— На потоке обучают всех сразу. — Девушка непроизвольно повторила мою позу. — Как можно иначе?
— Можно. Но не скажу, — улыбнулся я. Зарина согласно мотнула головкой, всей душой поддерживая отказ. — Поток — это год или полный курс обучения? У нас…
— Не надо! — Ее рука в ужасе выбросилась вперед и накрыла мой рот.
На губы легло нечто мягкое и нежное. Мое горло судорожно сглотнуло. Рука отдернулась, как ошпаренная.
— Поток, — тихо сказала она, — это все, кто пришел в одно время, вместе отучился и покинул школу до того, как пришли следующие.
— Имеется у школы программа, которую нужно изучить в обязательном порядке, или обучение ведется от потолка?
— Программа? — Зарина задумалась, примеривая откуда-то известное слово к ситуации. — Нет, школа работает не по программе. Начинают с первой пришедшей ученицы, а как соберется достаточное количество, занятия идут в полную силу.
— Сколько лет учатся в школе?
— Лет?
— Зим, — уныло поправился я.
Простой вопрос поставил Зарину в тупик.
— Занимаются обычно от года до пяти, как сложится. Зависит от смотрительницы. Еще от успехов учениц, от их количества и от ситуации снаружи. Понимаешь, кое-кого из царевен бывает желательно подержать вдали от дома, других, наоборот, забирают недоучками. Жизнь. А продолжать заниматься можно и дома. Даже лучше.
— Ясно. А учениц берут из каждой семьи? Всех девочек подчистую?
— Нет, конечно. У кого из царисс есть дочери подходящего возраста, извещают смотрительницу. Она принимает решение, глядя на возможности школы. От кого-то приезжают по несколько, как мы с Кариной. От других не бывает никого. От кого-то нужно ждать, пока появятся на свет и подрастут. Чьи-то давно выросли.
Мы полежали некоторое время без слов. Раздались синхронные зевки. Взгляды встретились, лица улыбнулись друг другу, понятливо кивнули, и оба развернулись: она к стене, я к площадке с табуретами.
Чувствовалось, как Зарина долго ворочается. Натужное сопение чередовалось тяжелыми вздохами.
— Что с тобой? — не выдержав, я перевернулся к ней и тронул за холодное плечико.
— За Карину переживаю.
— Ее же простили, — ляпнул я, тут же поняв, что сморозил.
После случившегося Карина могла решить, что быстрая смерть была бы наказанием намного лучшим.
Плечико вдруг дернулось. Потом еще раз.
Плачет. Худшее, что может произойти, когда ты с девчонкой. Что делать? Как спасать? Какой подвиг совершить? Подтереть глазки платочком? Вытереть носик? Вспомнил сценку в торговом центре: «Девочка, не плачь, мама слышит, она сейчас придет» — «Отойди! Я не тебе плачу!»
Поколебавшись, придвинулся грудью к напряженной спине. Свободная рука нежно и очень осторожно обняла. Нос зарылся в волосы.
Сработало. Судорожные всхлипы прекратились.
Я чувствовал ее пульс. Она слышала учащенное биенье моего сердца. Мы молчали. Через пять минут теплой тишины оба дыхания выровнялись. Заячья барабанная дробь сердец утихомирилась, став солидной дождевой капелью. Кажется, она уснула. И я бы уснул, если б не первая в жизни такая ситуация: прекрасная принце… царевна умиротворенно дремлет в моих объятиях. Что я отдал бы за это в прежней бессмысленной жизни? Все бы отдал.
Примите, распишитесь. Все в обмен на это. Как заказывали.
Верилось, я не прогадал.
Только когда тело совсем затекло, когда терпеть стало невмоготу, я высвободил руку. Откинулся на спину. Стада живых колючек побежали по чреслам.
Среди тишины вдруг раздалось решительно:
— Так нечестно.
Красивые глаза отворились слепящими вратами в небо и уперлись в потолок с несокрушимой твердостью.
— Что? — тревожно спросил я.
Намечавшийся сон порвало в клочья. Она все-таки собралась сдать меня. Не выдержала мук совести.
Понятно, заботится о себе. Ради чего ей рисковать жизнью? Что я могу предложить, кроме хорошего отношения? Надо срочно что-то предпринять. Только выкинуть вон навеянное телевизором «свидетеля ликвидировать, труп сжечь».
— Подумай, прежде, чем что-то сделать, — только и смог вымолвить. — Решение затронет не только тебя.
— Знаю, — сурово кивнула она. — Но иначе нечестно.
Мой вздох был слишком выразительным. Зарина попыталась обернуться ко мне, но взор смущенно опустился.
— Ты видел меня безо всего, — с огромным усилием вылепили ее губы. — А я тебя — нет.
Сначала не понял. Потом облегчение от одного перемешалось с безумием другого. В горле застрял истерический смешок.
— Что предлагаешь? — тупо вопросил я, хотя какого-либо развития событий кроме единственного ситуация не предполагала.
Девушка съежилась. Руки набросили простыню на лицо.
— «И да воздастся справедливым», — еле слышно донеслось оттуда.
В голопузом детстве я очень похоже обиделся на Тому. Причем — до смерти, непрощаемо, до самого завтрашнего утра. Играя в «доктора», девчулька совершила полный осмотр еще более мелкого карапуза в лице меня. А в ответном отказала. На год старше, невообразимо сильнее, не менее упрямая — что я мог с ней поделать? Перебесился, на следующий день еще раз напомнил, получив второй отказ — смирился. Больше с «нарушительницей слова» в такие игры не играл. А маленькая, но уже по-женски умная Тома считала правой себя: об очередности исполнения роли доктора договоренности не было. Правила детских игр придумывают сами дети, и если перед игрой внести пункт о взаимности я не озаботился, значит, мои проблемы — только мои проблемы. Так что, по-своему Зарина права. Сам бы в подобном случае подумал о том же… но только подумал. Хоть режьте, никогда бы не высказал вслух. «Пусть все рухнет, но восторжествует справедливость» — не мое кредо. Восстанавливать ее, обрушивая другие ценности, не есть хорошо. Надо учиться на чужих ошибках, опыт прошлого вопиет трубным гласом. Ну, пойду я на поводу вымученного девчачьего каприза. Жизнь разделится на до и после. Ни одно слово, ни один жест, ни один поступок не будут прежними. Возможно, мы забьемся в свои коконы, или, наоборот, жизнь после станет раскрепощеннее, вседозволеннее, приятнее — в чем-то. В остальном… Исчезнет искрящая нервами возбуждающая мысли загадочность. Уйдет, хлопнув дверью, очаровательная застенчивость. Окажутся под вопросом чистота и невинность. Наивность и откровенность. Точнее, они останутся, но переродившись в нечто иное. Как в кино чуточку укушенный неизбежно превращается в кровожадного вампира или в чуждого человеческому Чужого.
Я внутренне колотил себя за слишком взрослые мысли. Мал еще для подобного благоразумия! Почему не плыть по течению? Будет только лучше! Нескромная игра окажется ниточкой, потянувшей за собой целый паровоз. Локомотив притащит вагоны, один другого интересней и зубодробительней…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
