СНАЧАЛА ЦВЕТЫ НА ПОЛУ ОКАЗАЛИСЬ, ТЕПЕРЬ Я, КАК ТАМ В ПЕСНЕ ПОЕТСЯ? «РАЗ-ДВА, ГОРЕ — НЕ БЕДА!» Ему хотелось рассмеяться, но почему-то не получалось. Вместо смеха вырвался стон.
Снова закричала Рейчел.
Ирвин Гольдман, не вытирая окровавленных губ, победоносно подошел к поверженному Луису и наподдал ногой по почкам. Жгучим пламенем взвилась боль. Пришлось опереться руками об пол, чтобы не упасть плашмя на ковер.
— Да ты и со стариками не сладишь! Сосунок! — вопил Гольдман в безрассудном упоении. Он еще раз дал пинка Луису, но по почкам не попал, угодил черным ботинком прямо в левую ягодицу. Луис застонал и рухнул на пол, ударился подбородком так, что лязгнули зубы. Вдобавок он прикусил язык.
— То-то! Мне б тебя сразу пинком под зад из дома вышвырнуть, как только ты заявился! Тварь поганая! — И ткнул ногой еще, теперь в правую ягодицу. При этом на лице старика блуждала улыбка, а по щекам бежали слезы. Луис заметил, что Гольдман небрит в знак траура. К ним уже спешили распорядитель и Рейчел, вырвавшаяся наконец из цепких рук матери. Кричала она не умолкая.
Луис перевалился на бок и сел. Ирвин Гольдман уже занес ногу, чтобы снова ударить, но Луис перехватил ее, точно мяч, и что было сил оттолкнул.
Заорав, Гольдман завалился назад, раскинув руки, и упал прямо на гроб Гейджа, сработанный в городе Сторивилль, в штате Огайо и стоивший, прямо сказать, немало.
ВЕУИКИЙ И УЖАСНЫЙ ГРОХНУЛСЯ НА ГРОБ МОЕГО СЫНА, как в тумане, мелькнула у Луиса мысль. Гроб с громким стуком упал с подставок, сначала одним концом, потом другим. Щелкнул запор. Луис услышал этот звук, несмотря на вскрики и плач, несмотря на вопли Гольдмана, летевшего словно шар на кегли.
Гроб, слава Богу, не открылся и скорбные останки малыша не вывалились на пол на всеобщее обозрение, но у Луиса тем не менее похолодело все внутри: ведь спасла случайность. Упади гроб на бок, а не плашмя… И все же, прежде чем крышка, приподнявшись, встала на место, Луис приметил что-то серое — костюм, которым они с Рейчел прикрыли останки сына — и что-то красное — может, его рука.
Сидя на полу, Луис закрыл лицо руками и заплакал. Вмиг забыл он и о тесте, о военной ракетной угрозе, о хирургических швах, о «парниковом эффекте», губительном для Земли. Одного желал он в ту минуту: умереть. Вдруг воображение нарисовало причудливую картину: Гейдж в маске Микки-Мауса, он смеется, пожимает огромную лапищу Балде, любимому герою мультфильмов на главной улице диснеевской «Страны сказок». Так ярко, так отчетливо привиделось ему все!
А в ритуальном зале царил полный разор: одна подставка, на которой покоился гроб, упала, другая, будто во хмелю, прислонилась к площадке, на которой обычно священник произносит надгробное слово. По полу раскиданы цветы, среди них сидит и тоже плачет Гольдман. Из опрокинутых ваз натекла вода. Растоптанные и сломанные цветы источали дурманящий аромат.
А Рейчел все кричала и кричала.
Луис не внимал ее крикам. Гейдж с круглыми розовыми ушами Микки-Мауса потускнел и поблек, зато назойливо повторялось объявление диктора о том, что вечером гости диснеевской страны увидят фейерверк. Луис все сидел, не отнимая рук от лица, не хотел, чтобы его видели таким: в слезах, с печатью вины, боли, стыда, трусливого желания умереть, только чтобы выбраться из беспросветного горя.
Распорядитель вместе с Дорой Гольдман вывели стенавшую Рейчел из зала. Рядом, оказывается, находилась особая комната для подобных случаев. Как ее назвать? Зал Рыданий? Там Рейчел притихла. Луис, взяв себя в руки, решительно попросил всех оставить их с женой одних и сделал Рейчел укол.
Дома он уложил ее в постель и ввел очередную дозу успокоительного. Заботливо укрыл жену одеялом, всмотрелся в изжелта-бледное лицо.
— Прости меня. Все б на свете отдал, только чтобы вину искупить.
— Обойдется, — неожиданно равнодушно бросила она и перевернулась на бок, лицом к стене.
У Луиса чуть не сорвался традиционный и глупый вопрос: «Как ты себя чувствуешь?», но он вовремя сдержался: не то, совсем не то хотелось спросить.
— Тебе очень плохо? — нашел он наконец верные слова.
— Очень, — ответила Рейчел и то ли всхлипнула, то ли хмыкнула, то ли усмехнулась. — Наверное, хуже не бывает.
Что-то еще, видно, он должен сказать, сделать. Какого черта! И Стив Мастертон, и Мисси Дандридж с мужем, у которого кадык что наконечник стрелы, и все, все от него вечно чего-то ждут. Почему он всегда и всем что-то должен?! К черту, надоело!
Он выключил свет и вышел. Ему сейчас нечего сказать даже родной дочери.
Заглянул к ней в темную комнату, и ему почудилось, что в кресле сидит Гейдж, а все случившееся — страшный сон, вроде того, когда Паскоу повел его в лес. Измученный разум с готовностью уцепился за эту соломинку, а полумрак лишь добавил к обману: светился лишь экран портативного телевизора. Его принес девочке Джад, чтобы той скоротать время. Скоротать долгое-долгое время.
Ну, конечно, это не Гейдж. Это Элли. В руках у нее по-прежнему фотография Гейджа на санках, и сидит она в братнином кресле. Перетащила из его комнаты. Креслице — точь-в-точь как у кинорежиссеров: складное, с парусиновыми сиденьем и спинкой, на которой толсто выписано ГЕЙДЖ. Рейчел некогда заказала такие кресла для всей семьи — у каждого свое, именное.
В креслице Гейджа Элли было тесно. Парусиновое сиденье низко прогнулось — вот-вот порвется. Прижав фотографию к груди, девочка неотрывно смотрела на экран: давали какой-то фильм.
— Спать пора, Элли, — сказал Луис и выключил телевизор.
Элли выбралась из кресла, аккуратно сложила его. Похоже, и в спальне с ним не расстанется.
Луис замялся — разрешить или не надо? Наконец заговорил, но совсем о другом:
— Хочешь, я укрою тебя и подоткну одеяло?
— Да, хочу.
— Хочешь… я положу тебя сегодня с мамой?
— Нет, спасибо.
— Правда, не хочешь?
— Правда. — Элли слегка улыбнулась. — Она все одеяло на себя стаскивает.
Луис тоже едва заметно улыбнулся в ответ.
— Ну, тогда пошли.
Нет, она и не попыталась затащить креслице брата в постель, а, разложив, поставила у изголовья. Как на приеме у самого маленького на свете психоаналитика, подумалось невпопад Луису.
Она разделась, положив фотографию на подушку. Облачилась в пижаму и направилась в ванную, не забыв прихватить и фото. Умывшись, почистив зубы, проглотив таблетку с фтором (для укрепления эмали), вернулась в спальню, залезла в постель — портрет брата, разумеется, при ней.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
