Александр сам создал проблему, когда, посылая войско снимать осаду с Мараканды, не назначил командующего, которому подчинялись бы остальные. « Дело было в том, что Фарнух хотел передать командование македонцам, которые были с ним вместе отправлены, под тем предлогом, что он в военном деле человек несведущий и послан Александром больше для воздействия на варваров, чем для ведения войны; они же македонцы и «друзья» царя, Андромах, Каран и Менедем не приняли, однако, командования, боясь, как бы не показалось, что они нарушают приказы Александра и своевольничают » (Арриан). Вот оно что! Македонские полководцы начинают бояться собственного царя больше, чем врагов, а это очень плохо – ни о какой разумной инициативе, как в старые добрые времена, уже и речи быть не может, сами видите, даже командование боятся на себя принять, пусть уж лучше переводчик командует! Ну тот и накомандовал.
А что касается Спитамена, то, узнав, что на помощь осажденным в крепости македонцам идет помощь, он, не желая быть атакованным с двух сторон, оставил Мараканду и стал уходить на север Согдианы. В принципе, командиры, посланные Александром, свою задачу выполнили, Мараканду освободили и блокаду с крепости сняли. Но, судя по всему, их одолело головокружение от успехов, и они решили совершенно изгнать Спитамена из страны, очевидно, рассчитывая на то, что он так и не будет вступать с ними в бой. Но у согдийского полководца на этот счет были другие планы – ему удалось заключить союз со скифами и около 600 их всадников присоединилось к его отряду. Бой македонцам он решил дать на обширной равнине, чтобы в полной мере использовать свое преимущество в конных стрелках, а у противника, довольно далеко отошедшего от Мараканды, шанса уклониться от сражения уже не было. Да и в своих силах царские военачальники, судя по всему, были уверены – за последние годы македонское оружие не знало поражений. А Спитамен действовал решительно – его конные лучники пошли в атаку на сомкнутый вражеский строй, и битва при Политимете началась. Степные наездники закружили лихую карусель вокруг пехоты, поражая врагов стрелами – напрасно македонцы на своих истомленных лошадях пытались их отогнать, их усталые кони явно не успевали за неприятелем. Стрелы ударялись о щиты, отскакивали от шлемов, находили бреши в македонской защите и один за другим солдаты Двурогого валились в пыль. Массагеты так энергично атаковали, засыпав вражескую пехоту ливнем стрел, что те не выдержали и, построившись большим квадратом, стали медленно пятиться к берегу Политимета, где находился лес и была надежда укрыться от разящего оружия степных наездников. Отступали медленно, десятки раненых затрудняли движение, убитые своими телами устилали дорогу к спасительным зарослям, а остальные лишь загораживались щитами от падавшего на них смертельного дождя, и бессильно наблюдали за разъезжавшими перед строем кочевниками. Как видим, это настоящая скифская тактика – нанести противнику как можно больший урон, измотать его, а самому все время оставаться недосягаемым. А дальше в полной мере сказалось отсутствие единого командования, и в македонском войске начался полный разброд – командир конницы Каран начал переводить свою кавалерию через реку. Судя по всему, он хотел вывести ее из-под удара скифских лучников и прикрыться от наседавшего врага рекой. Только все дело в том, что своим коллегам он ничего не сказал и никого не предупредил – в итоге пехота, очевидно, посчитав, что ее хотят оставить на произвол судьбы, без приказа бросилась вслед за конницей в воду. И сразу же воцарился хаос и беспорядок, десятки людей валились в реку с обрывистых берегов, перепуганные, они стремились как можно скорее перебраться на тот берег. В этой критической ситуации никто из македонцев вновь не рискнул взять командование на себя: « в эту страшную минуту они хотели в случае поражения отвечать каждый только за себя, а не нести в качестве плохих военачальников ответственность за все » (Арриан).
И Спитамен понял, что момент главного удара наступил – согдийцы стали въезжать в реку с двух сторон и бить врагов стрелами в упор. Другие, встав вдоль берега, стали сбрасывать мокрых и усталых македонцев обратно в воду, Курций Руф оставил описание их тактики ведения боя: « Они сажают на коней по два вооруженных всадника, которые поочередно внезапно соскакивают на землю и мешают неприятелю в конном бою. Проворство воинов соответствует быстроте лошадей ». Царское войско оказалось окружено со всех сторон, спереди, сзади, с боков их поражали стрелами, сотни тел македонцев валялось по обоим берегам реки, и не меньше трупов плыло по течению. Вода покраснела от крови, а бойня все продолжалась, тех же, кому посчастливилось вырваться из этой ловушки, догоняли и убивали на месте, никому не давая пощады. Посреди реки был небольшой островок, туда в надежде спастись устремились уцелевшие солдаты, но воины Спитамена взяли его в кольцо и перестреляли всех – лишь немногие случайно попали в плен, но и их тут же прикончили. Это была месть за уничтоженные города и сожженные деревни, за убитых женщин и детей, за тех, кто погиб сражаясь за родину, но так и не склонился перед завоевателями. Разгром был неслыханный, берега «золотоносного Политимета» стали могилой македонской славы. По сообщению Курция Руфа, « пало в этом сражении 2 тысячи пехотинцев и 300 всадников », Арриан же свидетельствует, что « перебили всех: спаслось не больше 40 всадников и человек 300 пехотинцев ». И вот весть об этом поражении и получил грозный Завоеватель в своем лагере на берегу Яксарта.
* * *
Сказать, что Александр разгневался, узнав о битве на Политимете, значит, ничего не сказать. Сын бога впал в бешенство, прекрасно отдавая себе отчет, к каким последствиям может привести это поражение. Его реакция была просто потрясающей: « Это поражение Александр ловко скрыл, пригрозив прибывшим с места сражения казнью за распространение вести о случившемся » (Курций Руф). Забыв про свои раны и болезни, Македонец лично возглавил отборные войска и выступил к Мараканде, которую Спитамен вновь взял в осаду. За три дня войско царя прошло около 300 км и на рассвете четвертого дня уже подходило к городу – но согдийский полководец не принял боя, а стал снова уходить на север, в скифские степи. Пылая яростью царь гнался за ним до самого Политимета, вплоть до того места, где полегли его войска: захоронив погибших, он продолжил погоню. Но Спитамен ушел, скрылся в пустыне у скифов и Александр прекратил погоню, понимая всю бессмысленность дальнейшего преследования, поэтому весь свой гнев он обрушил на страну, которая упорно не желала признавать его своим повелителем.
И гнев Искандера Двурогого был страшен! Вот как об этом повествует Арриан: « Повернув оттуда обратно, он опустошил страну, а варваров, скрывшихся в свои крепостцы, перебил, потому что, как ему сообщили, и они участвовали в нападении на македонцев. Он прошел по всей стране, которую орошает река Политимет ». Бывший римский военачальник, как всегда, верен себе и старается подробно не распространяться о тех поступках своего героя, которые бросают на него тень. Ну, бывало, пожурит слегка, дескать, не одобряю я этого, нехорошо сделал, но не более того. Вот и здесь – « прошел по стране », а до этого перебил варваров в крепостях, эка невидаль, идет война и те же самые варвары резали его воинов на Политимете. Но вот Курций Руф, автор, который не испытывает трепета перед талантами Великого Македонца, приводит одну подробность, которая позволяет по-другому взглянуть на этот его проход по Согдиане. « Чтобы все отпавшие от него в равной степени испытали на себе ужасы войны, Александр разделил свои военные силы и приказал жечь села и убивать всех взрослых ». Есть смысл вдуматься в эту фразу и понять, что за ней стоит. А стоит за ней выжженная земля, десятки уничтоженных городов, сел и деревень и тысячи убитых, ни в чем не повинных людей, ставших жертвами гнева Завоевателя. Страна, превращенная в пустыню, залитая кровью своего народа, растоптанная ногами чужеземцев. К этому добавить больше нечего.
* * *
Проведя карательную кампанию в долине Политимета и посчитав, что в данный момент спокойствию в Согдиане никто и ничто не угрожает, царь назначил сатрапом страны македонца Певколая, дав ему 3000 тяжелой пехоты, а сам вернулся в Бактры. То, что Александр не считал Согдиану покоренной, видно хотя бы из того, что в отличие от предыдущих назначений здесь он не прибег к услугам местной аристократии – назначил македонца – и дело с концом, пусть следит за порядком, а там посмотрим. В Бактрии тоже было необходимо его присутствие, судя по всему, волнения происходили и здесь, и лишь появление грозного царя могло остудить горячие головы. Сюда же съехались сатрапы восточных областей его державы, приводя на царский суд сторонников Бесса, которых им удалось отловить. И помимо всего вышеуказанного, сюда же прибыло подкрепление, которое было просто необходимо его потрепанным войскам – 3000 греческих наемников и 1000 всадников, а также отряды из Сирии и Ликии; 8500 солдат прислал Антипатр. О дальнейших действиях царя упоминает только Курций Руф, Арриан же говорит лишь о том, что в Бактрии « он оставался, пока зима не сломалась », не вдаваясь в подробности. А подробности эти довольно интересны и из них следует, что и здесь произошло восстание против македонцев, но было успешно подавлено и без участия царя, который успел лишь к самому его концу. « Получив подкрепление, царь выступил, чтобы уничтожить следы восстания, и, казнив зачинщиков мятежа, на четвертый день он достиг реки Окса. Перейдя затем реки Ох и Окс, он прибыл к городу Маргиана. Поблизости были выбраны места для основания 6 крепостей, для 2 из них к югу, для 4 к востоку от этого города, на близком расстоянии друг от друга, чтобы не искать далеко взаимной помощи. Все они были расположены на высоких холмах; прежде – как узда для покоренных племен, ныне, забыв о своем происхождении, они служат тем, над кем когда-то господствовали ». Александрия Маргиана находится к западу от Бактры, и судя по всему, именно этот район и был центром восстания против завоевателей – отсюда и усиленная деятельность по военному строительству в регионе. Сюда же прибыл на встречу с Александром и царь Хорезма Фарасман – страшный разгром, учиненный сыном бога в Согдиане, очевидно, произвел на него впечатление, и от греха подальше он решил сам явиться перед глазами Александра и заверить того в своей лояльности. А, судя по всему, у царя созревали новые планы, и были они весьма серьезны – он уже обдумывал поход на Индию, прикидывая план предстоящей кампании. Однако человек предполагает, а другие силы, как известно, располагают – Македонцу вновь пришлось вносить в свои планы существенные поправки, ибо Согдиана вновь взялась за оружие и вступила в бой за свою свободу.
