— Я думал, что никогда не узнаю ее. Но мы встретились, и теперь я знаю, ты — это она. Моя последняя искорка. То, что нельзя отнять, вычерпать и убить.
Наши пальцы сжались сильнее. Мы не смотрели по сторонам, только глаза в глаза, мы не могли разорвать этот контакт, но свет, мягкий и золотой, похожий на тот, что возникал вокруг Тео, уже появился, медленно расширился, и в голове начали звучать знакомые голоса. Чуть удивленные. Горькие. Уверенные.
Но все рекруты Дружины говорили об одном и том же.
— Мне кажется, я знаю, о чем вы. Но я почти забыла, что она такое, — Милия.
— Я хотел бы забыть, но знаю, что не смогу, — Йехар.
— Я искал ее столько тысячелетий… — Тано.
— Однажды я ее встречу, это точно, — Хайя.
— Иногда я мечтал, как она приходит, — Андрий.
— А я хотела бы разобраться, что она такое, — Ыгх.
— Мне кажется, я знаю это. Мне кажется, я ее знаю, — Виола.
— Не уверен, но, наверное, я жил ради нее, — Тео.
Голоса прозвучали все в один миг — несливаемым хором, неупорядоченной гармонией. Настало молчание — и оно сомкнулось вокруг одного-единственного дружинника, и именно к этому дружиннику стянулись тонкие полосы света, протянувшиеся от каждого из нас.
«Это так просто, что может показаться смешным. Высшие Силы и не думали ничего усложнять. Мой основной противовес был всё это время рядом со мной. Я должен был понять во время того призыва, я и понял, просто меня сбило с толку третье появление Арки. Не свет, не жизнь — а то, что заключает в себе все это. Она — это…»
Молчание разбилось, когда спирит поднял руку и коснулся одной из дорожек, которые окутывали его. Улыбнулся.
— …как жить и дышать.
Его стихия.
Он позвал — а может быть, и не он, а то, что было в нем в эту секунду — и она откликнулась отовсюду. Начали вспыхивать бесчисленные Арки — сверху, слева, справа, снизу — и всюду была она, бесконечная, бесчисленная, разная…
В стишке, написанном пятнадцатилетним мальчиком. В букете, радостно взлетевшем вверх на чьей-то свадьбе. В платке, который муж старательно прятал, а потом все же подарил жене на какой-то праздник не нашего мира. В оплеухе, которой жена от полноты чувств ласково наградила мужа. В плошке, которую старушка поставила перед любимой кошкой. В плаче матери над больным ребенком. В чьем-то крике «За нами наша земля!»
К детям.
К небу.
Просто так.
Обжигающая.
Ласковая.
Горькая.
Всюду.
Всюду.
Всюду.
И теперь — в этом мире тоже.
Ярчайшая радужная вспышка расцветила границы нашего «котла». Тано что-то выкрикнул, обращаясь к остальным, но его голоса было почти не слышно. Что-то о мече, о том, что время на исходе, что кто-то падет… слова не доходили до сознания, растворяясь в свете, который был вокруг нас, внутри нас, с нами, все были единым целым в этот миг, все знали, что сейчас случится…
В ладонях Эдмуса котеночком свернулась страшная сила. Свет ярче солнца, мощь, сильнее смерти, то, что иногда предпочитают собственной жизни — пришло, прошло через каждый наш нерв энергетическим разрядом, каждую клеточку наполнило своей сущностью — и преспокойно устроилось на руках у спирита. Не ожидая приказа: этим нельзя было повелевать, просто устремившись к тому, кто был с ней одного порядка, кто, несмотря на все свои дурацкие шуточки, еще не разучился ей жить и дышать. Она пробыла в его ладонях меньше мига, просто признавая их братство, а потом оторвалась от них и ушла вовне.
В одну секунду, со скоростью, которая была неизмеримо больше световой, со скоростью мысли, она прошла сквозь Черный Мир так же, как прошла через нас, подарив ему то, что исчезло в нем раньше, исчезло почти, но не до конца, потому что что-то задушенное, задавленное, поднялось откуда-то в Небиросе — и несмело двинулось навстречу. Мы услышали это потому, что были все еще едины между собой и с ней.
Ее не убавилось в других мирах. Ее ведь нельзя отнять и вычерпать.
Она не укоренилась в их сердцах. Ее ведь еще нужно заслужить, прочувствовать, да и у каждого в этом своя дорожка. Мы и не стремились ни к чему подобному.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Просто они вдруг узнали, что она есть.
Сердце Небироса дрогнуло и замолкло. Как Сердце Крона, которое когда-то давно я пронзила случайно тоненькой золотой стрелочкой ее бога…
Единая воля Черного Мира ушла под напором вспышки, рассыпалась в несколько секунд на миллионы отдельных воль; миллионы людей, существ, не знаю, кем они были, вспомнили забытое: есть не только тьма, ненависть и то, что им сопутствует. Оказывается, есть другое.
Мы видели их, мы их слышали: солдат, которые остановились и опустили оружие и с недоумением вгляделись в противника — там что, такие же, как мы? Родителей, которые занесли руку для удара да так и замерли. Каждого, кто оглянулся по сторонам и заметил других. Каждого, кто вгляделся в себя и открыл, что есть другая сторона.
Впервые за тысячелетия в Черном Мире Небиросе качнулись чаши весов. И как только они качнулись, он перестал быть Черным.
И после секундного затишья кто-то опустил руку для удара, а кто-то не смог. И кто-то нажал на курок, а кто-то бросил оружие на землю. Они начали выбирать. Они будут выбирать и дальше, и кто знает, к чему их этот выбор приведет через пару тысячелетий, может, к исходному варианту. Но тут уж дело не наше. Для нас самих то, что мы тут натворили, тайна больше, чем наполовину.
Я плакала. Щит, который держали над нами Великие Дружинники, пропал, стенки «котла» истончились и исчезли, и теперь на нас с приоткрытыми ртами пялилось огромное количество народа бывшего Небироса, но я не стеснялась. Я хотела, чтобы тот, кто стоит напротив, видел эти слезы и правильно понял. Только что, когда нас всех соединило, я прочла в его сердце все, что он никогда мне не скажет — и это был мой ответ. А у него все еще светились глаза — не магическим светом, более чистым и честным. Видно, он тоже что-то такое прочитал, ну, как же, катализатор…
Остальных я пока еще не замечала, но они были здесь же, стояли, оглядывались по сторонам. И арки, бесконечные, бессчетные — все начали таять, уходить куда-то, сливаться с воздухом этого нового теперь мира.
Все, кроме одной. Эта одна вдруг расширилась, как бы впитав в себя мощь остальных — и приблизилась вплотную. Символы на ней пылали ярко как никогда.
Никто из нас не сделал ни единого шага. За нас всех его сделала она.
Глава 20. Послевкусие
Кажется, была какая-то вспышка. Не солнце, а что-то другое. Сверкнуло что-то пугающим и как бы металлическим блеском. Но Веслав все не размыкал пальцев, и я не просто не испугалась, а не обратила внимания…
Под ногами — странная, неровная поверхность. Над головой какое-то непривычное и привычное одновременно низкое небо. И еще что-то огромное слева уходит вверх, и какое-то здание неподалеку…
— Exedi monumentum[1]… - выдохнул Веслав.
Это была Дворцовая площадь.
Пустая, как бы ни было странно вообразить себе такое. Будто что-то разогнало неизменных туристов. Был ранний час, и солнце только-только встало, и теперь играло вовсю на позолоченной вершине Александрийского столпа. А площадь была совершенно пустынной, так что никто не мог видеть нас — в неуместных одеждах и с неуместными выражениями лиц.
Веслав наконец разжал пальцы и отпустил меня. Света больше не было на его лице, он впитался и ушел куда-то вглубь. Алхимик печально улыбнулся, когда я подняла к глазам свою ладонь и недоверчиво ей повертела. Ладонь была на положенном месте, но что же у меня такое странное чувство, будто руки у меня до сих пор сцеплены?
А потом мы вспомнили отчаянный голос Тано и обернулись вместе с остальными. Мы смотрели на Великую Дружину, которая сыграла роль наших защитников, и с ужасом осознавали, что то сверкание, которое мы видели… так вот, почему Тано держит руку на поясе…
Великие перемены равновесия в одном из миров никогда не проходят без жертвы. Чтобы склонить весы, кто-то должен отдать жизнь.
