– На усадьбу тебе. Прости, что больше не могу.
– Что ты, Ярославич…
– Бери, бери, пока не передумал. Мы с тобой не один кусок хлеба пополам ломали, чего уж там…
Измотанный кашлем и болями Гаврила вскоре ушел спать, а князь и Яков продолжали неторопливо беседовать, прихлебывая медовый перевар. А потом Полочанин спросил неожиданно и без всякого повода:
– На Запад совсем не оглядываешься, князь Александр?
– Под ноги смотрю, как бы на ровном месте не споткнуться, – хмуро сказал Невский. – А что там нового?
– Зашевелились ливонцы. Из Европы подкрепления чуть ли не ежедневно идут, лагерь в Куршской земле организовали. И всех новых там битые тобою на льду рыцари нашему способу боя обучают. Кольчуги наши рубить учат, мечи переламывать, от мужицких багров спасаться. Так что лет через пять готовься к новому свиданию.
– Большой лагерь?
– Большой. А будет еще больше: рыцари-то со всей Европы идут.
Невский вскочил, заметался по малой трапезной, печатая кованые шаги. Остановился перед Яковом столь внезапно, что Полочанин невольно встал.
– Поедешь к Миндовгу и скажешь… Нет, спросишь, с кем он намеревается пить литовское пиво. Если ответит сразу, отдашь ему мое послание. Я утром напишу. И быстро поедешь, Яков, быстро!.. Чем быстрее, тем скорее беду предотвратим. Или горько о той встрече пожалеем, которую ты мне когда-то устроил…
5
Прежде чем разбираться в целях, стремлениях и действиях великого литовского князя Миндовга, надо понять условия, в которых он вынужден был осуществлять свои намерения. Точнее, свои мечты о свободном, едином и сильном княжестве Литовском, над которым висели не только тевтонские, но и русские мечи.
Литву населяли два родственных литовских племени: аукштайты на востоке и жемайты («жмудь» древнерусских летописей) на западе. Именно им, жемайтам, выпало на долю отражать первые попытки тевтонской агрессии, что во многом и определило их суровый и недоверчивый характер. Отступив в непроходимые болота и труднодоступные для рыцарей дремучие леса, они не только сохранили независимость, но и весьма успешно отражали немецкое нашествие. Князю аукштайтов Миндовгу удалось объединить два родственных народа, что и сделало его великим князем. Однако за согласие надо было платить, и Миндовг не предпринимал никаких серьезных шагов, не заручившись поддержкой жемайтов.
– Привет тебе, посол князя Александра Невского.
– Поклон тебе, великий князь Литовский.
Миндовг встретил Якова Полочанина у входа, проводил к резному столу, усадил на резную скамью.
– Как чувствует себя князь Александр?
– Здоров. Велел спросить тебя, когда же ты угостишь его кружкой доброго литовского пива?
Миндовг улыбнулся:
– Тевтоны Клайпеду заняли, последний замок жемайтов на побережье. Злы мои родственники, аж зубами скрежещут.
– Не понял, великий князь. Ты уж прости.
– Я в пятнадцать лет без отца остался, и добрый наставник мой совет дал поискать жену в землях жемайтов: их князь в битве пал, оставив малолетнюю дочь. Я поехал к ним с дружбой, строго исполнил все обычаи, заколол черного козла на святой горе Рамбинас во славу бога Перкунаса и его жены Лаймы и попросил у старейшин руку княжеской дочери. И получил не только красавицу жену, но и великое литовское княжение. А ровно через год мои объединенные силы наголову разгромили тевтонов у Шяуляя, после чего остаткам Тевтонского ордена ничего не оставалось делать, как объединиться с орденом ливонцев.
– Ты в шестнадцать лет разгромил рыцарей? – удивленно спросил Яков.
– Повезло, – усмехнулся Миндовг. – С той битвы жемайты окончательно уверовали в меня, но я ждал повода, чтобы в битву их вела ярость, а не только мое повеление. Жемайты сдержанны и медлительны, но в ярости своей идут до конца.
– Рыцари создали учебный лагерь…
– …у озера Дурбе, – подхватил Миндовг. – Лагерь обнесен крепким тыном, имеет трое ворот: на запад, север и восток. У каждых ворот – ночная стража из четырех кнехтов. Мои разведчики давно следят за этим рыцарским гнездом.
– К лагерю есть скрытые подходы?
– Нет, тевтоны умеют выбирать места для своих лагерей. Но нет и южных ворот, потому что с юга лагерь прикрывает непроходимое болото.
– Понимаю, ты хочешь ударить с юга, – сказал, помолчав, Полочанин. – Но как ты сам перейдешь это болото?
– По мосту, – улыбнулся Миндовг: у него было сегодня хорошее настроение. – Я не терял времени даром и приказал построить кулгринду.
– Что построить?
– Подводную дорогу в болоте, меня научили этому жемайты. Строится дубовый мост двенадцать шагов в ширину, грузится камнями, уходит в воду, но в трясину ты не провалишься. Я переправлюсь с юга, без шума сниму стражу, разобью таранами все ворота одновременно и ворвусь в сонный лагерь. Рыцарям некогда будет надевать панцири, а без брони они такие же воины, как и литовцы. Нет, хуже: литовцам есть за что умирать. Что скажешь, боярин?
Яков основательно прикинул весь военный план литовского полководца. Сказал с осторожностью:
– Твой план всем хорош, великий князь, только…
– Договаривай.
– Ты не очень представляешь, что надо делать, ворвавшись внутрь. Где спит командир, где стоят рыцарские кони, где хранится оружие и брони? Твои разведчики не были в самом лагере. Не гневайся, великий князь.
– Не были, – нахмурившись, сказал Миндовг. – Тевтоны не подпускают литовцев даже к воротам… – Он неожиданно вскинул голову, спросил в упор: – Ты говоришь по-немецки?
– Говорю, – растерянно подтвердил Яков.
– Латынь знаешь?
– Немного…
– Вот мы с тобой и пойдем в лагерь. Мы с тобой – странствующие монахи-францисканцы.
– Творить честной крест по-католически? – нахмурился Полочанин.
– Ты – воин или поп? – рявкнул Миндовг. – Готовься, учи их молитвы и тренируй руку для католического перекрестья. Сейчас будем обедать, а пока дай мне послание Невского.
Может быть, потому, что Миндовг рано лишился отца и матери, в его характере сохранилась достаточная доля юношеского азарта. Он не просто был смелым – литовцы вообще не из трусливой породы, – он был смел авантюрно, любил риск и понимал в нем толк, чего, к примеру, был начисто лишен его ровесник Александр Невский, не избегавший риска только в том случае, если цель этот риск оправдывала. Он уже загорелся, рьяно готовился к предстоящей разведке и лично подвергал испытаниям Якова Полочанина, проверяя знания католических обрядов, которые знал в совершенстве. Поступал он так конечно же не ради собственного авантюрного решения, а потому, что понял, насколько прав был Полочанин.
Через сутки им доставили грубошерстные францисканские плащи с капюшонами, и Миндовг заставил Якова тут же надеть эту одежду и надел ее сам, чтобы привыкнуть к ней и достаточно ее обмять.
– Говорить буду я, – наставлял он. – У тебя – обет молчания. Грешник ты, боярин.
Через три дня их тайными тропами перебросили в окрестности озера Дурбе. День они понаблюдали за рыцарями, а на рассвете их, уже наряженных францисканцами, провели к западной дороге. Великий князь Литовский и боярин князя Невского вышли на нее и побрели к лагерю, бормоча по-латыни католические молитвы.
В лагерь их пропустили беспрепятственно. Рыцари просили благословения, преклоняя колено и снимая шлемы, но благословлял только Миндовг, а Яков, пряча лицо, без устали бормотал католические молитвы. К счастью, рыцари латынь не понимали, и все сходило с рук.
Желающих получить отпущение грехов было достаточно, тем более что среди них оказались и больные, которых пришлось навещать, и монахи бродили по всему лагерю, где хотели. Трудности возникли тогда, когда рыцари вознамерились задержать их до приезда епископа, но Миндовгу удалось убедить хозяев, что негоже задерживать Божиих людей, давших обет отслужить заупокойную мессу над водами Чудского озера.
Через сутки их отпустили, дав на дорогу хлеба, соли да луку. Когда лагерь скрылся из глаз, они юркнули в лес и вскоре были среди своих.
– Ты отважный воин, боярин, прими мою благодарность, – сказал Миндовг. – На тебе – склад с броней и тяжелым вооружением, веди своих людей прямо к нему. Что не удастся увезти с собой, изломать и сжечь. А сейчас спи весь день. В полночь выступаем.
Весь день Миндовг уточнял с командирами отрядов порядок их действий внутри рыцарского лагеря. Кому и как разбираться с противником, с продовольственными складами, с лошадьми и – особо – со старыми воинами. С теми, которые уцелели в Ледовом побоище и сейчас стремились передать свой тяжкий опыт прибывшему из Европы пополнению.
– В плен не брать, – сурово наказывал Миндовг. – Каждый мертвый рыцарь – кружка литовского пива князю Александру Невскому.
Якова Полочанина разбудили за час до выступления, но есть он не стал, помня слова Чогдара, что самый сладкий пир – пир после победы. Выступили в полной темноте, и Яков подивился бесшумности передвижения довольно большого и хорошо вооруженного войска. Жемайтийская пехота была в лаптях, а княжеская дружина старательно обвязала лыком все оружие и железные сочленения броней, чтобы ненароком не звякнуть металлом. Вскоре началось болото, но войско не сбавило шага, продолжая идти в воду. Яков с некоторой опаской тронул следом своего коня – ему дали кряжистую и сильную лошадь местной породы жемайтукай, привыкшую к болотам, бродам и переправам, – и конь послушно зашагал в черную воду, то ли зная, что там есть прочная опора, то ли чувствуя ее. «Кулгринда, – вспомнил Полочанин. – Подводный мост…»
