фактом, что прибыль от хедж-фондов может диверсифицировать риски, если держать акции и облигации, позволяя буквально творить чудеса с крупным инвестиционным портфелем.
Итак, в связи с последствиями кризиса рынка ценных бумаг 1994 года хеджевые фонды ожидали два вердикта. Законодателям пришлось столкнуться с несколькими вызывающими беспокойство вопросами, которые касались индустрии хеджевых фондов; но испытывая нехватку теоретических знаний, которые помогли бы им «приручить» эту сферу деятельности, в конечном итоге они решили действовать по-другому. Тем временем институциональные инвесторы пришли к заключению критической важности: несмотря на всю панику, имевшую место в 1994 году, устоять перед той скорректированной на риск прибылью, которую сулили хеджевые фонды, было просто невозможно. В некотором смысле эти два вердикта, по сути, означали одно и то же. Поскольку работа рынков не является эффективной на 100 %, хедж-фонды и прочие рыночные структуры позволяют привлечь внимание к проблемным вопросам: хеджевые фонды являются частью нестабильной игры, способной превратить мировую экономику в хаос. Но в то же время неэффективность рынков привела к расцвету этих фондов. И инвесторы буквально выстраиваются в очередь ради того, чтобы вложить свои средства в один из них.
9 СОРОС ПРОТИВ СОРОСА
Чтобы построить центр горнодобычи в Норильске, Сталин использовал рабский труд. По делам, сфабрикованным его секретной службой, сотни инженеров были арестованы и высланы в сибирскую Арктику, где не было ни деревьев, ни какой-либо растительности. Предположительно двести тысяч зэков, или политзаключенных, погибли во время строительства этого города и его шахт. Спустя годы ежегодное таяние снегов продолжало вымывать черепа и кости сталинских жертв. К середине 1990-х годов в это холодное и суровое место загнали 260 тысяч жителей, и те боролись с температурой ниже 40 градусов Цельсия и задыхались от серного смога, вздымавшегося от плавильных печей, напоминавших печи времен Диккенса. Солнце исчезало на пять месяцев и воцарялась полярная ночь. «Время как-то проходит, — сказал житель Норильска одному приезжему, — а мы остаемся»1.
Как географически, так и психологически трудно было представить себе место, более удаленное от оживленных офисов коммерсантов на Манхэттене. Однако в 1990 году Пол Тюдор Джонс вместе с другими членами хеджевого фонда
