он вел в Пелопоннесе. Ему нравилась любовь мальчика к наукам, и они подолгу занимались вместе. Ему нравились далекие прогулки, и Сципион «нашел в Полибии столь же страстного охотника», как и он сам (
XXXII, 15, 9). Теперь они почти всегда охотились вместе. Между прочим, грек узнал, что кроме книг Сципион привез из Македонии собак. Собак, кстати, они в семье все обожали. Полибий мог не раз видеть, как маленькие дочки Эмилия часами играли и возились с собаками. Рассказывают, что, когда Павла избрали консулом, он вернулся домой поздно и, «целуя свою дочку Терцию, тогда еще совсем малышку, заметил, что она грустненькая.
— Что с тобой, милая Терция, — спросил он, — почему ты грустишь?
— Ах, папа, — ответила она, — Перса умер!
Тогда он крепче обнял девочку… А умер щенок по имени Перса» (Cic. Div. 103).
Полибий считал, что охота закаляет мужчину, и это в тысячу раз лучше, чем сутяжничать на Форуме. И он с радостью замечал, что его воспитанник, несмотря на хрупкое сложение, силен, ловок, вынослив, прекрасный наездник и неутомимый ходок.
Во время охоты он заметил еще одну черту Сципиона — его поразительное бесстрашие. Полибий вырос среди воинов и видал на своем веку немало храбрецов. Но такого отчаянного сорвиголову, как этот мальчик, видел впервые. От опасности он входил в раж и чрезвычайно напоминал Полибию очень породистого щенка. Грек, кстати, узнал, что это свойство его нового друга не раз повергало в полное отчаяние его несчастных родственников. Мальчика буквально несло на всякие безумства. Боевым крещением для него была битва при Пидне, когда римляне столкнулись с легендарной македонской фалангой, о которой мальчик столько читал у историков Александра. Бой кончился. Знойный день погас. Сошла ночь. Усталые и счастливые победители сидели у костров возле палаток, увитых плющом и лавром. Но Эмилий Павел «был в безутешном горе: из двух сыновей, служивших под его командой, бесследно исчез младший, которого он любил больше всех». Видели, как Сципион влетел в самую гущу боя, оставил далеко позади товарищей, потом они потеряли его из вида, и так он и не вернулся. Эмилий Павел чуть с ума не сошел. Весь лагерь повскакал с места. Замелькали факелы, все бросились в разные стороны на поиски. Долина звенела от крика:
— Сципион! Сципион!
Только горное эхо отвечало на этот призыв. Эмилий Павел провел ужасные часы. Вдруг поздно ночью, когда уже не оставалось никаких надежд, явился виновник переполоха, «весь в свежей крови врагов — словно породистый щенок, которого упоение битвой заводит иной раз слишком далеко» (Plut. Paul. 22). «Консул, увидев сына целым и невредимым, почувствовал наконец, что он рад своей победе» (Liv. XLIV, 44).
Но именно эта отчаянная смелость его питомца необычайно нравилась Полибию. «Ведь храбрость, — говорит он, — важнейшая добродетель гражданина чуть не во всяком государстве, особенно в Риме» (XXXII, 15,1; 9; ср.: Plut. Paul. 22).
И еще. Полибий гордился тем, что его названый сын чуждается грубых развлечений. Не интересуют его ни модные повара, ни дорогие кушанья, ни роскошная мебель, на которые тратят деньги его сверстники. Он очень хорошо заметил также, что этот чистый, гордый юноша бежит грязного разврата. Им всецело владели «влечение и любовь к прекрасному», говорит Полибий (XXXI, 24; XXXII, 11, 2–8).
Но в таком случае, какие же советы давал своему юному другу Полибий? Мы знаем только один. Не уходить с Форума раньше, чем он не приобретет дружбу кого-нибудь из сограждан (Plut. Reg. et imp. apophegm. Sc. Min. 2). Увы! Сципион на Форуме-то почти не появлялся. А когда он туда наведывался, то со скучающим видом выслушивал последние политические сплетни, а потом с увлечением начинал говорить о встречах с кабанами (Polyb. XXXII, 15, 9). Полибий думал, что это поднимает к нему уважение собеседников. Сильно сомневаюсь. Скорее, его слова воспринимались как новое чудачество. Чем бы все кончилось, неизвестно. Но вдруг произошли нежданные события, разом переменившие настроение Рима.
Случилось так, что в короткий срок у Сципиона умерли несколько близких родственников и он сделался наследником значительного состояния. В 162 г. скончалась Эмилия, вдова великого Сципиона, мать отца-усыновителя нашего Публия[36] и родная сестра Павла. Полибий знал эту даму и всегда смотрел на нее с глубоким интересом, ибо она «делила жизнь и счастье со Сципионом». Часто он глядел на нее, когда она вместе с другими знатными женщинами участвовала в религиозных процессиях. То были вовсе не скромные шествия закутанных в черное паломниц. Римлянки ехали на сверкающих колесницах, разодетые, как на бал. Недаром Плавт говорит, что женщины гуляют, надев на себя целые имения (Plaut. Epidic. 226). Полибий не раз любовался блестящим кортежем нарядных дам. Всех затмевала Эмилия. Она была словно королева. Она ослепляла грека великолепием своих выездов и драгоценностей. Эмилия, рассказывает он, «выступала с блеском и роскошью в праздничных шествиях женщин… Не говоря уже о роскоши одеяния и колесницы, за нею следовали в торжественных выходах корзины, кубки, и прочая жертвенная утварь, все или серебряные или золотые предметы» (Polyb. XXXII, 12, 3–5). Наследником всех этих сокровищ стал наш Сципион.
Вскоре был какой-то праздник. Все женщины Рима ехали в торжественной процессии. Вдруг среди них явилась какая-то незнакомка в ослепительном уборе и на великолепной колеснице. Женщины в недоумении во все глаза глядели на таинственную Золушку. И вдруг они узнали ее!.. То была Папирия, мать Сципиона. Она жила бедно и уже очень давно не участвовала в праздничных выходах. Они разом поняли все. Сын подарил ей праздничный выезд Эмилии! Да, они теперь узнали и колесницу, и лошадей, и мулов, и драгоценности. В едином порыве женщины воздели руки к небу и молились, чтобы боги осыпали всеми возможными милостями этого необыкновенного сына. Их умиление и восхищение еще возросло, когда они узнали, что Публий не оставил себе ничего: все до последней чаши, до последнего кубка он подарил своей матери. Много дней все женское население Рима было в невероятном возбуждении. Завидев нового слушателя, дамы устремлялись к нему, окружали плотным кольцом и без умолку трещали об этом чудесном, милом, прелестном, добром, необыкновенном, удивительном, изумительном, божественном юноше. Полибий, выслушав в очередной раз этот волнующий рассказ, саркастически заметил:
— Женщины поистине неистощимы в похвалах своим любимцам (XXXII, 12).
От Эмилии остались еще деньги. Распорядиться ими должен был опять-таки Публий. Сципион Великий когда-то обещал дать своим двум дочерям по 50 талантов приданого. Обе вышли замуж после смерти отца. Оказалось, что денег таких нет, и решено было выплатить половину. Другую половину они должны были получить
