Он взглянул на свои руки в коричневых крапинах. В гостиной часы пробили половину первого.
— Я думал, вам по профессии своей положено по признакам определить болезнь… Вот и решил, что пора с вами поговорить. Моррисон из похоронного бюро сказал, что вы попросили разъемный гроб со сдвижной крышкой, а не цельный, который заливается цементом.
Луис все смотрел и смотрел на Джада, не произнося ни слова. Старик покраснел, но взгляда не отвел.
Наконец Луис заговорил.
— Вы, Джад, похоже, за мной шпионили, все выведывали. Грустно это слышать.
— Ничего я не выведывал. Он мне сам сказал.
— Ясно, не напрямик, так окольным путем…
Джад еще гуще покраснел — лицо сделалось почти пурпурным, — но не ответил и не опустил глаз.
Луис тяжело вздохнул: навалилась невыразимая усталость.
— Да не все ли равно. Пропади все пропадом. Может, вы и правы. Может, я и подумывал кое о чем. Но только не прикидывал и не планировал. И, поверьте, когда гроб заказывал, мне не до того было. Я о Гейдже думал, и только о нем.
— Не сомневаюсь. Но ведь вы в гробах прекрасно разбираетесь. У дядюшки, поди, насмотрелись.
Да, в гробах он прекрасно разбирался, верно. Цельный рассчитан на вечность, в форму со стальным каркасом заливается бетон прямо в могиле, и туда опускается гроб, а сверху цементируется особым составом. Дядя Карл говорил, что потом этот монолит не разъять.
Трудно определить, когда дядя Карл шутил или привирал, а когда рассказывал правду (особенно в своем кругу, к которому Луис приобщался каждое лето, работая в дядином похоронном бюро). Однажды он рассказал племяннику, как ему выпало вскрывать могилу по заказу крупной фирмы. Эксгумация — извлечение трупа из могилы — дело тонкое, говорил дядя. Ведь у многих людей процедура эта связана с фильмами ужасов, с чудовищем доктора Франкенштейна в исполнении знаменитейшего Бориса Карлова и Дуайта Фрая, сыгравшего Айгора. Но представление у людей складывалось совсем неверное. Открыть цельный могильник — работа пустячная для двух мужиков с лопатами и ломами. Только возиться им придется месяца полтора, не меньше. Так вот, в случае, о котором поведал дядя Карл, поначалу все шло удачно. Срыли могильный холм, подъемный кран зацепил крышку, потянул, только она, естественно, не поддалась, и кран потащил наверх всю бетонную коробку, почерневшую от грунтовых вод. Дядя Карл крикнул крановщику, чтобы тот опускал груз обратно. Он хотел съездить в контору, привезти растворитель, чтобы крышку поднять отдельно.
Но крановщик либо не расслышал, либо из озорства решил вытащить всю бетонную клеть с гробом внутри — так малыши играют у автомата, «выуживая» грошовый приз. И этот дурачина, по словам дяди Карла, почти выудил всю эту громаду — коробка уже на три четверти поднялась из земли, слышно было даже, как на дне могилы плещет вода (всю неделю в Чикаго лил дождь). Только вдруг кран покачнулся и нырнул в могилу, крановщик вывалился из кабины, разбил лобовое стекло и сломал себе нос. Так что компании эта развеселая комедия обошлась тысячи на три дороже обычного. А самое смешное, по мнению дяди Карла, в том, что шестью годами позже этого крановщика избрали профсоюзным боссом водителей в Чикаго.
О разъемных могильниках и говорить нечего: простой бетонный ящик помещается в могилу прямо в день похорон. Укладывается гроб, сверху закрывают бетонной — из двух частей — крышкой. Поначалу их ставят в изголовье и изножье гроба и на цепях мало-помалу опускают. Каждая половинка весит килограммов тридцать — сорок, не больше. Их ничем не закрепляют.
Такой могильник и одному открыть ничего не стоит. Видимо, на это и намекал Джад.
Вытащить тело сына и захоронить в другом месте — пара пустяков.
Тс-тс-тсс. НЕ СТОИТ ОБ ЭТОМ. ЕСТЬ МНОГО ТАЙН НА СВЕТЕ.
— Вы правы, я отличу цельный гроб от разъемного, — признал Луис. — Но мне и в голову не приходило… не думал я о том, о чем вы подумали, я думал.
— Знаете, Луис…
— Уже поздно, — перебил старика хозяин. — Поздно. Я пьян. У меня сердце не на месте. Если уж вам так не терпится что-то рассказать, выкладывайте поскорее.
ПОЖАЛУЙ, МНЕ НЕ ПИВОМ, А МАРТИНИ НУЖНО БЫЛО НАКАЧАТЬСЯ. ТОГДА Б Я УЖЕ БЫЛ В СТЕЛЬКУ ПЬЯН, НИКТО Б НЕ ДОСТУЧАЛСЯ.
— Что ж, и на том спасибо, Луис.
— Итак, слушаю.
Джад помолчал, собираясь с мыслями, и начал рассказ.
39
— В ту пору, ну, когда война шла, в Оррингтоне еще останавливались дальние поезда. Ну, Билл заказал катафалк, подкатил на станцию, к багажному отделению, чтоб там погрузить гроб с телом сына. Прибыл состав, четверо станционных ребят — и я среди них — сняли, значит, гроб. А офицер, что за этот гроб отвечал — ну, он вроде как от армейской похоронной службы — даже из вагона не вышел, так напился. При нем еще одиннадцать гробов, их дальше везти.
Поместили, значит, мы Тимми в машину, под катафалк нам большущий «кадиллак» определили. А в ту пору самая главная забота — побыстрее схоронить солдатика, ведь везли-то издалека. Билл Батерман ни слезинки не уронил. Лицо застыло, и такое… как бы сказать… вроде как задубелое сделалось. Машинист Хью Гарбер говорит, у офицера-сопроводителя работы хоть отбавляй. На узловой станции гробов навезли видимо-невидимо, и все на юг нужно отправить. Подходит, говорит, к нам офицер, вытаскивает из кармана фляжку с дешевым виски и — к машинисту: «Ну, что, мистер механик, вы хоть знаете, что у вас не поезд, а кладбище на колесах?» Тот только головой мотает. «Так вот, знайте. У нас в Алабаме поезда с покойниками иначе и не называют». Вытаскивает из другого кармана список. «Вот, сначала два гроба в Хьюлтоне выгрузить, один — в Пасадамкиге, два — в Бангоре, один — в Дерри, один — в Ладлоу… Я точно молочник, что бидоны да бутылки по домам развозит. Хотите выпить?» Хью, ясное дело, отказался, говорит, в Бангоре у начальства нюх на виски больно уж острый. Ну, офицер с пониманием отнесся, Хью ведь тоже его за пьянку не попрекнул. В общем, едут, сгружают гробы под звездным флагом там и сям. Всего-то их штук двадцать набралось. И так до самого Бостона: слезы родных, стенания. А тут, в Ладлоу — этот Билл Батерман, сам словно мертвяк, вот-вот душа засмердит. В общем, после рейса Хью напился и впервые в жизни пошел к шлюхе. А проснулся — у него на лобке вши кишмя кишат, да такие кусачие! Нет, говорит, больше в такие рейсы никакими коврижками меня не заманишь.
А Тимми мы отвезли в похоронное заведение, что на Папоротниковой улице — там сейчас прачечная. А через два дня со всеми армейскими почестями его похоронили на кладбище. Да, нужно вот еще что сказать: жена старика Батермана уже десять лет как Богу душу отдала, при родах вместе с ребенком умерла. Для дальнейшего это важно. Будь у Батермана еще ребенок, глядишь, не так бы он убивался, а, Луис? Да, второй ребенок ему б напомнил, что и другим нелегко, и им нужно помочь. В этом вам, конечно, полегче: все-таки дочка подрастает, да и супруга цела и невредима… В письме, что старик Батерман получил от командира взвода, где Тимми служил, говорилось, что убили его на подходах к Риму 15 июля 1943 года. Через два дня тело отправили домой, и девятнадцатого Тимми уже был в Штатах. Двадцатого его погрузили на поезд. Большинство наших солдат, кто в Европе погиб, там же и похоронены, домой-то отсылали самых что ни на есть героев. Тимми-то подавил неприятельскую огневую точку, даже серебряную звезду получил посмертно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
