С другой стороны, этот парень этим своим упертым «вначале было Слово» и неумением скрывать свои истинные чувства вызывал определенную симпатию. «-Он еще слишком юн, чтобы непрерывно носить маску крутого мачо. Еще не выучился фальшивить. Еще не выработал навыков липкой лести и скрытого подхалимажа», — оценил студента мысленно второй человек в телеканале «Оптимум».
— А давайте махнем! Почему не махнуть? — буркнул Амосов.
Они подошли к импровизированной барной стойке, где парень в белоснежной рубашке лихо управлялся с бутылками крепкого спиртного.
— Две рюмки французского коньяка… — заказал Амосов.
Когда маленькие рюмочки оказались наполненными, Живчиков поднял тост.
— Предлагаю выпить за этот великолепный симпозиум, который внес неоценимый вклад в дело развития свободы слова на постсоветском пространстве. Этот симпозиум явился славной вехой…
— Юноша! — перебил его Амосов мягко. — Вы не на трибуне! Оставим высокопарность для официальных речей. Давай просто с тобой выпьем за то, чтобы ничья задница не пострадала!
— Чего? — приподнял брови Тимур с удивлением.
Амосов склонился к голове парня и зашептал:
— Хочешь, Тимур, я найму с пяток отморозков и они тебя подловят на пустыре и целую кучу ипостасей тебе в задницу напихают?! Да так плотно напихают, что задница распухнет как надувной матрас, и даже спать ты будешь только на животе? Хочешь таких вот заднеприводных ипостасей? А?
Молодой человек отшатнулся и побагровел от гнева.
— Тихо! Тихо! — зашептал седовласый. — Успокойся! А ты думал, что я такой старый и уже ни хрена не слышу? Думал, что я не услышу, как ты мне обещал ипостаси в задницу набуровить?
Тимур тоненькой струйкой выпустил воздух из легких, но промолчал.
— Ладно, Тимур, не дрейфь! Я сам был таким как ты лет тридцать назад. Анжела здорово придумала про некоего Стасика — оператора, чтобы тебя выгородить. Но я знаю, чего ты так на меня взбеленился, когда я ее трогал. Она ведь тебе нравится, верно?
Тимур чувствовал себя неловко и решил свалять дурака:
— Кто мне нравится? Стасик — оператор? Вы про него спрашиваете?
Амосов ухмыльнулся, тряхнул седой шевелюрой, как будто стряхивая с себя наваждение, и произнес:
— Мне ясно, что серьезно с тобой разговаривать бесполезно. Ты умный парень, а косишь под дурачка. Зачем тебе это?
— Говорят, дуракам везет.
— Знаешь, — задумчиво произнес Валерий Константинович, — дуракам не всегда везет. В 90‑х я вложил почти все свои капиталы в МММ и остался «с голым задом». Все пропало. Мой приятель три года назад напился на даче и решил погонять на джипе по горам. Убеждал всех, что он — дурак, а с дураками ничего не приключается. Здесь он прав. С ним больше уже ничего не приключиться: его джип вместе с ним упал с горы. Летел двести метров почти. Никакие подушки безопасности не спасли. Еще много лет назад, когда я учился в школе, у нас был шебутной парень по кличке Тень. Любил на крышах лифтов кататься в жилых домах. Все говорил, что ничего с ним не случится, ибо дуракам везет. И до поры до времени везло. А потом он сорвался в шахте лифта, ожидая кабину, и пролетел четыре этажа. Упал как раз на люк лифта. А внутри были люди. В том числе беременная девушка. От неожиданного удара у нее случился выкидыш, а сам Тень выжил, но до сих пор ездит на инвалидной коляске. Так, что думай, Тимур, пока молодой, где можно вести себя безбашенно, а где — нет. Я ведь и вправду мог нанять крутых ребят, и они бы из тебя котлету сделали. «Ипостась» всю бы из тебя выколотили, и в больнице ты бы пролежал целый год. Думай, Тимур, когда и кому чего ты говоришь.
Тимур взял паузу, подумал, и кивком головы согласился с доводами убеленного сединой собеседника. А вслух добавил:
— Я имел в виду, что дуракам везет в любви. Именно в любви.
Амосов перевел взгляд на Анжелу, которая опять с кем — то горячо спорила в десяти шагах от барной стойки, где расположились Тимур и Валерий Константинович. Последний рассмеялся:
— А вот здесь, ты, похоже, прав. Любовь — она не логична, причиняет боль. Она подобна психозу. Это — болезнь. Дураки тоже больны глупостью. Но тут, в любви, все совсем иначе. Заболеть любовью — это огромное удовольствие.
— И большой геморрой! — простодушно просипел студент.
— Точно! — развеселился Амосов и предложил: — Еще коньяку?
— Погнали! — фамильярно согласился Живчиков.
И заместитель генерального директора телеканала «Оптимум» со своим новым другом студентом принялись действительно «разгоняться». Бармен только и успевал подливать им в рюмки багрового напитка. После пятой рюмки языки у обоих собеседников развязались и они уже болтали без перерыва. Причем каждый практически не слушал другого, а только лишь самого себя.
Анжела не раз говорила Тимуру, чтобы тот «попридержал лошадей» в выпивке. Но парня несло. После Валерия Константиновича еще несколько мужчин подходили к Анжеле, говорили ей комплименты, целовали ручку и оказывали иные знаки внимания.
Пьяный Тимур дергал ее больно за руку, пытался утащить с банкета, но девушка реально блистала своим красноречием. А вот Живчикову говорить с другими наравне не получалось. Он не владел вопросом. К нему подошел один подвыпивший гость и поглядывая сквозь стекла очков свинячьими глазками, буквально прохрюкал вопрос:
— А как Вы относитесь к проблеме свободы слова в средствах массовой информации?
Тимур совершенно осоловевшими зрачками покрыл взглядом нового знакомого:
— Вначале было Слово! — ответил он и даже поднял указательный палец правой руки вверх.
Очкарик внимательно изучил направленный в потолок указующий перст. Он решил, что юноша подобным жестом хочет сказать нечто очень важное, глубокое по мысли, нечто символичное. Но что это точно — неизвестно. Чтобы не показаться недогадливым старым дуралеем, мужчина быстро кивнул головой и выдал:
— Совершенно с Вами согласен молодой человек! Как жаль, что журналисты позабыли, что вначале было Слово. Но никак не презренный металл, не банкноты!
После этого мужик поспешно ретировался. Скоро «подвалил» другой. Только опять к Анжеле. А Живчиков методично напивался и ревновал. Но потом приключилось и вовсе нечто неожиданное. Тележурналистка встретила некоего молодого человека, явно сверстника. И она несказанно ему обрадовалась! Тимур видел собственными глазами, как Анжела короткое время разглядывала высокого брюнета с косой челкой и тут же без объяснений причин вдруг завопила «-Пашка!» и буквально ринулась тому навстречу. Пашка стоял, как оловянный солдатик на полке шкафа, и призывно улыбался. Через десяток секунд женские руки обхватили шею брюнета. У Живчикова помутнело в глазах, и без того мутных от невообразимого количества коньяка, от ревности и возмущения.
