Она растрепала волосы, потом спрыгнула с кровати и закружилась по комнате, напевая и держа в одной руке бутылку, а в другой сигарету. Ей было почти весело и, несмотря на усталость и издерганные нервы, спать не хотелось совершенно.
Ольга поставила бутылку на призеркальную полку, изогнулась и внимательно и придирчиво оглядела себя в зеркало, потом приспустила с плеч лямки лифчика, обнажила груди и слегка приподняла их на ладонях.
— Что, скучно вам, мои малышки? — произнесла она, после чего вернула лифчик на место, взяла бутылку и с любопытством посмотрела на шкаф. Она уже заглядывала в него раньше, но не особенно рассматривала вещи, приметив лишь обернутые целлофаном несколько женских деловых костюмов на вешалках и махровый халат, который сейчас был небрежно переброшен через золотистую спинку кровати.
Роя Орбисона сменил Арт Гарфункель. Ольга кивнула, точно приветствуя его, наклонилась и потерла обожженное колено. В чем она завтра поедет — не в дырявых же колготках? Если в шкафу нашелся халат, то, вполне возможно, там есть и колготки.
Она толкнула одну из дверец шкафа, и та легко откатилась в сторону, сложившись гармошкой, открыв свету костюмы и платья, бережно укутанные целлофаном. Ольга поставила бутылку на пол и, чуть наклонившись, потянулась к одежде. Целлофан зашуршал-захрустел под ее пальцами — чарующий магазинный звук, звук отражений в зеркалах, придирчивых взглядов, улетающих денег и удовольствия от очередной обновки.
Кто бы ни была та, которой принадлежала или для которой была приготовлена эта одежда, она явно предпочитала деловой стиль и однотонность. Были и вечерние наряды — немногочисленные, роскошные и очень дорогие. Не удержавшись, Ольга вытащила один из них, сняла целлофан и, шлепая босыми ногами по паркету, подбежала к зеркалу. Приложила платье к себе, и глаза ее засияли — ярче, чем камни, шедшие по краю декольте, и женский инстинкт подсказал ей, что это отнюдь не стразы и не цирконий. Платье было великолепным — черное и белый блеск, строгость и в то же время длинный разрез, который бы выгодно демонстрировал ее стройные ноги… Сколько же оно стоит?
Ольга с трудом устояла, чтобы не надеть платье и вернула его в шкаф с огромным сожалением. Потрогала целлофан, скрывший сияющие камни и обратила свой взор на ящики. Потянула один на себя, и в нос ей пахнуло чем-то приятным, какими-то легкими духами. Снова захрустел целлофан. Шелк и кружева, тонкие, невесомые, изящные — белье, какие-то пеньюарчики, кофточки… Они открывала ящики один за другим, доставала вещи, смотрела, вскрывала упаковки, бросала обратно. А вот и колготки. Ольга удовлетворенно улыбнулась и начала ворошить аккуратную стопку, ища черные. Ее пальцы коснулись чего-то холодного, и она, испуганно выдохнув, отдернула руку. Потом выдвинула ящик подальше и небрежно откинула в сторону упаковки с колготками.
Вещь, стоявшая в углу ящика, выглядела здесь совершенно нелепо, ей тут было совсем не место. Небольшая стеклянная банка с ярко-синей пластмассовой крышкой, опоясанная полустершейся наклейкой с надписью «Огурчики маринованные». Надпись не соответствовала действительности — никаких огурчиков в банке не наблюдалось, и она была до половины наполнена какой-то желтоватой жидкостью.
Баночка из-под маринованных огурчиков в ящике с бельем. Не пустая баночка.
Ты свою тоже прятала в ящике с бельем, не так ли? И ты помнишь, что было в твоей? Интересно, что в этой. Тебе интересно, Оля? Тогда это была самая большая порция адреналина в твоей жизни.
Широко раскрыв глаза, Ольга отшатнулась от шкафа так резко, что потеряла равновесие. Ее нога подвернулась, и она с размаху села прямо на пол, тупо глядя, как в полуметре от нее из опрокинутой бутылки с легким бульканьем вытекает вино, расползаясь по паркету прозрачной лужицей.
Огурчики маринованные.
Один лишь взгляд, длиной в долю секунды, взгляд вскользь, уже на развороте, уже почти на бегу все же может вместить в себя очень многое — и чужой ужас, и чужую боль, и раззявленный в крике на глазах обезображивающийся рот, но самое главное — то, как расплавляется, изъязвляется, словно выворачиваясь наизнанку, кожа, буреет, вздувается, обвисает лохмотьями… и смесь страха, паники, возбуждения и восторга едва не разрывает сердце — ощущение ни с чем не сравнимое… особенно когда так долго решаешься, думаешь, глядя на эту банку, даже выцарапываешь на крышке зубцом вилки первую букву чужого имени…
Рука Ольги потянулась и подняла бутылку, потом она нервно рассмеялась и поднялась на ноги. Пряди волос упали ей на лицо, и Ольга дернула головой, отбрасывая их назад.
Надо же, столько лет прошло, а она до сих пор такая нервная. Чуть ли в истерику не впала только из-за того, что в шкафу кто-то спрятал обыкновенную банку, так похожую… Оля, Оля, что с тобой, ты ведь никогда не боялась своего глупого и хилого демона, которого некоторые почему-то называют совестью.
Решительно закусив губу, она шагнула к шкафу и схватила банку так, словно это было живое существо, могущее в любой момент вырвать и сбежать. Но тотчас же выражение ее лица вновь стало испуганным и жалким, и Ольга, пошатываясь, добрела до стула и осторожно опустилась на него. Поставила банку на журнальный столик, не отрывая взгляда от крышки, на которой косо и криво была выцарапана небольшая буква «Т».
— Как это?.. — почти беззвучно прошептали ее губы. Дернулись и повторили: — Как это?..
Руки действовали сами — трясущиеся, словно лапки агонизирующего насекомого, пальцы отвинтили ярко-синюю крышку и уронили ее на столик. Та дважды крутанулась и улеглась неподвижно. Плотно сжав губы, так что они почти исчезли, превратив рот в узкий рубец, Ольга чуть наклонила банку над столиком, и вниз упали несколько капель, и полировка в том месте мгновенно вспухла пузырями, которые тотчас лопнули и почернели. Вверх потянулся тонкий едкий дымок.
Ольга, отодвинувшись, резким движением плотно прижалась к спинке стула, суженными глазами глядя на испорченный столик. Пальцы правой руки вцепились в запястье левой, безжалостно сминая его, и суставы едва слышно похрустывали. Нижняя губа обвисла, обнажив зубы в растерянном и злом оскале, ласкающий голос Джорджа Бенсона в ушах превратился в зловещий рев.
— Кто? — хрипло прошептала Харченко. — Кто мог?.. кто?
Она ведь разбилась, она должна была разбиться… но это ведь она, и именно ее руки выцарапали эту букву… такие вещи выжигаются в памяти навсегда, и ошибиться невозможно. Значит не разбилась, кто-то поднял ее, кто-то принес сюда, кто-то обо всем знает…
На нее накатила паника, и Ольга вскочила, но тут же, сжав зубы, опустилась обратно на стул. «Вавилон» никогда бы не достался ей, не умей она держать себя в руках. Нет, она не позволит. Теперь, когда она получила практически все, что хотела, она никому не позволит это отнять!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
