Действительно, через полгода к Котляревским приехал посыльный и увез мальчишку на Кавказ, где Иван Петрович теперь уже командовал полком, входившим в состав Суворовского корпуса. Так юный сын священника поступил на «контрактную службу», ибо ни по возрасту, ни по происхождений) рекрутскому набору не подлежал и если бы не случайный поворот судьбы, то пошел бы по стопам отца. Однако уже через год Петр был сержантом, в 18 лет стал подпоручиком, через год — штабс-капитаном и кавалером ордена св. Иоанна Иерусалимского, самой престижной награды Павловской эпохи.
Так началась боевая биография одного из лучших наших «кавказских генералов» — Петра Степановича Котляревского, генерала от инфантерии, кавалера ордена св. Георгия II степени, оборвавшаяся в 1812 году при взятии Ленкорани, где герой был очень тяжело ранен и потом ушел в отставку.
Конечно, подобная биография является исключительной, до генералов дослуживались немногие, но все же.
«Наше времечко военное…»
С петровских времен Русская армия пополнялась за счет рекрутских наборов, проводившихся по мере необходимости и в количествах, определенных для каждого конкретного случая. Однако «система рекрутских наборов обеспечивала армию в основном выходцами из русской крепостной деревни, — говорится в книге Аллы Бегуновой «Повседневная жизнь русского гусара в царствование Александра I». — Они составляли костяк нижних чинов в полках пехоты и артиллерии. Но в гусарах и в уланах в царствование Александра I крепостных было сравнительно мало. Сохранившиеся документы говорят о том, что в легкую кавалерию все-таки брали людей вольных». Кстати, по ряду позиций полки легкой кавалерии, в первую очередь предназначавшиеся для «диверсий в тыл противника», разведывательной и сторожевой службы, вполне правомерно сравнить с современными десантниками.
В общем, спрос рождал предложение. Вот что писала в своей книге «Кавалерист-девица. Происшествие в России» первая русская женщина-офицер штабс-ротмистр Надежда Андреевна Дурова, вспоминая, как в 1807 году она сама записалась в ряды Конно-польского (позднее это Польский уланский) полка:
«Гродно. Из окна моего вижу я проходящие мимо толпы улан с музыкою и пляскою; они дружелюбно приглашают всех молодых людей взять участие в их веселости. Пойду узнать, что это такое. Это называется вербунок. Спаси Боже, если нет другой дороги вступить в регулярный полк, как посредством вербунка! Это было бы до крайности неприятно. Когда я смотрела на эту пляшущую экспедицию, подошел ко мне управляющий ею портупей- юнкер, или, по их, наместник. “Как вам нравится наша жизнь? Не правда ли, что она весела?”
Я отвечала, что правда, и ушла от него. На другой день я узнала, что это полк Коннопольский, что они вербуют для укомплектования своего полка, потерявшего много людей в сражении, и что ими начальствует ротмистр. Собрав эти сведения, я отыскала квартиру наместника, вчера со мною говорившего; он сказал мне, что если я хочу определиться в их полк на службу, то могу предложить просьбу об этом их ротмистру, и что мне вовсе нет надобности плясать с толпою всякого сброду, лезущего к ним в полк. Я очень обрадовалась возможности войти в службу, не подвергаясь ненавистному обряду, и сказала это наместнику; он не мог удержаться от смеха: “Да ведь это делается по доброй воле, и без этого легко можно обойтиться всякому, кто не хочет брать участия в нашей вакханалии…”»
Люди действительно были нужны, а потому Надежду Андреевну тут же записали в полк «товарищем» — то есть рядовым дворянского звания. Обычно в «товарищи» поступала шляхта — небогатые польские и малороссийские дворяне. Дурову взяли на службу не только без документов, подтверждающих ее личность и происхождение, но даже и без какого бы то ни было медицинского осмотра — в ту пору так же обязательного при призыве, как и сейчас. Впрочем, понять это можно: Россия вела очередную войну с наполеоновской Францией, и убыль в полках легкой кавалерии, которые дрались отважно, была чрезвычайная. Так что вряд ли эскадронного командира волновало здоровье людей, которые вскорости могли отправиться на тот свет. Главное, что внешне Дурова никак не походила на представителей тех двух категорий рода человеческого, которых запрещено было принимать в число «контрактников»: крепостных и беглых помещичьих крестьян.
Если же вернуться к «Повседневной жизни…», то можно узнать, что на вербовку одного человека — то есть пьянку-гулянку, казна отпускала 8 рублей 40 копеек ассигнациями, или 6 рублей серебром. Так как в то время на полтинник вполне можно было пообедать в ресторане, такая сумма была достаточно большой. В результате «от желающих выпить на дармовщину не было отбоя, и гусары каждый день увозили с собой великое множество праздношатающихся».
Что ж, как тогда, так и сейчас основным контингентом, который стараются привлечь на службу, были люди, которым нечего делать… Конечно, у каждого из них были свои побудительные мотивы к тому, чтобы подписать контракт. Добровольное поступление на военную службу для многих открывало дорогу в совершенно иной мир. Особенно в военное время, которого с начала XIX столетия выдалось для России больше чем достаточно. Недаром же говорил знаменитый гусарский генерал Яков Петрович Кульнев: «Матушка-Россия уже тем хороша, что в каком-нибудь углу ее обязательно да дерутся». Ну а если война есть, то следовало очень стараться и свято надеяться на то, что повезет именно тебе.
Выслужиться можно было и в мирное время, если добросовестно тянуть солдатскую лямку и выйти в унтер-офицеры. Люди грамотные, которых, впрочем, было совсем немного, получали унтерский чин через четыре года беспорочной службы. А если потом удавалось безукоризненно прослужить еще двенадцать лет, то уже можно было держать экзамен на офицерский чин, обрести дворянское достоинство. Для тех «контрактников», кто ставил перед собой подобную цель, имел достаточно сил и настойчивости, это было вполне реальным вариантом. Недаром же среди гусар и улан таких «выслужившихся» офицеров были десятки.
Впрочем, не всем офицерам из дворян это нравилось. Пришлось читать рассуждения какого-то господина, говорившего, что, когда уже в штаб приходил приказ о производстве «нижнего чина» в офицеры, но это не было еще известно в подразделении, он обязательно находил повод придраться и приказывал всыпать новоявленному «благородию» розог — чтобы «впредь себя помнил»… Подлость!
Однако подавляющее большинство «контрактников» не стремилось ни к генеральским эполетам, ни даже к офицерскому званию. Трезво оценивая свои силы и имея элементарные запросы, эти люди довольствовались малым: праздником при зачислении, хорошими «подъемными» при поступлении в полк — на покупку лошади, обмундирования и амуниции, а затем довольно приличным по тому времени и для их состояния жалованьем. В уланском полку, например, «товарищ» получал в год 54 рубля 75 копеек, а «шеренговый» — солдат из простолюдинов, также поступавший «по вербунку», — 27 рублей 37 копеек. Кстати сказать, жалованье пехотного прапорщика на ту пору составляло 125 рублей…
«Принадлежу не Петру, а Богу!»
Время как бы шлифует исторические события. Спустя десятилетия они теряют подробности, лишаются славных имен своих участников и в результате занимают всего лишь нескольку строк на страницах учебников или специальных изданий. Хорошо хоть, если это краткое изложение будет соответствовать истине.
Как-то в «Календаре знаменательных дат и событий» пришлось встретить утверждение: «11 октября 1702 года Петр I отбил г. Орешек у шведов и основал Шлиссельбургскую крепость». Между тем крепость на расположенном у истока Невы из Ладожского озера Ореховом острове (отсюда и название Орешек) основана не Петром I, а новгородцами в 1323 году — в ту пору здесь проходил легендарный «путь из варяг в греки». Но в период «смутного времени», в 1611 году, Орешек был захвачен шведами, переименовавшими его в Нотебург. Известно, что многие из ближайших наших соседей старались использовать всякие российские «смутные времена» для приращения новых территорий.
Шведская «аренда» русской территории длилась немногим меньше столетия. А потом, как сказано в «Истории Петра Великого», «чтобы овладеть Невою, Петру прежде всего нужно было овладеть крепостью Нотебургом, или старинным Новгородским Орешком. По Невским берегам государь намеревался выйти к Балтийскому морю, говоря пушкинскими словами, “в Европу прорубить окно”». В начале августа 1702 года царь и двинул свои полки к Ладожскому озеру.
Описания историков лаконичны. «По прибытии Шереметева Петр повел войско к Нотебургу, — писал в середине XIX века С. М. Соловьев. — То была маленькая крепость, обнесенная высокими каменными стенами, шведского гарнизона в ней было не более 450 человек, но около полутораста орудий; у осаждающих было десять тысяч войска. После отчаянного сопротивления 11 октября комендант принужден был сдать город».
