— Мне тоже! — воскликнул Патрик. Он понятия не имел, кто такой Майк Холмгрен. Надо будет, пожалуй, навести справки.
— Это первого ноября. Ты уверен, что сможешь освободиться?
— Смогу! — твердо пообещал Уоллингфорд. Он очень старался, чтобы голос его звучал радостно, хотя, если честно, был огорчен: ведь придется ждать до ноября, чтобы снова с нею увидеться! А сейчас только середина сентября… — А ты не могла бы раньше приехать в Нью-Йорк? — спросил он.
— Нет. Я хочу пойти на матч вместе с тобой, — ответила она. — Я потом тебе все объясню.
— Да не надо мне ничего объяснять! — в панике воскликнул Патрик.
— Я рада, что тебе понравилась фотография. — Она резко сменила тему.
— Очень! И то, что ты со мной вытворяла, — тоже очень!
— Ладно, скоро увидимся. — И миссис Клаузен повесила трубку. Даже не попрощавшись.
Утром на обсуждении сценария следующей передачи Уоллингфорд старался не думать о том, что Мэри Шаннахан ведет себя как женщина «в критические дни» и даже хуже, но впечатление было именно такое. Для начала Мэри набросилась на одну из сотрудниц по имени Элинор. По каким-то своим причинам эта Элинор переспала с одним из студентов-практикантов, и теперь, когда студент давно уже вернулся к занятиям в колледже, Мэри обвиняла ее в «совращении младенца».
Только Уоллингфорду было известно, что до того, как он — по собственной глупости — согласился сделать Мэри ребенка, она уже подкатывалась с подобной просьбой к этому самому практиканту. Парнишка был симпатичный да и соображал неплохо — во всяком случае, не поддался Мэри. Патрику было даже приятно, что так получилось; он радовался и за Элинор, и за самого мальчика, которого летняя практика, безусловно, обогатила ценнейшим опытом. (Элинор была одной из самых старших замужних женщин в редакции.)
И только Уоллингфорд понимал: на самом деле Мэри глубоко наплевать на то, что Элинор спала с этим мальчишкой, — просто у нее мерзкое настроение из-за месячных.
Неожиданно Патрику захотелось взять первое попавшееся задание и свалить куда-нибудь подальше от любимых коллег и от Нью-Йорка. Он сказал Мэри, что готов поехать куда угодно, при условии что она не станет его сопровождать. (Мэри уже предлагала это — когда у нее начнется овуляция.)
Он также предупредил свою начальницу, что в ближайшем будущем ему понадобится один свободный день — когда он не возьмет никаких заданий и не сможет вести вечернюю программу, ибо в этот день, первого ноября 1999 года, он во что бы то ни стало намерен присутствовать на футбольном матче в Грин-Бее, штат Висконсин.
Кто-то (видимо, Мэри) тайком сообщил ребятам из спортивного отдела телекомпании Эй-би-си, что Патрик Уоллингфорд намерен быть на этом матче, и тамошние журналисты, естественно, попросили «бедолагу» подойти к их кабинке на стадионе во время прямой трансляции. («Зачем было отказываться от двухминутного появления на экране перед несколькими миллионами зрителей?» — заметила Мэри.) Патрика спросили, не хочет ли он прокомментировать ход игры. А кто-то из сотрудников Эй-би-си поинтересовался, знает ли Патрик, что телесюжет со львами, переснятый на видео, продавался почти также успешно, как кассета с подборкой самых крутых эпизодов Национальной футбольной лиги?
Да, Уоллингфорд это знал. И вежливо отклонил предложение посетить кабинку комментаторов из Эй-би-си, объяснив это тем, что придет смотреть игру «с одной своей знакомой». Имени Дорис он упоминать не стал. Наверняка во время матча они попадут в объектив телекамеры, ну и ладно. Пару раз махнет телезрителям культей — пусть увидят, если им так хочется его обгрызенную левую конечность, или «четвертую руку». Почему-то ее хотели увидеть даже футбольные фэны.
Может быть, именно из-за увечной руки Уоллингфорд и стал получать исполненные энтузиазма ответы от государственных телекомпаний с предложениями сотрудничества, тогда как общественные радиокомпании и факультеты журналистики в университетах Большой Десятки молчали. Его предложениями заинтересовались буквально все отделения студии PBS. И в целом Патрика обрадовала такая реакция: у него будет работа, может быть, даже интересная.
Естественно, Мэри он ни словом об этом не обмолвился, пытаясь представить себе, какие задания она может ему предложить. Отправит его в район вооруженного конфликта? Или — учитывая ее нынешнее настроение — туда, где свирепствует какая-нибудь кишечная инфекция?
Уоллингфорду не терпелось узнать, почему миссис Клаузен настаивала на том, чтобы непременно отложить все их свидания до футбольного матча в Грин-Бее в понедельник, первого ноября. Он позвонил ей в субботу, тридцатого октября, хоть и знал, что уже в понедельник увидится с нею, но Дорис по-прежнему не желала объяснять, почему этот матч так для нее важен.
— Я всегда очень волнуюсь, когда «Пэкерз» выходят в фавориты, — вот и все, что она сказала.
В тот субботний вечер Уоллингфорд лег спать очень рано. Один раз, правда, позвонил Вито — было уже около полуночи, — но потом Патрик снова уснул. Когда утром в воскресенье зазвонил телефон — за окнами было еще совсем темно — Уоллингфорд решил, что это опять Вито, и хотел уже не брать трубку, но это оказалась Мэри Шаннахан, и настроена она была исключительно по-деловому.
— Выбирай, — бросила она, не потрудившись ни поздороваться, ни обратиться к нему по имени, — или едешь в аэропорт Кеннеди, или летишь самолетом в Бостон, а оттуда вертолетом — на авиабазу ВВС в Отис.
— А это где? — спросил Уоллингфорд.
— На Кейп-Код. Пат, ты что, не знаешь, что произошло?
— Я спал.
— Мигом включай телевизор и взгляни на эту свистопляску! Я перезвоню через пять минут. О поездке в Висконсин можешь забыть.
— Я еду в Грин-Бей, что бы там ни случилось, — заявил он, но она уже повесила трубку. И ни краткость этого разговора, ни резкий тон Мэри не вытравили из памяти Патрика пестрое девчачье покрывало с цветочками у нее на кровати, розовые сполохи света от ее самодельной лампы и мельтешение теней на потолке, стремительных, как сперматозоиды…
Уоллингфорд включил телевизор. Египетский авиалайнер с 217 пассажирами на борту вылетел из аэропорта Кеннеди, совершая ночной рейс в Каир, и исчез с экранов радаров уже через тридцать три минуты после взлета. Он шел на высоте 33 тысячи футов при ясном небе и вдруг спикировал в воды Атлантики милях в шестидесяти к юго-востоку от острова Нантакет. Никаких сигналов бедствия от команды не поступало. Радары показали, что скорость снижения самолета составила 23 тысячи футов в минуту — «упал как камень», сказал один из экспертов. Температура воды была пятнадцать градусов, а глубина в этих местах — более 250 футов. Почти не оставалось надежды, что хоть кому-нибудь удалось выжить.
Подобные катастрофы открывают широкий простор для всевозможных домыслов — появятся слухи, гипотезы, да, собственно, все репортажи будут носить спекулятивный характер, размышлял Уоллингфорд. Приплетут какую-нибудь житейскую историю — о том, например, как некий бизнесмен, имени которого, естественно, не назовут, опоздал на регистрацию. Когда ему сказали, что посадка уже закончена, он немного пошумел для порядка и отправился домой. А утром проснулся — и понял, что чудом остался жив. Такого рода репортажи теперь, конечно же, пойдут косяком.
Один из отелей возле аэропорта Кеннеди, «Рама-да Плаза», был превращен в информационный центр и пункт психологической помощи родственникам погибших. Не очень-то надеясь получить там какую-нибудь информацию, Уоллингфорд тем не менее направился именно туда. Он предпочел аэропорт Кеннеди, а не базу ВВС в Отисе на Кейп-Код, зная, что журналистов постараются не допустить до ребят из береговой охраны, которые обследуют сейчас район катастрофы в поисках обломков самолета. К рассвету воскресенья они, как сообщалось, обнаружили на поверхности океана только один небольшой обломок и останки одного из пассажиров. Следы гари отсутствовали, и это заставляло предполагать, что взрыва на борту не было.
Патрик сперва побеседовал с родственниками молодой египтянки, упавшей в обморок возле гостиницы «Рамада Плаза». Она свалилась мешком прямо к ногам телеоператоров, расположившихся у входа в гостиницу, и полицейские отнесли ее в вестибюль. Родственники девушки сообщили Уоллингфорду, что на борту лайнера находился ее брат.
Разумеется, приехал мэр; он пытался найти слова утешения. Уоллингфорд всегда мог рассчитывать на его комментарии — мэру Джулиани «львиный огрызок» нравился больше других репортеров. Может быть, Патрик напоминал ему полицейского, получившего тяжкое ранение при исполнении служебных обязанностей? Впрочем, более вероятно, что мэр запомнил Уоллингфорда только потому, что у него не было руки.
— Если город Нью-Йорк может хоть чем-нибудь помочь, мы с радостью это сделаем, — заявил Джулиани прессе. Он выглядел несколько усталым, когда, обернувшись к Патрику, прибавил: — Иногда, если о помощи попросит мэр, ее оказывают немного быстрее.
