41
Через пару недель после наступления нового, тысяча девятьсот девяносто второго года рабочие приступили к делу. Эйлин нравилось, что в ее кухне постоянно толкутся люди. Она приносила им лимонад, мясную нарезку, булочки, миски с картофельным салатом и пакетики с чипсами.
Однажды она привезла для рабочих пару упаковок пива. Эд взял одну и с размаху швырнул на пол. Какая-то банка лопнула, заливая пенной струей кухонные шкафчики. Мастер-паркетчик вышел из уборной, да так и застыл посреди кухни.
— У вас все в порядке? — поинтересовался он.
— Иди нахер! — заорал Эд.
Эйлин много лет не слышала, чтобы он сквернословил. А может, и вообще никогда.
— Все в порядке? — спросил мастер, глядя мимо Эда на Эйлин.
— Сказал, нахер иди! — рявкнул Эд.
— Как скажете, — ответил мастер и попятился в гостиную, шутливо подняв руки.
Эйлин вышла за ним, неся уцелевшие банки с пивом.
— Муж немного нервничает. Вы уж его извините, пожалуйста!
— Ничего страшного, — отозвался мастер. — В нашей работе всякое случается.
— Он, вообще-то, не такой.
Мастер глубокомысленно кивнул:
— Бывает, мужикам не нравится, когда у них в доме посторонние мужики вкалывают.
Эйлин хотелось как-то заступиться за Эда.
— У него на работе сокращение штатов, — неожиданно для себя соврала она. — Могут и его уволить.
— Сочувствую.
— Ничего, пробьемся.
Мастер с помощником смотрели на нее так, словно ждали дальнейших откровений.
Эйлин протянула им пиво:
— Угощайтесь, пожалуйста!
— Вот это мы всегда с удовольствием! Только закончим сперва работу на сегодня.
Этим он напомнил Эйлин отца. Серьезный подход, ответственный.
Рабочие продолжили укладывать паркет, а Эйлин достала из буфета выложенную красным бархатом коробку с хрустальными стаканами — отцу ее подарили, когда он уходил на пенсию, и на каждом стакане было выгравировано «Шефер». Эйлин бережно вынула их из коробки и протерла чистым полотенцем.
Вечером она выставила на стол пивные бутылки и эти стаканы на подносе, тоже фирменном шеферовском.
— Да что вы, мэм, нам стаканов не нужно, — вежливо отказался мастер.
— Пожалуйста, мне будет приятно! Эти стаканы мне от отца остались. Хочется хоть раз увидеть их наполненными.
С крышей можно было подождать годика два. Гниль в подвале тоже пока придется потерпеть. Задуманные Эйлин плиточные полы, опять-таки в подвале, — дело далекого будущего. Как и модернизация второго туалета между кухней и маленькой комнатой. Как и перемещение прачечной из подвала на первый этаж. Поменять обои на втором этаже пока не получится, а вот часть стен требует срочной покраски. Эйлин мечтала, чтобы, куда ни глянь, всюду были свежая краска и белые изразцы. Она перелистала кучу журналов по дизайну интерьеров, но в конце концов чистый белый цвет без всяких выкрутасов показался наилучшим решением. Однако и с этим придется подождать, а пока существовать среди серых, желтых, коричневых и тошнотворно-малиновых оттенков. Дом в целом напоминал зал ожидания. Впрочем, трасса кухня—столовая—гостиная была почти готова, а именно ее увидят гости. На второй этаж и в подвал их можно не пускать. А как только появится свободных пара тысяч долларов, надо будет переделать туалет на первом этаже и привести в божеский вид маленькую комнату.
С другой стороны, на первый план вышел вопрос мебели. Эйлин просто не в силах была и дальше жить в окружении вещей из старого дома. С ними комнаты выглядели обшарпанными и полупустыми. Обеденный стол, весь в царапинах, кресла с протертыми подлокотниками и продавленный диван казались временными заменителями, пока не появится настоящая обстановка. По сути, практически всю мебель придется менять. Эйлин решила покупать в кредит. Наверху она обставит для себя уютный уголок, приобретет наконец письменный стол, о котором давно мечтала. В каждой гостевой комнате поставит стереопроигрыватель, кресло и красивую настольную лампу. Как только расплатится за все это, надо будет поменять мебель в комнате Коннелла, а то он так и живет с детским гарнитуром.
Эйлин не настолько разбиралась в эстетике, чтобы придать дому достойный облик. Нужно будет пригласить дизайнера. Надо, чтобы повсюду были произведения современной живописи и прочие штрихи, говорящие о хорошем вкусе. За это тоже можно расплатиться кредитной карточкой. Эд наверняка наложил бы вето на подобные траты, но он уже утратил право голоса в вопросах домашнего хозяйства. Ничего, как-нибудь они выкарабкаются. Эд получит очередной грант. Им обоим повысят зарплату. Как только дом примет законченный вид, они начнут экономить. Будут жить аскетично, как принято в высшем свете. Еще и откладывать станут понемножку. Всегда можно хоть на сколько-нибудь да подняться за год.
42
— Если со здоровьем у него все в порядке, — сказала Эйлин своему врачу, придя проконсультироваться по поводу недавно появившейся одышки, — то я с ним разведусь. Просто сил никаких больше нет.
Доктор Эйткен сказал привести мужа к нему. Эйлин подала это Эду под соусом ежегодного осмотра — почему бы, мол, ему не попробовать у ее врача. Он возражать не стал, хотя в прошлый раз проходил полный осмотр меньше полугода назад. Эйлин поняла, что поступила правильно. После недолгого ожидания в тревожной тишине больничного коридора Эйлин провела Эда в кабинет, а сама вышла. Несмотря на громкие заявления насчет развода, она готова была смириться с чем угодно, лишь бы сейчас ее уверили, что у мужа просто испортился характер.
Эд пробыл в кабинете около получаса. Потом доктор Эйткен вышел к ней в коридор:
— Погодите пока разводиться.
И протянул направление к специалисту по неврологии, чьей квалификации доверял.
Эйлин готовилась к тому, что Эд закатит скандал, но он покорно сидел на смотровом столе, дожидаясь врача. Его широкая бледная спина напоминала непропеченное тесто.
Для начала ему велели сдать кровь на анализ и пройти осмотр у терапевта. Доктор Халифа, тот самый специалист, хотел исключить возможные посторонние причины потери памяти. Поскольку у Эда в роду случались заболевания щитовидной железы, проверили уровень гормонов. Кроме того, сделали компьютерную томографию.
Гормоны были в норме. Томография не показала признаков опухоли.
Они приехали снова для диагностики. Доктор Халифа усадил Эда за стол и сам сел напротив. Эйлин, пристроившись на свободном стуле, волновалась за Эда, словно ему предстояло впервые в жизни выступать на театральной сцене.
Доктор Халифа велел Эду считать в обратном порядке начиная от ста. Эд досчитал до девяноста семи, потом запнулся и сказал:
— Восемьдесят шесть.
Дальше назвал несколько чисел в нужной последовательности и снова перескочил через десяток. Тут доктор Халифа сказал:
— Достаточно.
Зря Эйлин боялась, что Эд станет шуметь и буянить. Он казался беззащитным и каким-то маленьким. Все время улыбался, будто хотел задобрить врача, выпросить себе диагноз помягче.
Доктор Халифа попросил его нарисовать на листке бумаги три концентрические окружности. Эд нарисовал довольно ровный круг. Второй получился больше похожим на овал, сцепленный с первым, словно звенья в цепи. Третий вышел совсем корявым — скорее квадрат, а не круг, причем в стороне от первых двух.
— Так, очень хорошо, — бесстрастно проговорил доктор Халифа.
Он был на диво невозмутим. В глазах ни проблеска эмоций; невозможно определить, насколько такой результат можно считать нормальным. Что это — обычный признак старения или что-то совсем страшное? Неизвестно, смогла ли бы сама Эйлин нарисовать три круга один в другом. А уж под строгим взглядом врача это и вовсе непосильная задача. Эйлин как будто смотрела на ребенка, сдающего экзамен. Сердце разрывалось от жалости. Наверное, зря она потащила Эда на эти мучения. Какое у нее право подвергать взрослого человека придирчивому допросу с целью выявить у него отклонения от нормы? Что такое вообще норма? Увезти бы его сейчас домой, и пусть валяет дурака, сколько ему угодно. Для людей с такими причудами, как у Эда, существует освященная веками формула: рассеянный профессор.
— Я не художник! — засмеялся Эд. — Видели бы вы, как я рисую схему пищеварительного тракта!
Врач отозвался коротким смешком.
— Какая-то абстрактная картина получилась, — продолжал Эд.
Врач посмотрел на изображение и покачал головой. Эйлин он не нравился. Слишком важный, слишком рассеянный. И причесан слишком аккуратно, и зубы слишком белые. Эйлин всегда жалела, что Эд не пошел по врачебной линии, а сейчас подумала, что зря жалела. Знает она таких вот врачей, у себя в больнице не раз сталкивалась: они себя считают выше Господа Бога. Может, у Эда профессия не настолько выгодная, он не так на виду, зато он закладывает основу, на которой эти пижоны строят свои выводы. Если Эд говорит, что с ним все в порядке, — скорее всего, так и есть. А она его оскорбила, приволокла на осмотр к этому ничтожеству, недостойному даже портфель за ним таскать, а не то что выносить какие-то суждения.
