Въехали в село. Насупленные старые дома прятались в глубине дворов. Никто из нас не решался сказать: «Вот тут!» Жилье встречалось все реже и реже. Уже миновали последние строения. Внезапно у крайнего увидели мальчишку. Он стоял посреди бурьяна, и мы все трое, находившиеся в машине, обрадованно переглянулись между собой.
Наш водитель, офицер-политработник, стал притормаживать «адлер». Неожиданный удар по боковому стеклу оглушил нас. Звон стекла, пыль, тревога смели ваше благодушие. «Адлер» остановился. Мы повыскакивали из машины. Водитель держал в руке камень. Майор, сидевший рядом, утирал на щеке кровь от мелких осколков. А где же мальчишка, которого только что видели?
Он что есть духу бежал к дому.
— Заночуем здесь, — сказал старший среди нас, полковник...
Шандор неожиданно обернулся. Я вздрогнул от его взгляда, брошенного в мою сторону.
Моя соседка, серьезная, средних лет женщина, наверное, среагировала на этот взгляд раньше, чем я. Она поднялась с места и подала какой-то знак рукой. Шандор кивнул ей головой и тут же, притормозив разбежавшийся «икарус», повернул с добротной дороги на проселок. Я успел прочитать надпись на дорожном указателе: «Сольнок — 50 км».
То, что произошло сейчас, прервало мои воспоминания. В Кечкемете я видел, как Шандор и моя соседка о чем-то разговаривали. Руководитель группы, гид и несколько ее земляков-волгоградцев, как могли, помогали разноязыким людям объясняться. Речь шла о чем-то важном и волнующем. Все, понял я, ждали решающего слова от Шандора. А он чего-то колебался...
— Мы, кажется, отклонились от нашего маршрута? — обратился я к женщине, которая почему-то продолжала стоять и не садилась на свое место.
Она охотно отозвалась:
— Да. Какой добрый человек Шандор!
— Вы знаете, куда мы едем?
— Я упросила его свернуть на Сольнок.
— Вы были тут раньше?
— Мой отец был.
— Вы намерены проведать его знакомых?
— Его солдатскую могилу.
Волгоградка вздохнула, дрожащими руками открыла сумочку.
Крайние дома во всех селах мира, наверное, принадлежат беднякам: им достаются песчаный грунт, бурьян, рвы. Это был убогий двор с покосившимся тыном из лозы. Мы вошли сюда с тяжелым предчувствием и остановились перед открытой дверью, в которой исчез перепуганный хулиганишка.
В первый миг казалось, что мы попали в западню. Но посреди дома в серых сумерках стояла высокая худая женщина с желтым лицом. Она смотрела на нас, заломив руки, и ожидала, видимо, расправы.
Запыхавшийся мальчишка с взлохмаченной головой выглянул из-за печки, сверлил нас глазами. Было похоже — он готов броситься на нас из засады, как только мы приблизимся к его матери.
Нам повезло с переводчиком — среди нас был мариец. Несколько венгерских слов, сказанных женщиной, открыли ему родство их народов. Наш товарищ точно забыл неприятное происшествие, приведшее нас в этот дом, спокойно заговорил с женщиной, напуганной появлением военных и поступком сына-сорванца. Она поняла некоторые слова, обращенные к ней, и у нее, наверное, отлегло от сердца. Даже пригласила сесть, расположиться. Мальчишка тем временем затаенно затих на печи, на той самой крестьянской печи, какую знает простой люд от Дуная до Волги...
Нет, это был не ты, Шандор, если так равнодушно сидишь в кресле за рулем, если не чувствуешь, как я перелистываю в памяти тот далекий день из жизни венгерской семьи. Припоминая мать и мальчика, я думаю и о тебе. Ты больше не озираешься, и хорошо. Не отвлекайся от «икаруса» Я еще уловлю минутку, когда будешь свободным, и расспрошу, есть ли у тебя отец. Жив ли он?..
В тот вечер в венгерском доме, когда насупившийся мальчишка наконец слез с печи — мы долго звали его к себе по имени, подсказанному матерью, звали Шандором, потом Александром, Сашей, — мы услышали печальную историю о его отце.
Кто соберет по всей планете зерна боли, жгучие слезы, посеянные войной? Хозяин этого дома, молодой мадьяр, солдат гитлеровской армии, пал в бою на Украине. Его товарищи не переслали сыну даже окровавленной, пробитой осколком шапки. Комья мерзлой земли упали на грудь черноусого мадьяра, похороненного без гроба и почестей. Когда в сорок пятом через село прошли советские освободительные войска, Шандор несколько дней метался по бурьянам, высматривал из зарослей советские машины. Его руки сжимали камни. И вот он избрал нашу.
Мы наложили мальчику полную пригоршню кускового сахара, подарили звездочку. Детское сердце отходило и теплело медленно, а глубоко посаженные черные глазенки никак не отваживались посмотреть доверчиво. Утром Шандор сам принес из колодца воды, полил на руки майору, у которого вспухла щека. Потом все пошли к машине.
— Вот у нас стекло разбито, — показал я Шандору.
— Ой! — ужаснулся мальчик и обеими ладонями прикрыл отверстие. Виновато-жалобно перебежал глазами по нашим лицам.
Мы уселись на свои места. Мальчик не отступал от машины, прижимался к ней, похоже было — хотел что-то сказать. Мать стояла в стороне, все видела, украдкой вытирала слезы.
Мы двинулись. Шандор быстро-быстро что-то сказал марийцу. Мы отъехали — мать и сын стояли над дорогой.
— Что он тебе сказал? — спросил я марийца.
— Просил привезти с войны его папу.
Мы взяли из того бедного крестьянского дома частицу большой печали и оставили там что-то от нашего сердца...
С того времени прошло больше четверти века. Теперь нас роднила с Венгрией дружба. Естественно, что, путешествуя по этой стране, я стремился обнаружить конкретный, живой образ обновления.
Искал бывшего мальчишку Шандора.
И на узкой дороге «икарус» не сбавлял скорости. Вихрем влетал в сельские улицы, разбивая ветки вишен и слив. Гуси разметались в разные стороны, как перья на ветру.
Туристы переглядывались между собой. Моя соседка сосредоточенно смотрела на дорогу. Иногда кто-то наклонялся к ней, говорил что-то в утешение, но волгоградка уставилась взглядом в даль.
Наконец заговорил в микрофон наш гид:
— Таким образом, наш «икарус» приближается к городу Сольнок. Его основали в пятом столетии римские Легионеры...
Сольнок начался разноцветными домиками, живописными усадьбами, а вскоре дорогу обступили высокие строения города. В центре высился белой колонной монумент.
Мы остановились у памятника.
Туристы еще сидели на местах, когда Шандор взял в руки обернутый в целлофан букет цветов и встал. Гид говорил об эклектическом стиле домов, стоявших вокруг площади. Шандор подошел к нашему ряду и подал моей соседке цветы. Женщина заплакала. Ее взяли под руки, и мы, выйдя из автобуса, группой направились к памятнику. Цоколь был испещрен надписями фамилий на русском языке.
Замерли у памятника молодые и седые люди. Ветер шелестел пожелтевшей листвой.
Шандор стоял задумчиво в стороне, один, склонив голову. Его пальцы механически перебирали ключи автобуса.
Руководитель нашей группы сказала несколько слов о Советской Армии, принесшей освобождение Венгрии от фашистских оккупантов, о Сольноке, об отце нашей попутчицы.
Волгоградка на прощание поцеловала мрамор с фамилией отца.
Наш «икарус» помчался по знакомой дороге назад.
Солнце нависло над горным горизонтом, слепило. Шандор опустил щиток на переднем стекле, включил приемник. Теперь мы сообразили, что Сольнок отнял у нас два часа, что мы намного запаздываем с прибытием на базу. Никто, понятно, не думал упрекать за отклонение от маршрута. Удобно устроившись в креслах, мы чувствовали, что Шандор нажимает на скорость. Действовал несколько странный комплекс чувств: мы все были за то, чтобы свернуть на Сольнок, и Шандор согласился сделать крюк километров на сто, но наверстать потерянное надлежало водителю.
Когда промелькнул, знакомый нам путеуказатель на Сольнок, туристы стали считать километры до места нашего отдыха, «Икарус» обгонял грузовые и легковые машины — они, отставая, проплывали за окнами, где-то ниже, и казались совсем маленькими. Шандора охватил азарт скорости. Его внимание и взор безошибочно отмечали сантиметры расстояния при разъездах.
Я понимал, Шандора и сочувствовал ему. Одобрял его резкое торможение и порывистые броски тяжелой машины вперед. Его высокое мастерство вождения «икаруса» успокоило туристов.
Солнце уже скрылось за горизонт, небо мягко освещало землю.
Шандор пошел на обгон «газика». Сквозь окно я рассмотрел эту машину с венгерскими знаками. Ее шофер не желал уступить дорогу «икарусу» и держал скорость, равную нашей. Массивный мужчина за рулем «газика» поворачивал в нашу сторону красное лицо и выглядел победителем.
Впереди на приличном расстоянии ехал велосипедист. Машинам предстояло немедленно решить свой поединок. Автобус уже обходил «газик», тот оставался на полкорпуса сзади. Велосипедист упрямо держался середины дороги. В этом месте неожиданно кончился асфальт, и под колеса бросилась дорога, усыпанная камушками. Угрожающе затарахтело под крыльями. Послышался удар, треск, завизжали колеса.
