ним. Наказ педагога Вершилова из Школы-студии («После тебя никому не должно захотеться произносить твой текст…») Борисов выполнил.
В немалой степени благодаря Олег Борисову — его Астрову и переехавшей из Ленинграда «Кроткой» — стало казаться, что положение МХАТа не такое уж и болезненное, как многим виделось. Но!..
Жесткую запись в дневнике от 18–20 мая 1988 года Борисов озаглавил «По поводу разложившегося трупа»:
«Он выставлен в проезде Художественного театра. Сегодня два часа шло Правление — все это напоминало попытку реанимации. Но вылечить можно только одним способом: хорошими спектаклями. Всем это понятно, никто про это не говорит. Запретная тема. Если бы кто-нибудь встал и предложил: „Давайте поставим хороший спектакль, отбросим амбиции… и просто будем репетировать — для себя…“ — „Да что вы, у нас все спектакли хорошие, эталонные, о чем вы?“
Теперь к числу эталонных добавится еще один — „Дядя Ваня“. Актеры, которые играли премьеру, — Вертинская, Мягков, Борисов — пробный шар, что ли… Теперь очередь мастеров.
Произошли ожидаемые, хорошо знакомые вещи. Вспыхнула зависть. Особенно обострилась она в Японии — при виде чужого успеха. Теперь понимаю, что она точила его все это время, а прорвало сейчас. Эта зависть простейшего вида, как туфелька. Только спрашиваешь себя: почему мне не приходит в голову завидовать ему? Я ведь не лишен этого чувства вовсе — могу позавидовать хорошему писателю (но не его критику), ученому (но не его тени), которые будут работать „в стол“ и до поры до времени ни от кого не зависеть».
Еще на гастролях МХАТа в Японии в марте 1988 года Олег Иванович обратил внимание на то, что у Ефремова в его сторону «появилось вдруг… насупливание, надутие. Как будто укоряет: играй ты „Перламутровую Зинаиду“, был бы здесь весь срок, как и все, и денег бы не просил! (Олег Иванович очень хотел приобрести видеокамеру — немного не хватало — и по совету Смелянского спросил в долг у главного режиссера, но Ефремов не дал. — А. Г.)». Дошли — еще в Японии — до Борисова слухи о разговоре Ефремова со Смоктуновским: «Правда то, что я услышал, или наговор — будущее покажет».
Будущее показало.
После гастролей в Японии Борисов заскочил по каким-то неотложным делам в театр, задержался у доски с расписанием репетиций и спектаклей, и кто-то спросил у него:
— Олег Иванович, вы на репетицию?
— Да нет… разве сегодня есть репетиция?
— Есть… в кабинете Олега Николаевича.
Так Борисов узнал, что «мастера» принялись за работу. «Я, — записал он в дневнике, — вспомнил лекцию Ефремова об этике, идею объединения всех артистов, исповедующих „систему“… и у меня оборвалось все в один миг. Это всегда так неожиданно обрывается. Ведь репетиции исподтишка, тайком я проходил у Товстоногова. Роль Коли-Володи сыграл за свою жизнь раз тридцать, не меньше. И в Москву переезжал, чтобы работать с Ефремовым, как это ни странно, а не с Шапиро. Поэтому дальнейшее уже не представляет интереса — ход событий пересказываю только для того, чтобы потом не сказали: „Он бросил спектакль, он ушел…“ Наверное, не скажут. Язык не повернется.
Вызвали Вертинскую на репетицию. Какая-то артистка из Орла, которую планировали ввести в спектакль вместо нее, не подошла. Вертинская пришла, иронически задев Ефремова: „Как мне теперь говорить текст: ‘Вы еще молодой человек, вам на вид… ну, тридцать шесть — тридцать семь’? У нас ведь постановка реалистическая…“ Его это взбесило: „Неужели я хуже Борисова выгляжу?.. Ну, можешь вымарать это, я разрешаю“. На следующую репетицию Вертинская не могла прийти — она уезжала на концерты в Ригу, они были заранее назначены. „Как знаешь“, — отрезал Ефремов. Когда она вернулась, то обнаружила уже Мирошниченко, репетировавшую Елену Андреевну».
Эта интрига началась не от любви к Чехову, не от неудержимой жажды к творчеству. Все гораздо прозаичнее: объявили, что в сентябре — гастроли в Париже. Около двух лет «Дядя Ваня» с огромным успехом шел с Борисовым, Мягковым и Вертинской в составе. Перед гастролями в Париже начались закулисные игры, и эти роли начали репетировать Ефремов, Смоктуновский и Мирошниченко.
— Если ты не против… во Францию поедут два состава «Дяди Вани», — осторожно начал Ефремов, когда Борисов, собравшись с силами — ему очень не хотелось делать этого, — пришел объясниться.
— Но я буду играть только с Вертинской. Это мое условие. Мы вместе репетировали и играли три года. Неплохо играли…
— Уже три года? Да… но, кажется, она не поедет. Мне сказали, она вообще заявление написала. И Калягин… С ума посходили.
— Еще не поздно вернуть все, как было. Но если Вертинская не едет, не еду и я.
— Это твое последнее слово?
— Последнее…
Не хотелось бы, конечно, верить, что Олег Ефремов задумался о том, чтобы самому сыграть Астрова после того, как 30 апреля 1985 года, через несколько недель после избрания его генеральным секретарем ЦК КПСС, во МХАТ на «Дядю Ваню» пришел Михаил Сергеевич Горбачев с супругой. После первомайских праздников он позвонил Ефремову, произнес пафосно: «Надо нам наш маховик раскручивать», долго рассказывал о своем впечатлении от спектакля, сказал, что Астров — Олег Борисов ему понравился. Похвала генсека вполне могла катализировать актерские амбиции Ефремова.
Очевидно, что Ефремов по-актерски позавидовал Борисову. Нет, не его успеху, а тому, что это можно, оказывается, сыграть и так. И втайне от Олега Ивановича сам стал репетировать Астрова. С этой стороны предательства Борисов никак не ожидал. И поэтому оно стало для него особенно болезненным. Ефремов говорил о том, что когда он пришел в Художественный театр, там почти ничего не осталось от того, что было заложено Станиславским. «Предстояло, — утверждал он, — возвратить главное — живой театр». «Иногда, — рассуждал Ефремов, — нелегко бывает быть до конца откровенным, нелегко сказать актеру: „Знаешь, ну, не выходит у тебя роль, не получается!“» Судя по всему, ему и по отношению к себе не всегда доводилось быть откровенным. Во всяком случае, он не сказал себе, отобрав у Борисова роль Астрова, о том, что «не выходит», «не получается»…
В книге об Олеге Ефремове «Настоящий строитель театра» в списке ролей значится: «1985. А. Чехов „Дядя Ваня“ — Астров» и опубликована фотография Олега Николаевича в образе Астрова (1988 год). Конечно же, в 1985-м Астрова играл Борисов. Премьера с Ефремовым состоялась в 1988-м.
Ефремов, надо сказать, не так уж и часто играл в спектаклях, поставленных им самим. Анатолий Смелянский считает, что каждый такой случай имел свою причину, далеко выходящую за пределы «обычных актерских амбиций». Иногда артист Ефремов, полагает Смелянский, «помогал главному режиссеру Ефремову доказать необходимость той или иной пьесы», и в качестве примера приводит постановку 1981 года по пьесе Александра Гельмана «Наедине со всеми».
В других случаях, по мнению Анатолия Смелянского, артист Ефремов «просто спасал ситуацию,
