Легкая улыбка тронула лицо Фиодора. Мало чья одежда так же ясно, как у Тревейла, свидетельствовала о натуре своего хозяина. Мужчина был таким же веселым и жизнерадостным, как и его одеяние, и Фиодор числил его своим старым другом. И все же молодой воин стоял у двери и не мог заставить себя войти и начать разговор. Фирра — это был титул его отца, и комната эта была его. Тревейл — славный человек, но Фиодору больно было видеть другого на месте Мариона.
И всё же приличия должны быть соблюдены. Фиодор прочистил горло и произнес заготовленную колкость:
— Как может воин быть вождем мужчин, если он не в силах даже собственные пальцы уговорить выбрать один цвет? Это Сашияр осерчала на тебя или ты сам такое связал?
Пожилой мужчина поднял взгляд от башмаков. В глазах его вспыхнула радость, быстро сменившаяся тревогой.
Фиодор понимал его беспокойство. В последний раз он видел нового фирру сквозь пелену неуправляемой боевой ярости. Воин не был уверен, и никто не скажет, так это или нет, но он подозревал, что глубокий неровный шрам на мускулистой руке мужчины — дело его рук.
— Сашияр всегда сердита на меня, — самодовольно заявил Тревейл, — и это хорошо для воина. Тебе бы тоже не помешала такая жена. Долгие часы безделья с послушными девами размягчают душу мужчины и делают его никудышным в бою.
В мозгу Фиодора всплыл четкий образ Лириэль во всей красе гнева темного эльфа. Молодой воин хихикнул.
— Я стал стражем вичларан, чужеземки с нравом дроу и послушностью упрямого осла. Этого достаточно?
— Стражем, вот как? — На миг показалось, что фирра искренне поражен, но потом он пожал плечами. — Может, эта женщина и в самом деле такая, как ты говоришь, и даже сверх того, но все равно она лишь бледная тень моей Сашияр, — гордо заявил он, — И все же я позволю себе надеяться, что ей удастся сделать из тебя воина.
— Ну, что до этого, я не такой дурак, чтобы состязаться с йети в беге по сугробам или надеяться подчинить себе лесного человека, — сухо сообщил Фиодор.
— Тогда я на самом деле счастливец, потому что могу именно это сказать о Сашияр, — доверительно шепнул Тревейл комическим шепотом.
Мужчины рассмеялись. Тревейл жестом пригласил Фиодора в комнату и указал на стул напротив себя. Его острые глаза заметили черный меч, висящий на боку у Фиодора, и лицо сразу посерьезнело.
— Говорят, что отлор Зофия посылала тебя за великим магическим сокровищем. Ты нашел его?
— Да, и не только его, — ответил Фиодор. Лицо мужчины засветилось в ожидании удивительной истории. И все же некая тень омрачала его, и оба это хорошо знали.
— С тобой все в порядке, сынок? — отважился, наконец Тревейл.
— Да.
— Значит, и с Рашеменом тоже все в порядке, — оживленно заявил старший.
Он кивнул на стоящий рядом на столе фарфоровый самовар, в соответствии со вкусом владельца разрисованный в яркие цвета: красные и желтые единороги резвились на изумрудно-зеленых лугах. По крышке, ободку и основанию шел переплетающийся узор из рун, нанесенный не менее броскими синими и пурпурными красками.
— Чай горячий, и такой крепкий, что если плеснуть на медведя, с того шкура слезет. Выпьешь?
Фиодору надо было кое о чем сообщить фирре, и слова, выбранные Тревейлом, давали ему ту самую зацепку, на которую он рассчитывал.
— Наверно, стоит налить твоего чая во флягу. Если мой облик будет меняться слишком медленно, он сдерет с меня медвежью шкуру быстрее, чем нож.
Тревейл изумленно взглянул на него, и его седые усы приподнялись в улыбке от уха до уха.
— Неужто? Ты стал чесницниа? Это было то, к чему стремились все берсерки Рашемена, но чего достичь удавалось лишь единицам.
Хотя само слово «берсерк» происходило от древнего «беарскин», то есть «медвежья шкура», превращение в буквальном смысле человека-воина в медведя было теперь скорее легендой, чем реальностью.
— На острове Руафим это называется хамфарир. Меняющий облик.
Поселковый глава закряхтел от удовольствия. Он был среди воинов чем-то вроде грамотея, и Фиодор видел, что он припрятал эти слова подальше, чтобы посмаковать их на досуге.
— Слухи о сражении дошли до нас. О морском сражении, — тоскливо добавил этот воин сухопутного народа. — Твоя даджемма, похоже, была интереснее обычной.
Он налил чай в деревянные чашки. Фиодор сделал маленький глоток и понял почему. Оловянную кружку едкий напиток, несомненно, расплавил бы. Он одним глотком осушил содержимое маленькой чашки и прихлопнул кулаком по столу. Выполнив положенный ритуал, он поставил пустую чашку на стол. Тревейл вновь наполнил ее и выжидательно кивнул молодому воину, явно рассчитывая услышать рассказ об удивительном сражении.
— Я только что из сестриного дома, — извиняющимся тоном сказал Фиодор.
Его командир запрокинул голову и разразился басовитым хохотом, от которого сотрясалось все его тело.
— Можешь не продолжать! Даже лучший сказитель должен давать голосу отдохнуть, да? Ну, тогда сиди и пей чай. Рассказы подождут до праздника Мокоша. Ты пойдешь в горы вместе со всеми? — спросил он, видя странное выражение лица молодого воина.
— Если честно, я и забыл. — Ему очень не нравилась мысль оставить Лириэль одну сразу после приезда. Кто знает, что она может натворить в его отсутствие? — Наверно, я лучше подожду следующего праздника.
Тревейл фыркнул.
— Ты пойдешь, и ты победишь! Я прослежу за этим! — Он подмигнул.
Фиодор умел понимать, когда слова становятся приказом, и умел понимать намеки. Пора было прощаться. Он изобразил слабую улыбку и поднялся.
— Нет историй, нет и чая, — сделал он вывод.
Старший мужчина хохотнул и хлопнул рукой по мясистой ляжке.
— А как же, размечтался. Пей!
Фиодор вежливо допил остатки горького напитка и ушел.
Казарма встретила его дружным храпом. По обычаю, накануне праздника большинство воинов легли спать рано. Фиодор скинул башмаки перед дверью и принялся изучать прикрепленный к косяку листок. С печалью он отметил, что в списке нет больше некоторых имен: Мариона, его отца; Антония, кузнеца, у которого он начинал подмастерьем; нескольких двоюродных братьев и друзей. Они были еще живы, когда Фиодора в последний раз захлестнула боевая ярость в сражении с Туйганом. Он надеялся только, что никто из них не погиб, бросившись вслед за ним в ту гибельную атаку.
Комнатка его родственника Петияра была в самом конце казармы. Фиодор тихо прошел по длинному коридору. Из-под двери пробивалась узкая полоска света. Фиодор легонько постучал и толкнул дверь.
Тюфяки на двух койках наполняли комнатку благоуханием свежего сена и сухого дягиля, прогоняющего и насекомых, и плохие сны. На одной из коек возлежало — и даже свешивалось с нее — самое длинное, самое костлявое тело воина-рашеми, какое Фиодору довелось когда-либо видеть.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
