такую приятную, такую красивую бухту, что губернатор окрестил её Байя-Грасьоса — “милая бухта”.
Мила-то она мила, но жители её совсем не гостеприимны. Всю ночь они кричали, били в барабаны и плясали у больших костров. У нас никто не заснул. Мои дамы в страшной панике.
Пятница 22 сентября.
К индейцам, окружившим нашу бухту, подтянулись и другие племена. На сей раз они дошли до того, что дерзнули напасть на нас — на “капитану”. Метали в нас с пирог камни и гарпуны.
Так ни разу и не попав, они сорвали и утащили все буи, отмечающие якоря.
Аделантадо, который вместе с Лоренсо находился вблизи берега на галиоте, приказал ему, взяв Диего, Луиса и полтора десятка солдат, догнать их на шлюпке.
Лоренсо высадился на берег и погнался за дикарями. Я услышала, как наверху надо мной, на верхней палубе, Мерино-Манрике приказывал ему вернуться. Лоренсо подвергает его солдат опасности! — вопил он.
Несчастный не слышал. Он скрылся в лесу, а за ним Диего, Луис и все остальные. Полковник велел спустить шлюпку и вместе с собственными аркебузирами поспешил вдогонку. Признаюсь, его инициатива меня приободрила. Дай Бог, чтобы братья вернулись живыми!»
— Этот придурок Лоренсо Баррето чуть всех нас не погубил! Только умеет, что барышень сношать, раздолбай! Да ещё сестричке кланяться.
Мерино-Манрике поднимался на палубу. Весь в порохе и в грязи; седые пряди прилипли ко лбу. Он ругался так, что чуть не лопался. Сорвав латы, с размаху швырнул их в мачту и повторил: «Придурок долбаный!»
Лоренсо при этом не было: вместе с Луисом и Диего он находился на галиоте и докладывал аделантадо об исполнении приказа.
— Никакой дисциплины, никакой субординации! Паршивый португальский жидок утверждает, что он королевский капитан! Да я тебя в кандалы упеку! И надолго!
— Это вы, сударь, попадёте в кандалы!
Исабель внезапно возникла перед ним.
— Дон Лоренсо — второе лицо в экспедиции. Вы обязаны его уважать и повиноваться ему.
Аделантада была бледнее смерти. В противоположность полковнику, негодование её леденило и делало неприступной.
— Вы называете себя, сударь, внуком архиепископа Севильского? Много, вероятно, грешил ваш дед, если его бастард пал так низко... Такой грубый человек, как вы, сударь, такой глупый, такой жестокий не достоин быть командиром.
Кирос и матросы, молча слушавшие, как Мерино-Манрике оскорбляет шурина их капитана, и теперь решили не ввязываться в перепалку. А ведь притом они думали, что сейчас полковник проколет донью Исабель насквозь. Но она так на него посмотрела, что у него сразу руки опустились.
Он схватил саблю, валявшуюся на палубе, и приказал аркебузирам грузиться в шлюпку.
— Ну, сука, дай срок... — проворчал он.
Он возвращался на берег. Оставался на берегу с риском, что и перережут.
Всё лучше, чем торчать на этом проклятом корабле!
Суббота 23 сентября — суббота 7 октября 1595 года. Продолжение письма Петронилье
«Суббота 23 сентября.
Избавлю тебя от подробностей сцены, которая вчера была с идиотом Мерино-Манрике. Я до сих пор вся дрожу... Может, и напрасно я на него так напустилась, но как я могла позволить ему в таких выражениях оскорблять Лоренсо?
Говоря по правде, услышав, как он ругается, я ещё долго колебалась, выходить из каюты дать ему отпор или нет. Но делать было нечего. Нужно было заставить его замолчать.
Я боюсь этого человека. Он способен на всё.
Несколько колонистов с жёнами и детьми отправились к нему на остров. Построят хижины, распашут поле... Они рассчитывают там остаться. Здесь мы должны заложить первый из наших трёх городов.
Суббота 30 сентября.
Работа движется споро. Я уже вижу несколько домиков, крытых пальмовыми листьями. Но самое дивное, Петронилья, чему ты больше всего бы порадовалась — это строительство нашего храма. Только не воображай себе собор в Лиме! Пока ещё всё не так. Это просто хижина побольше других. Но в ней уже есть престол, который я велела покрыть самым тонким из моих покрывал. А над крышей, на бамбуковой арке, повесили колокол, который мы привезли из Лимы.
Хоругвь Божьей Матери, столь дорогая сердцу нашего главного навигатора, как ты знаешь, пропала вместе с “Санта-Исабель”. Поэтому я велела перенести на берег мою статую Мадонны, которую отныне согласна звать “Божьей Матерью Пустынницей”. Дело в том, что Кирос дал один важный обет, а я на него откликнулась. Статуя стоит сбоку в трансепте, по сторонам — мои серебряные подсвечники и кадильницы падре Серпы. А завтра, в воскресенье 1 октября, капеллан и викарий будут служить первую божественную литургию в нашем первом храме.
В нашем первом храме Петронилья! Все наши провинции в мире начинали так же, и я невольно думаю, что острова, к которым пристал Колумб со своими спутниками, были точно такими же, как этот, как джунгли Байя-Грасьоса, которые мы теперь расчищаем... А посмотри на колумбовы острова теперь! Посмотри на Испаньолу! Основанную на пустом месте, волей единого человека... Да взять хоть и Лиму. Посмотри, что стало с Лимой за пятьдесят лет!
После мессы аделантадо официально вступит во владение островом Санта-Крус.
Между тем мы всё же не на Соломоновых островах — Альваро в этом уверен. Поэтому экспедицию придётся разделить пополам. Половина колонистов будет просвещать эту землю вместе с падре Эспиносой, который желает обосноваться здесь. Другие последуют с нами на Санта-Исабель или Сан-Кристобаль.
К тому же Альваро примирился с вождём Малопе, которого очень высоко ценит. Малопе удалось сообщить нам, что к северо-западу отсюда есть ещё несколько островов: очень может быть, что один из них — Сан-Кристобаль. Дай-то Бог, чтобы там нас ждала “Санта-Исабель”! Малопе поделился с нами своим добром: отдал без всякого возмещения несколько десятков кокосовых орехов и связок бананов. И даже свиней
