Я остановилась. Он взял меня за руку и отвел под раскидистые ветви росшего у лужайки дерева.
— Это невозможно, — сказала я.
— Почему?
— Ты мне очень нравишься, и я никогда не забуду, с какой добротой ты отнесся ко мне в нашу первую встречу, но…
— Ты хочешь сказать, что не любишь меня?
— Я не думаю, что стала бы тебе хорошей женой.
— Но я нравлюсь тебе, Дэлис?
— Конечно.
— Я это чувствовал. Я не требую, чтобы ты сказала «да» или «нет» немедленно. Может быть, ты еще не готова.
— Жан-Пьер, пойми…
— Я все понимаю, дорогая.
— Не думаю.
— Я не стану торопить события, но ты не уедешь от нас. Со временем ты сама во всем разберешься.
Он торопливо поцеловал мою руку.
— Не возражай, — сказал он. — Ты должна жить здесь. И именно со мной.
К действительности меня вернул голос Женевьевы.
— Вот вы где, мисс! Я вас искала. Жан-Пьер, потанцуй со мной! Ты обещал.
Он улыбнулся, приподняв брови. Это он делал так же выразительно, как пожимал плечами.
Еще не оправившись от смущения, я рассеянно наблюдала за тем, как они танцуют. Первый раз в жизни мне предлагали выйти замуж, и я не знала, что делать. Я не могла стать женой Жан-Пьера, ведь…
Особенно меня смущало то, что он как будто и сам не был готов к этому разговору. Почему он заторопился? Не выдала ли я своих чувств? А может быть, сегодня днем, у палатки, свои чувства выдал граф?
Праздник закончился. Я обрадовалась, когда музыканты на прощание сыграли «Марсельезу». Все разошлись по домам, а я вернулась к себе в комнату, чтобы подумать о своем прошлом и будущем.
На следующий день работа не ладилась. Я боялась, что из-за своей рассеянности испорчу картину. Сделала я мало, но успела о многом подумать.
Невероятно. После неудавшегося романа с Чарлзом у меня не было ни одного поклонника. И вдруг — сразу двое. Один из них просит меня выйти за него замуж. Но меня занимали намерения графа. Когда накануне он, помолодевший и веселый, стоял у прилавка, мне показалось, что я могла бы подарить ему счастье, которого ему так не хватало. Какая самонадеянность! Едва ли он думал о чем-то, кроме мимолетной любовной связи — подобной тем, что были у него в прошлом. Я явно заблуждалась на свой счет.
После завтрака в комнату ворвалась Женевьева. Она выглядела по крайней мере на четыре года старше своего возраста. Она собрала волосы высоко на затылке и уложила в тяжелое кольцо. Новая прическа делала ее выше и женственнее.
— Женевьева, что это? — вскричала я.
— Вам нравится?
— У тебя такой… взрослый вид.
— Его-то я и добивалась. Мне надоело, что со мной обращаются, как с ребенком.
— Кто с тобой обращается, как с ребенком?
— Все. Вы, Нуну, папа, дядя Филипп со своей противной Клод. В общем, все. Так вы не сказали, нравится вам моя прическа?
— Не знаю, уместна ли она.
— Уместна, мисс.
Женевьева рассмеялась.
— Я теперь всегда так буду ходить. Я уже не ребенок. Моя бабушка была старше всего на год, когда вышла замуж!
Я в изумлении посмотрела на нее. Ее глаза горели от возбуждения. Мне стало не по себе, но я видела, что говорить с ней было бы бесполезно.
Я зашла проведать Нуну. Она сказала, что в последнее время меньше страдает от головных болей.
— Меня немного тревожит Женевьева, — призналась я. В глазах Нуну мелькнул страх. — Она волосы завязывает пучком. И уже не похожа на ребенка.
— Девочка взрослеет. Ее мать была другой — мягкой, кроткой. Даже после рождения Женевьевы она казалась ребенком.
— Женевьева сказала, что ее бабушка вышла замуж, когда ей было шестнадцать. И заявила это таким тоном, будто собиралась сделать то же самое.
— У нее такая манера говорить.
Наверное, я и впрямь подняла ложную тревогу. В пятнадцать лет многим девочкам надоедает быть детьми. Они сооружают себе взрослую прическу и ходят с пучком, словно им уже семнадцать.
Однако, через два дня я была уже не так беззаботна. Ко мне прибежала расстроенная Нуну. Оказалось, что Женевьева ускакала после обеда верхом и все еще не вернулась. Было около пяти часов.
— С ней наверняка кто-нибудь из конюхов, — сказала я. — Она никогда не ездит одна.
— А сегодня поехала.
— Вы ее видели?
— Да. Я заметила, что она не в настроении, и наблюдала за ней из окна. Она умчалась галопом. С ней никого не было.
— Но она знает, что это ей запрещено?
Я беспомощно посмотрела на Нуну.
— Она сама не своя после ярмарки. — Нуну вздохнула. — А я так радовалась — ей было интересно. Я надеялась, что она изменится.
— Я полагаю, что Женевьева скоро вернется. Она просто хочет доказать нам, что уже взрослая.
Нуну ушла, и мы — каждая в своей комнате — стали ждать Женевьеву. Думаю, Нуну, как и я, напряженно размышляла о том, какие шаги следует предпринять, если девочка не вернется в течение часа. Минут через тридцать я увидела в окно Женевьеву. Она скакала к замку.
Я поспешила в классную комнату, через которую Женевьева непременно должна была пройти, чтобы попасть к себе в спальню. Не успела я вбежать туда, как из своей комнаты вышла Нуну.
— Она вернулась, — сказала я.
Нуну кивнула.
— Я видела.
Вскоре в комнату поднялась Женевьева.
Она раскраснелась, сияющие глаза делали ее почти красавицей. Увидев нас, она беззаботно улыбнулась и, сняв шляпу для верховой езды, бросила ее на парту.
Нуну никак не решалась на разговор, и начать пришлось мне:
— Мы волновались. Тебе запрещено ездить одной.
— Было запрещено, мисс. Это пройденный этап.
— Я не знала.
— Вы ничего не знаете, хотя думаете, что знаете все!
Я расстроилась. Стоявшая перед нами непослушная, дерзкая девочка ничем не отличалась от грубиянки, с которой я столкнулась, едва приехав в замок. Я думала, что положение выправляется, но теперь поняла, что чуда не произошло. Женевьева осталась все тем же капризным созданием.
— Я уверена, что твой отец будет очень недоволен.
Она бросила на меня злобный взгляд.
— Так скажите ему. Скажите. Вы ведь друзья.
Я тоже рассердилась.
— Ты ведешь себя глупо. Ездить одной — верх безрассудства в твоем возрасте.
Она продолжала стоять, чему-то улыбаясь, и я усомнилась в том, что она была одна. Мне стало еще тревожнее.
Она вдруг вскинула голову и высокомерно оглядела нас.
— Послушайте, — сказала она. — Вы, обе. Я буду поступать, как мне нравится. И никому… Никому меня не остановить!
Она схватила шляпу со стола и ушла к себе, громко хлопнув дверью.
Настали нелегкие дни. К Бастидам меня уже не тянуло: там мог быть Жан-Пьер. Я чувствовала: дружба, которой я всегда дорожила, осталась в прошлом. Граф после ярмарки уехал в Париж, Женевьева меня избегала. Я работала, не покладая рук. Большая часть портрета на стене была расчищена, и это вселяло в меня уверенность в успехе.
