И Гиз послушно пошел следом за молодой итальянкой. Он любовался ее изяществом, красотой и величием и твердил в душе, что эта женщина говорит, мыслит и поступает воистину по-королевски. Рядом с ним взойдет на трон прекраснейшая из всех королев, которые когда-либо правили Францией!
Однако, вызвавшись проводить Гиза, Фауста вовсе не собиралась оказывать ему достойные монарха почести. Просто у нее был к герцогу еще один разговор. Они вышли в коридор, и хозяйка знаком приказала лакею открыть входную дверь. Она поставила светильник на стол и повернулась к герцогу, как бы собираясь с ним распрощаться. По ее глазам Генрих понял, что Фауста собирается сказать что-то важное, о чем до последнего момента умалчивала. Гиз опять насторожился…
— Прощайте, господин герцог, — с улыбкой произнесла Фауста. А потом словно вскользь добавила: — Ах, да! Пока вы не ушли, я была бы счастлива узнать, что стало с тем человеком, которого вы сегодня преследовали.
— С Пардальяном…
— Да!.. С Пардальяном.
— Он погиб!
Фауста не изменилась в лице, ничем не выдала своего волнения.
— Этот человек заслужил смерть, — коротко заметила она.
Гиз уже переступил порог дома и окликнул своих людей, велев подвести коня поближе к дверям. А Фауста небрежным тоном добавила:
— Господин де Пардальян, не говоря уже о прочих его деяниях, заслужил смерть еще и потому, что сегодня он на моих глазах убил ударом кинжала в грудь невинное создание, некую молоденькую бедную девицу по имени Виолетта.
И, нежно улыбнувшись, Фауста захлопнула дверь. Гиз оказался на улице, а хозяйка — в доме. Но если бы они могли видеть друг друга в эту минуту, когда оба перестали притворяться, то, может, даже их не знающие жалости сердца дрогнули бы.
— Умер, Пардальян умер!
— Виолетты больше нет!
И того, и другую объяла безутешная скорбь. Фауста, поникнув головой, словно весть об этой смерти — весть, которую она так давно ждала! — клонила ее к земле, пошатываясь, вернулась к себе в спальню. А потрясенный Гиз, будто сраженный невидимой молнией, остался стоять на пороге.
— Монсеньор, — окликнул герцога кто-то из слуг.
Генрих Меченый пришел в себя и медленно обвел глазами свою свиту. Потом, не произнеся ни слова, он вскочил в седло и галопом помчался к своему дворцу. Приближенные едва успевали за господином.
Вернувшись в свои покои, Гиз приказал позвать Менвиля.
— Нашли тело Пардальяна? — спросил герцог.
— Нет, монсеньор, искали долго, но…
— Тем хуже! — мрачно заключил Гиз.
Он заперся у себя в кабинете, заявив, что будет работать. Когда его камердинер утром зашел к нему, он увидел, что герцог так и не ложился. Слуга отметил, что монсеньор очень бледен, а глаза у него покраснели.
Глава XXI
ПИСЬМО
Всю ночь герцог просидел за столом, охватив руками голову. Услышав шаги камердинера, он очнулся от долгого оцепенения и с удивлением обнаружил, что давно рассвело. Он встал и тихо произнес, словно разговаривая с невидимым призраком, что всю ночь стоял рядом с ним:
— Прощай, прощай, Виолетта! Прощайте, мои мечты о любви! Все умерло… Пусть погаснут, словно свечи на ветру, грезы о сияющем счастье. В моей душе останется только честолюбие… Больше никаких пустых, хотя и сладких фантазий — одно лишь стремление к власти, к славе, к величию!..
Герцог Гиз, влюбленный в цыганочку-певичку… надо же такое придумать!.. Нет, теперь есть только один Генрих де Гиз — завоеватель, повелитель, король! За дело!.. Раз надо переступить через труп, чтобы дотянуться до короны Франции, я готов! Генрих де Валуа умрет!
Герцог распахнул двери кабинета и приказал свите войти.
— Господа! — торжественно обратился Гиз к своим приближенным. — Его Величество король созывает Генеральные Штаты. Духовенство, дворянство и третье сословие уже отправили в Блуа депутатов, они готовятся к торжественной церемонии открытия. Думаю, и нам следует покинуть столицу и направиться в Блуа — там назревают великие события. Итак, в путь, господа! Через час мы выезжаем…
Придворные с поклоном удалились. Каждому следовало поспешить — ведь герцог дал им только час! А Гиз, оставшись в одиночестве, сел за стол и быстро написал следующее письмо:
«Сударыня!
Ваши аргументы так убедительны, что нельзя терять ни минуты. Я приступаю к выполнению Вашего грандиозного плана. Я не собираюсь ждать неделю, я не могу ждать ни одного дня — я со своей свитой выезжаю в Блуа сегодня, сейчас же! Я надеюсь, что буду иметь честь встретиться с Вами в этом славном городке.
Мы должны сделать все, чтобы ускорить наступление великих событий, столь желаемых как мной, так и Вами, — смерти известной нам особы и заключения нашего союза.
Генрих, герцог де Гиз (пока еще только герцог).»
Гиз запечатал письмо, огляделся и увидел, что он ошибался, думая, будто один в кабинете: неподалеку от двери стоял Моревер.
— А вы что здесь делаете? — раздраженно спросил Гиз.
— Монсеньор, — почтительно произнес Моревер, — вы приказали, чтобы я постоянно находился при вашей особе… разумеется, в то время, когда я не занят выполнением ваших конфиденциальных поручений…
Гиз задумался. Он понимал, что в его неприязни к Мореверу немалую роль играла ревность.
— Я отменяю свое распоряжение. У меня были основания дать вам подобный приказ, но теперь… Вы свободны, сударь… И знаете, почему?
— Жду, что ваша светлость разъяснит мне…
— Я отослал вас в Блуа… Догадываетесь, по какой причине?
— Догадываюсь, монсеньор… Чтобы держать меня подальше от бенедиктинского монастыря на Монмартре… Не так ли, ваша светлость?
— Ты прав! — побледнев, ответил Гиз. — Но теперь у меня нет оснований для подозрений. Ее… ее больше нет… И вы можете отправляться, куда вам заблагорассудится!
Герцог пристально взглянул на Моревера, но прочел в его глазах лишь удивление. Похоже, Виолетта действительно была ему совершенно безразлична. Во всяком случае, ни малейшего намека на скорбь Меченый не увидел.
— Ее больше нет?.. — повторил Моревер. — Ах, да! Ваша светлость изволит говорить о цыганочке!
— Ее убили… она мертва!
— Ах, вот как! — с сомнением, но совершенно равнодушно проговорил Моревер.
Гиз положил руку на плечо собеседнику и произнес:
— Так что признаю, Моревер, я, пожалуй, был к тебе несправедлив. Но теперь давай забудем прошлое!
— Счастлив услужить вам, монсеньор. Стало быть, эта цыганка умерла?
— Да, друг мой, — тяжело вздохнув, ответил герцог, — умерла… ее убил Пардальян, это чудовище!
— Да неужели?! — воскликнул изумленный Моревер.
— К счастью, негодяй получил по заслугам и сейчас кормит рыб на дне Сены… Но я-то мечтал собственноручно разделаться с ним!.. Он умер слишком легкой смертью…
