— Я только хотела узнать… — еле слышно пролепетала Хейлан, заметив, что удивленные взоры присутствующих обратились на нее. Даже Гвинет оцепенела, а Болсгар, отвернувшись от дочери, мрачно насупился.
— Хотела знать? — осведомилась Гвинет, гадая, чем вызвано удивление Эйслинн. — Но что так возбудило твое любопытство, добрая Хейлан?
— Шрам на щеке вашего брата… откуда он? — нерешительно начала вдова. — Получен в сражении?
Гвинет уселась поудобнее, бросив взгляд на отца, молча рухнувшего в кресло. Лицо его было темнее грозовых туч, а руки вцепились в подлокотники с такой силой, что вздулись мускулы.
— И тебе было неприятно смотреть на этот уродливый рубец? — продолжала допрашивать Гвинет.
— Неприятно? О нет! Красивее лица я в жизни не встречала!
Теперь вдова смотрела на Эйслинн, как на равную, считая, что, не покинь она так поспешно Вулфгара в ту ночь, могла бы занять место этой рыжей девчонки. По крайней мере норманн оказался бы в ее власти, а там кто знает…
— Несчастный случай в детстве, — сдержанно объяснила Гвинет.
— Несчастный случай? — снова прорычал Болсгар. — Ты лжешь, дочь! Нет, это было сделано намеренно, чтобы сорвать злость на невинном мальчонке!
— Отец, — упрашивала Гвинет, по-настоящему испуганная его яростью, — все это уже быльем поросло. — Никогда! Я все ясно помню. Гвинет раздраженно поджала губы.
— Ну, если так уж хочешь, расскажи им, как, узнав о том, что он бастард, ты в приступе ненависти раскроил ему щеку рукавицей сокольничего.
Болсгар с трудом поднялся и, трепеща от бешенства, уставился на дочь. Эйслинн немного успокоилась. В эту минуту старик казался настолько разъяренным, что у нее не осталось ни малейших сомнений: бедняга сгорает со стыда, однако из упрямства не хочет признать свою вину.
— Мне нет нужды говорить об этом, дочь моя, ибо ты достаточно успела им рассказать, — вымолвил он наконец.
— Садись и будь гостеприимным хозяином, отец, — умоляюще попросила Гвинет.
— Хозяином! — пренебрежительно бросил Болсгар. — Я здесь не хозяин. Вулфгар дал нам прибежище. Я не посягаю на его собственность и тебе не советую.
Дурное настроение старика, видно, ничуть не улучшилось, потому что он поднял рог с элем и оглядел зал.
— Где Суэйн? Я хочу выпить. Хороший сотрапезник отвлек бы меня от тяжких дум.
— Он в конюшне, — процедила Гвинет, пытаясь скрыть возрастающее нетерпение.
— А Керуик? — прогремел Болсгар. — Где он?! Этот парень — единственный, с кем стоит выпить!
— Не сейчас, отец, — отмахнулась Гвинет, окончательно разозлившись при мысли, что лорд собирается пить с рабом. — Я послала его приготовить жилища для новой семьи.
— В столь поздний час? — вскинулся Болсгар. — Неужели парень не может хоть немного отдохнуть после нелегкого дня?
Гвинет стиснула зубы, но, опасаясь еще больше разозлить отца, не осмелилась повысить голос.
— Я забочусь лишь об этих бедных усталых людях. Подумай, сколько всего им пришлось перенести! Каменный пол — жесткий и холодный, и измученным путникам лучше расположиться в коттеджах[3].
— Поскольку здесь словом не с кем перемолвиться, я отправляюсь спать. Доброго тебе вечера, дочь.
Гвинет кивнула, и старик, повернувшись спиной, протянул руку Эйслинн.
— Я старый человек, дитя мое, но все еще способен проводить прекрасную даму в ее покои. Не окажешь ли мне честь?
— Конечно, сэр, — прошептала Эйслинн, улыбаясь. В отличие от дочери у Болсгара всегда находилось для нее доброе слово. Взяв его под руку, она позволила увести себя от собравшихся вокруг очага людей.
Остановившись перед дверью ее спальни, которую она делила с Вулфгаром, Болсгар долго молчал и наконец со вздохом признался:
— Мне следовало бы поговорить с Вулфгаром. Он должен был обойтись с тобой, как велят рыцарские законы. Однако я не могу вмешиваться в его дела. Лишился этого права, когда прогнал его из дома. Из-за меня он стал одиноким, потерявшим семью человеком.
Эйслинн, покачав головой, мягко улыбнулась:
— Не заставляй его поступать против воли. Он был так добр ко мне. Вырванные насильно милости ничего не значат. Болсгар осторожно сжал ее руку.
— Ты мудра не по годам, дитя мое. Однако все же выслушай мой совет. Предоставь волку выть на луну. Она не спустится к нему с неба. Позволь ему рыскать по темным лесам. Он не найдет там того, что ищет. Но настанет время, когда он сам признается себе, как жаждет любви, и лишь тогда обретет истинное счастье. До этой минуты будь верна ему. Подари Вулфгару то, в чем отказали ему его мать и я. Окутай его своей любовью, пока он не положит к твоим ногам свое изболевшее сердце. Попробуй сковать его цепями преданности, и он станет ручным и покорным.
Эйслинн почувствовала всю тяжесть горя, которое пришлось вынести старику, потерявшему жену и сыновей, но чем она могла его утешить?
— Я всего лишь рабыня, Болсгар, — мягко напомнила она. — Ты сам видишь, как хороша молодая вдовушка. Сумею ли я занять какое-то место в его сердце, ведь у меня столько соперниц!
Болсгар, не найдясь с ответом, закрыл глаза. Да, Эйслинн прекрасна и очаровательна, но никто не может проникнуть в мысли Вулфгара. Лучше не пробуждать в ней надежд — что, если он не прав и Эйслинн для Вулфгара одна из многочисленных любовниц?
— Она дочь старого лорда? — осведомился Гевин, кивнув в сторону лестницы, где только что затихли шаги Болсгара и послышался стук задвигаемого засова.
— Да, — вздохнула Гвинет. — И гноящаяся рана на теле этого города.
Мидерд и Гевин обменялись быстрыми взглядами, но промолчали. Хейлан навострила уши.
— Это чистая правда. Она, как змея, пробралась в постель брата и прилагает все усилия, чтобы стать хозяйкой дома. — Гвинет почувствовала заинтересованность молодой вдовы и обратилась к ней: — Для брата это лишь забава, но боюсь, она опоит его зельем или околдует.
Ужасное видение Рагнора, сжимающего в объятиях Эйслинн, снова больно укололо Гвинет. Она закрыла глаза, чтобы никто не увидел их злобного блеска.
— Этот Керуик — ее любовник. Занял место Вулфгара, — медленно выговорила Гвинет. — Она грязная потаскуха, но даже мой отец считает Эйслинн едва ли не святой. Очарован ее красотой, как все мужчины.
— А господин тоже находит ее красивой? — осведомилась вдовушка, сгорая от ревности.
— Хейлан, вряд ли это мудро — вмешиваться в дела лорда Вулфгара, — предостерегла Мидерд, нахмурившись.
— Клянусь Богом, не знаю, о чем думает братец, — перебила Гвинет, широко разводя тощие руки. — Эти красные волосы уж точно — дьявольская метка. Неужели кто-то может в этом сомневаться? Сколько душ она погубила своими снадобьями?! Берегитесь ее. Не позволяйте обмануть себя льстивыми речами. Ложь для нее — дело привычное.
