Как странно! Как странно устроен мир! Царицу Анастасию протопоп Сильвестр с Адашевым не жаловали, не хотели подпускать к приказам и Захарьиных-Юрьевых, а ушла Анастасия из жизни — им же хуже. Адашев ее на несколько месяцев пережил — сгорел от хвори в темнице, передавали, что и сам на себя руки наложил, не выдержав груза грехов, а Сильвестра загнали в Соловки, и сгинул он там без звука. Никто не знает, какая его учесть постигла. Через суд заочный реформаторов все-таки провели, невзирая на возражения справедливые митрополита Макария.
Везде люди Малюты действовали да Басмановы подручники из Плещеевых. Когда Данилу Адашева окольничего чина лишили, Малюта сам отряд снарядил и ночью вывез опального прочь из Москвы да два перехода сопровождал. Жилища братьев обыскивал и после отчет предоставил устный государю. В доме Алешки особое внимание комнатам Марии Магдалины уделил. Каждую вещицу в руках подержал, каждую подушечку ощупал, все покрывала перетряхнул. Не оттого ли слух о чародействе православной польки пошел?
Да, странно устроен мир! Одни начинают соперничать и проигрывают, другие не успокаиваются и продолжают, не думая о собственной будущности. Обстановка в Кремле обострялась и нагнеталась не по дням, а по часам. Пиры гремели, музыка небесная лилась, скоморохи получили свободный доступ в царские покои, приходили в масках и диковинных костюмах. А честному боярину вход в Кремль заказан, и через стражу ему не просочиться, если Малюта или Басманов не давали на то согласия. Царь звал, а охрана путь преграждала.
— Милует царь, да не милует псарь!
Тогда поговорка сложилась.
Вроде Иоанн сейчас первенствует и ни от кого не зависит, однако шагу без Басманова с Малютой не совершает. А кажется ему, все глаже и быстрее идет. И действительно, шло глаже и быстрее. Боярин Данила Романович доволен. Он ни Басманова, ни Малюты не опасается. Никиту Романовича стрельцы на руках носят. Посольский приказ и финансист Фуников во всем с ними советуются. Распри наконец угасли.
— Потому что единодержавная сила проявилась твоя, пресветлый государь, — не устает хвалить день сегодняшний Басманов. — Все на силе держится. Шляхта против нас — ничто. И Киев у них отберем. И Крым замирим. Я татар тамошних знаю. Им кулак покажи и дай пощупать. Если твердый, то и твой верх. А у тебя, государь пресветлый, кулак из железа. И пушек много. И пороха. И воевод хватает.
Несмотря на близость к Иоанну, Данила Романович не соперничает с интимным окружением царя. Понятно, что они лишь в малой степени родственникам Анастасии конкуренты. Малюта занимается казнями да высылками и воспитанием собственных детей. Дочки растут, скоро замуж выдавать. Васюк Грязной с утра до ночи развлечения и шутки загодя готовит. Князь Афанасий Вяземский по горло завален всякими делами по поручению государя. И Захарьины опять при отвоеванном месте, ежели кто не подсидит, то и останутся надолго, и даже кончина государя — не дай Бог! — их положение не поколеблет. И Захарьины-Юрьевы, и Басманов отлично сознавали, что их благополучие впрямую зависит от укрепления иоанновского единодержавия. А его-то и пытались растащить, сделать дискуссионным, неправомочным без боярского одобрения и в критических обстоятельствах не безусловным. Ядовитые слова Басманова опутывали Иоанна.
— Чем ты, пресветлый государь, хуже Жигмонта Августа? Почему при дворе польского короля да в сейме ты не имеешь таких влиятельных родичей, как он в Москве? — язвил боярин царя.
Иоанна и без колючих речей доблестного воеводы пекла подобная мысль. Гедиминовичи давно служили московским великим князьям, но никогда не забывали, что они второй по значению и знатности великокняжеский дом в России. Сам Гедимин не раз выступал против Москвы и в одиночку, и заодно с Тверью. Сколько земли у Иоанновых предков перебрал. На Запад не шел, к нему спиной, к Москве — лицом, а в руках меч.
— Кичливы литовцы больно, — вторил Малюта Басманову. — Веры им нет. Попомни, пресветлый государь, как Семен Бельский бежал в Литву? И стражу государя-батюшки твоего на границе порубил. Не он ли смущал татар, засылая в Крым своих начальников, чтоб на Русь вести несметные полчища?
О князе Семене Бельском и Басманов возобновлял разговор при каждом удобном случае. Его близкий родственник Иван Дмитриевич Бельский в Боярской думе в первом ряду местничает. И поперек Захарьиным-Юрьевым стоит. Как кость острая в горле. И развернуться государю не позволяет.
— А кто он такой есть? — шептал Малюта. — Родич Жигмонта, и более ничего. Твои родичи, пресветлый государь, польским краем не правят. А могли бы, ей-богу! Русские в Польше в холуях, а чужеземцы в России на каких ролях?
— Если что грянет, он против Жигмонта не пойдет. Среди бояр раздор сеет. Удел свой держит и бережет как зеницу ока. В уделе он хозяин, а не царь московский, — говорил Басманов, и говорил не без основания.
— Люди Жигмонта тайными тропами к нам ползут. Дозволь, пресветлый государь, взять его к допросу и обыск учинить. Чего не ждешь, найдем. Ручаюсь! Припозднимся — локти кусать будем, — пророчил Малюта.
Слова советников укрепляли Иоанна в желании покончить с удельными князьями. Значит, есть силы в России, которые его поддерживают безоговорочно?! Неужто Басманов меньше родину любит и знает, чем Курбский или Горбатый-Шуйский? Отнюдь!
— Полки твои, пресветлый государь, если бояр не тронуть, уступят литовцам и полякам. Не заблуждайся насчет ливонских рыцарей! Не сломим хребтину им без конного войска. А где его взять? Дворян да боярских детей поднимать надо, холопов учить, тогда и шляхта от нас побежит, — говорил Басманов. — Поверь, царь, старому воину.
Если бы не Басманов, возможно, Иоанн не решился бы схватить Ивана Бельского, отправив его на Угрешский двор в заключение. Расспрашивал боярина не Малюта, а князь Афанасий Вяземский. После первого обыска Малюта привез Иоанну охранные грамоты, подписанные королем Сигизмундом II Августом. Хитрый лях разрешал московскому боярину въезд в Литву.
— Ты чем родственнику своему милость оплатил? — спросил Афанасий Вяземский Бельского. — Изменой?
Бельский молчал. Иоанн посягал на древние вольности. Русский боярин мог служить свободно избранному им властителю. А коли война? В чужой земле не смолчишь, спросят — ответишь. И в достатке ли пороха заготовлено, и где пушки льют, и сколько. Лихие людишки за ведро браги пожгут царские арсеналы и не покаются. Разбойников, подкупленных польским и литовским золотом, завались. Государь прислушивался к советникам — ко всем вместе и поодиночке. Получалось так, что бояре купно против разумного образа правления шли. Достоинств у них не отнимешь. Взять хотя бы Воротынских. Сторону Иоанна держали крепко, но только до тех пор, пока собственные — клановые — интересы царь не затронул. Боярин Мстиславский в думе открыто выкрикнул:
— Коли Ивана Дмитриевича выдадим, нас всех государь переберет. Голов, бояре, недосчитаемся.
— А я их по счету не принимал! Так и передай ему, Басманов, — зло велел Иоанн.
— Он нас голыми на смех холопам пустить хочет, — сокрушался князь Михайла Воротынский. — Мы государевы слуги, а не рабы. В Литве да Польше воевода, пусть и не ровня крулю и гетману, но образа человеческого, Богом данного, не теряет. Мы кровь за государя лили, а он нас топчет, как мы нехристей!
— Казнить я их не казню, а земли поотбираю и по дальним ссылкам разошлю, — сказал жестко Иоанн митрополиту Макарию, когда тот поддержал просьбы бояр. — Пусть денно и нощно за тебя молятся.
III
Побеги в Литву и Польшу оказались коренной проблемой после начала войны с Ливонией, за спиной которой всегда прятались западные недруги Москвы. Иоанну подобная свобода, основанная на душевных пристрастиях, гордости и экономической выгоде, хуже ножа вострого.
— Если им потакать, отъежчикам проклятым, то недолго на ногах устоим. Явятся они, да не сам-друг, а с полчищами наемников. Сначала поляки набросятся, а потом и немчины, — пророчил Басманов. — Это ведь и ребенку внятно, государь!
На пирушке в узком кругу охальник Васька Грязной, дурачась и сопровождая далеко не безобидные дурачества непристойными жестами, кривлялся:
— Туда-сюда и обратно: тебе и мне приятно! Так это только с бабой в постели. Негоже, государь пресветлый, личным интересом поступаться. А твой интерес народу люб! Он Богом данного повелителя на поругание ни ляхам, ни татарве не выдаст!
— Ты кого учишь, скоморох? — иронически протянул царь. — Не боишься?
— Как воеводе верить, ежели он сегодня здесь, а завтра там? — недоумевал Малюта, неоткровенно пускаясь на выручку приятеля. — Как тайну государеву хранить? На кого надеяться? В чью боярскую избу, государь пресветлый, ни взойди — везде литовский запашок веет. Если к изменникам благоволить, от стрельцов добра не жди.
