— Ну, теперь нам следует припрятать три ружья, а по одному оставим себе для самозащиты!
Осмотрев ружья, мы убедились, что все они заряжены, и португалец сказал мне:
— Их пятеро, и если мы повстречаем их, то выстрелим из двух ружей; но если мы убьем двоих, все же их еще останется трое против нас двоих, и мы будем безоружны. Лучше унести с собой все пять ружей; возьмите вы два, а остальные три возьму я.
Думая, что он прав, я согласился, и мы стали пробираться к морю тем же самым путем, каким шли индейцы, преследуя нас. Мы шли быстро, зная, что индейцы бежали бегом.
Пробираться лесом было нелегко, но мы не щадили своих сил и еще до рассвета увидели море сквозь деревья.
Как только мы достигли берега или, вернее, отмели, простиравшейся на 500 ярдов, мы стали вглядываться, не видно ли где индейцев, но их нигде не было видно.
— Давайте обойдем, пока еще не рассвело, кругом и зайдем с той стороны скал! Если они в пещере, то мы накроем их невзначай! — сказал португалец.
Продолжая скрываться под деревьями опушки леса, мы прошли еще около полумили к югу, и затем, едва взошло солнце, мы вышли из леса и направились прямо к скалам. Подойдя к пещере, или ущелью, мы тщательно осмотрели все кругом и, убедившись, что там никого не было, вошли; челнок наш был на месте и совершенно не тронут.
— Их здесь нет и не было, — сказал я, — где же они могут быть?
— Вероятно, где-нибудь недалеко отсюда, — сказал мой товарищ-португалец. — Я полагаю, что они притаились где-нибудь и рассчитывают захватить нас в тот момент, когда мы станем спускать на воду наш челн!
— Кажется, вы правы! Так выждем здесь поблизости, пока совершенно рассветет, тогда мы будем в безопасности от их неожиданного нападения.
Мы так и сделали; и когда солнце взошло, сколько мы ни смотрели во все стороны, наших индейцев нигде не было видно.
Тогда мы решили войти в самое ущелье и готовились уже сложить на землю наше оружие и заняться канотом, когда я вдруг заметил, что сверху сорвался маленький осколок камня. Это сразу возбудило во мне подозрение, и я стал звать капитана, чтобы он вышел из ущелья вместе со мной, что он и поспешил сделать; и тогда я сказал ему, что, вероятно, индейцы взобрались на вершину ущелья и залегли там на скалах, скрытые от наших глаз, и подстерегали нас, готовые ежеминутно наброситься.
— Без сомнения, они там! — заметил капитан, когда я рассказал ему о сорвавшемся сверху осколке камня. — Давайте обойдем кругом ущелья и посмотрим, не увидим ли мы их там на вершине.
Мы так и сделали; но индейцы слишком хорошо укрылись в скалах, так что мы никого не видели.
— Ну, что нам теперь делать? — спросил мой приятель. — Бесполезно взбираться на скалы к ним туда, да еще с ружьями в руках: это совершенно невозможно!
— Конечно, — согласился я, — это невозможно, а если мы станем выводить канот из ущелья, то они воспользуются этим временем и нападут на нас!
— Да, но я думаю, что если мы осторожно проберемся» в ущелье с тем только, чтобы ухватить причал, затем выйдем вновь и станем тащить наш челн за этот причал, тогда они ничего не могут сделать нам, а когда челн выйдет из ущелья, то они будут лишены возможности пошевелиться там наверху, не будучи замечены нами.
— Во всяком случае попытаться надо; вы постойте здесь и покараульте, а я схвачу причал и вынесу конец его сюда.
Индейцы, очевидно, не ожидали подобного маневра с нашей стороны; не выпуская ружей из рук, мы стали тащить челн за причал; с невероятными усилиями нам удалось вытащить его на несколько ярдов из ущелья; и тогда мы с минутку передохнули, чтобы собраться с новыми силами, но все время не сводили глаз с вершины скал. Отдохнув, мы опять принялись тащить за причал и проволокли челн еще по меньшей мере на сто ярдов дальше; теперь только я заметил, что наши луки и стрелы были унесены индейцами.
Я сообщил об этом капитану.
— Значит, нам необходимо еще дальше оттащить челн, чтобы не быть на расстоянии полета стрелы, не то они этим воспользуются; давайте положим наши запасные ружья в челн и будем тащить его как можно скорее!
Мы схватились за причал и протащили свой челн еще ярдов на сто вперед; в этот момент в воздухе просвистела стрела и упала на песок почти у наших ног.
— Тащите скорее! — крикнул португалец. — Видите, мы еще на расстоянии выстрела!
Снова мы понатужились, что есть мочи, и стали тащить изо всех сил; индейцы пустили в нас еще две стрелы, причем одна из них вонзилась в левую руку капитана повыше локтя, но так как она не задела кости, а прошла только сквозь мякотную часть, то это не лишило его возможности владеть рукой. Третья пущенная в нас стрела уже не долетела до нас, и мы теперь знали, что Мы в безопасности от их стрел.
— Отломите пернатую часть стрелы и вытяните ее с другого конца! — сказал мне капитан.
— Не сейчас, — возразил я, — они могут увидеть и подумать, что вы выбыли, так сказать, из строя, и могут напасть на нас, предполагая, что им придется иметь дело со мной одним.
— Ну, да эта стрела мне и не мешает, — надо нам теперь поскорее дотащить челн до берега и спустить на воду, если только они дадут нам это сделать. Мы до сих пор перехитрили их!
Мы повернули челн носом к воде и стали тащить его по песчаной отмели, все время не спуская глаз с индейцев и опасаясь неожиданного нападения. Но они не шевелились. Они, вероятно, поняли, что не могли ничего сделать с нами, у которых было огнестрельное оружие, а совершенно открытая песчаная отмель не позволяла им незаметно подкрасться к нам. Таким образом мы без помехи спустили свой челн на воду и спустя несколько минут, держась на почтительном расстоянии от берега, миновали ущелье и скалы, на которых залегли индейцы, держа путь на север. Когда мы отошли мили на две от этих скал, то увидели, что индейцы спускались с них и затем пошли по направлению к лесу.
— Возблагодарим Господа за столь чудесное спасение! — сказал я.
— Да, возблагодарим Его, в особенности за то, что Он уберег меня от смерти, — отозвался португалец, — но на душе у меня все еще тяжело: я чувствую, что мы избежали одной беды, чтобы попасть в другую, горшую. Я не увижу больше Лиссабона, в этом я уверен!
Я всячески старался успокоить его, но все было напрасно: он уверял, что предчувствие в нем слишком сильно, что никакие аргументы не в силах переубедить его. В самом деле, мне начало казаться, что он в такой мере допустил эту мысль завладеть его душой, что разум его не мог совладеть с ней и как будто несколько помутился. Зная, что индейцы нередко сжигают своих пленников, он стал говорить о мученичестве, о смерти на костре и о радости ангелов на небесах, о блаженном состоянии святых и т. п.
