Дважды в день Эд принимал экспериментальные лекарства. Эйлин следила за тем, чтобы он не забывал проглотить одну таблетку с утра и еще одну — вечером. Через тринадцать недель она повезла Эда на первый контрольный осмотр.
— Я себя чувствую крысой, — сказал Эд.
Они сидели возле врачебного кабинета на ярко-оранжевых пластиковых стульях.
Эйлин удивленно покосилась на Эда.
— Подопытной, у меня в лаборатории.
— Ничего похожего!
— Очень даже похоже. Да ничего, я столько лет ставил на них опыты, могу и сам крысой побыть.
— Эдмунд, прекрати!
— Вдруг это кому-нибудь поможет.
— Тебе поможет!
— Не во мне дело. Идут испытания. Главная задача — польза для других людей.
— Неправда!
— Так и должно быть. Я участвую в этом ради науки.
Эйлин промолчала.
— Я крыса, — повторил Эд, уже увереннее.
— Хорошо-хорошо, ты крыса.
— В конце концов они все умирают. Не люблю находить окоченевшие трупики. Так и не привык.
Эйлин представила себе вонючую клетку, мертвые, остекленевшие глаза, неподвижные тельца, похожие на кошачьи игрушки.
— Неприятно, наверное.
— Грустно. Неблагодарная у них работа.
Эда взвесили, измерили жизненные показатели, взяли кровь и мочу на анализ, сделали ЭКГ и провели тест на проверку памяти. Заставляли его выполнять различные задания: строить башню из кубиков, резать мясо, что-то писать от руки. Это было труднее всего. Эд видеть не мог свой почерк. Слишком явное доказательство.
Потом ей выдали запас лекарств на тринадцать недель до следующего осмотра. Пакет с лекарствами дарил надежду. Мелькнула мысль: если скормить ему все сразу, может, он снова станет самим собой — пусть хоть на пару дней, на полдня, на несколько часов. Пусть вслед за тем превратится в развалину — все равно оно бы того стоило. Однако Эйлин понимала, что так не получится. Настоящий Эд не прячется где-то в глубине, ожидая, когда его выпустят на свободу. Он, вот такой, теперь и есть настоящий Эд.
48
Был вторник в начале июля. Они лежали в постели, оставив окна открытыми. Эйлин пробовала читать, но все время нервничала и отвлекалась. В конце концов она отложила роман и вытащила книгу о болезни Альцгеймера — у нее под кроватью скопилась целая стопка таких книг. Предполагалось, что Эд тоже читает, а на самом деле он лежал, сложив руки на груди, и смотрел в потолок.
Прошло уже четыре месяца с тех пор, как им сообщили диагноз. Эйлин невольно поддалась загадочной логике той минуты: «Никому не говори». Но ясно же, что Эд уже не в состоянии правильно оценивать такие вещи.
Рассказать всем без спросу она не могла — Эд не простил бы такого предательства.
Закрыв книгу, Эйлин облокотилась на подушку.
— Может, позовем гостей? Соберем самых близких друзей и всем сразу скажем.
— Я бы не хотел.
— Так лучше, чем разговаривать с каждым по отдельности.
— А кто сказал, что вообще нужно их оповещать, хоть вместе, хоть по отдельности?
— Устроим хороший ужин... И всем миром подступимся к этой проблеме. Попробую пригласить всех на субботу.
Эд скрипнул зубами:
— Я смотрю, ты уже все решила.
— Нужно сказать Коннеллу.
— Нет! Здесь я провожу черту, — почти прорычал он. — Я не хочу, чтобы он видел во мне обломок человека. Хочу пока еще побыть его отцом.
— Ты всегда будешь его отцом, — сказала Эйлин, желая его успокоить, и только себя растревожила мыслями о том, что стоит за этим «всегда»: время, когда болезнь разрушит связи в его мозгу, уничтожит его личность.
— Все равно, — сказал Эд. — Лучше подождем.
Коннелл часто уходил играть в бейсбол, или гулять по городу, или к какому-нибудь приятелю. А когда был дома, сидел в своей комнате. Если очень постараться, можно еще какое-то время держать его в неведении.
— Ну хорошо, потянем еще немного, но ты все-таки приготовься. Невозможно вечно от него скрывать.
— Я бы смог.
— Милый, не обижайся — не смог бы.
— Если меня не станет, — мрачно проговорил Эд, — ему не придется видеть меня таким. Он запомнит меня, каким я был.
— Вот это мило. Просто очаровательно. Сейчас же выбрось эту мерзкую мысль из головы!
— Если б осталось хотя бы как сейчас, — уже совсем другим тоном сказал Эд. — С этим я мог бы жить.
Он натянул одеяло до подбородка.
— Может быть, лекарства подействуют, — отозвалась Эйлин. — Или разработают другие, более эффективные. Наука не стоит на месте. А мы будем делать все, что в наших силах. Будем вести активный образ жизни. Ты будешь много читать...
Его книга лежала на прикроватном столике — Эд уже неделю к ней не прикасался.
— Будем вместе решать кроссворды, ходить в театр, ездить по разным городам. Будем держать оборону!
Эйлин взяла Эда за руку — рука была холодной и словно занемевшей. Эйлин положила свободную ладонь ему на грудь, чтобы чувствовать, как бьется сердце.
Она не знала, верит ли сама в то, что говорит, но от этих слов стало вроде немного легче. Эйлин снова раскрыла книгу. В главе, которую она сейчас читала, шла речь о том, что любые отклонения от привычного образа жизни могут ухудшить состояние больного. Хорошо знакомые люди и обстановка служат профилактикой от потери памяти.
Эйлин вспомнила, как Эд противился переезду. Неужели она виновата, что ему стало хуже? Угрызения совести быстро переросли в панический страх.
— Нельзя больше скрывать от Коннелла! — сказала Эйлин. — Что, если он сам случайно узнает? Например, услышит, как я говорю по телефону?
— А ты не говори об этом по телефону.
— Скажем ему завтра.
— Подожди еще неделю!
— Хорошо. В эту субботу зовем друзей, а в следующую — поговорим с Коннеллом.
— У него будет матч.
— Ты знаешь на память его расписание?
— Он всегда играет по субботам.
— Значит, после матча. Поверь мне, так будет лучше.
— Ладно, — сказал Эд. — Я тебе верю.
Эйлин ощутила смутное разочарование. Слишком быстро он сдался — это знак, что отношения между ними изменились. Скоро Эд станет для нее чем-то вроде второго ребенка.
В субботу, когда Эйлин металась по дому, завершая последние приготовления, Эд вдруг подошел к ней и потребовал все отменить.
— Это неправда! — говорил он. — Получится, что мы их обманываем!
— Любимый...
— Это вранье!
Отменять ужин было поздно. Кадэхи, а может, и Магуайры, уже выехали. На плите томились в кастрюльках всякие вкусности.
— Они наши друзья!
— Это неправда!
— Может, тебе будет легче, если я сама им скажу?
— Делай как хочешь! — Эд махнул рукой, словно рассерженный старик.
— Они скоро приедут. Скажи, как мне поступить?
— Это твое дело.
Эд пустил воду в раковине и подставил стакан под струю. Вода быстро наполнила стакан и потекла через край. Эд так и стоял, словно специально устроил фонтанчик.
— Мне кажется, нужно сделать так, как мы решили.
— Нет! — крикнул Эд. — Не надо им ничего знать. Это все вранье!
— Думаешь, они сами не догадаются? — закричала и Эйлин. — По-твоему, никто ничего не замечает? Как будто у них глаз нет и ушей! И мозгов!
Она в ту же секунду пожалела, что это слово у нее вырвалось.
— Ничего они не заметят, — со злобой проговорил Эд. — Нечего замечать!
И вышел из комнаты.
Эйлин отыскала его угрюмо сидящим на ступенях крыльца и устроилась рядом.
— Нужно когда-то им сказать.
Она потянулась к нему, но Эд шарахнулся в сторону. По ту сторону улицы соседи подстригали траву. Эйлин до сих пор еще с ними не познакомилась. Ждала, пока сможет представиться, ощущая твердую почву под ногами, но это время так и не наступило, а теперь уже неловко подходить, после того, как столько времени смотрели друг на друга поверх живой изгороди, не здороваясь, даже рукой друг другу не махали.
— Нечего тут рассказывать.
— Ты хочешь, чтобы никто не знал?
Эд не ответил.
— Если ты думаешь, что мы и сами справимся, только ты, я и Коннелл, то я так не могу. Наверное, я не такая сильная, как ты. Думала, что сильная, а оказывается, мне нужна поддержка друзей. Сейчас — больше, чем когда-либо.
Эд обернулся и посмотрел ей в глаза.
— Сегодня я не буду ничего говорить, — сказала Эйлин. — Сделаем это, когда ты будешь готов. Только при одном условии.
Эд заморгал.
— До тех пор — не оставляй меня одну с этим грузом. Посмотрим правде в глаза: Коннелл должен знать. Другие пусть не знают, но я должна быть уверена, что наша семья не прячется от реальности.
— Ладно, — сказал Эд.
— У тебя синдром Альцгеймера.
— Не произноси это!
— Вот о чем я и говорю. Мы должны все вместе признать правду.
— Ладно. Хорошо.
— Я знаю, что ты понимаешь, но мне необходимо услышать, как ты скажешь это вслух.
