Неделю спустя, второго октября 1802 года, Мэри Робинсон и полковник дворянин Александр Август Хоуп были обвенчаны преподобным Николсоном в приходской церкви Лортона. На обратном пути до гостиницы «Рыбка» в Баттермире прекрасную карету новобрачных тащили четверо молодых людей из деревни, которые выпрягли из нее лошадей. За бракосочетанием последовал местный праздник, хотя дело обошлось без наиболее шумных соревнований и игр. Все признали, что невеста изумительно красива — женщина, которая и без того отличалась изяществом и грацией, теперь стала просто ослепительной. Веселье и танцы длились до самой полуночи, и все были готовы отплясывать до утра, однако невеста с женихом ровно в двенадцать удалились в спальню, поскольку утром им предстояло отправиться в поместье брата жениха, графа Хоуптона, в Шотландию…
Именно Мэри хотела побыстрее лечь в постель. Семь дней и ночей, которые они провели вместе до свадьбы, сделали ее ненасытной. Ей пламенно хотелось его тела, его ласк. Хотелось, чтобы он так же страстно желал ее; каждый раз глядя на него, она рисовала в воображении своем, как прикасается к нему; а он в свою очередь не мог, притрагиваясь к ней, не ощущать желания обладать ею вновь и вновь. Они в буквальном смысле лучились вожделением, которое должно было бы их истощить, но на самом деле лишь постоянно наполняло новой силой. Их обоюдное счастье было столь велико, что все окружающие видели, насколько далеки они от внешнего мира. Стремление наслаждаться друг другом заключало их в некое незримое кольцо, заставляя их с равнодушием взирать на человечество, на мир и Вселенную.
В небесах сияла луна. Портьеры оставались раздвинутыми. Она спала, а он смотрел на нее, обнаженную, ее волосы спадали до самой талии. Он принялся осторожно переплетать пряди ее волос, распределяя их и на ее теле, в свете луны бледном, точно мрамор. Ее лицо таинственно, подумал он, как у Джоконды. Это лучшее, что у него было в жизни. Пожалуйста, Господи, позволь ему запомнить этот момент. Она проснулась, улыбнулась и раскрыла объятия, приглашая его овладеть ею вновь.
В Шотландию
Наутро они покинули долину довольно поздно. Мальчишка-мартышка сидел на козлах, держа поводья с таким видом, будто он — любимый раб императора, собирающегося совершить триумфальный въезд в пределы Рима. Хоуп послал за ним несколько дней назад. Джордж Вуд с огромной радостью одолжил мальчишку, ведь по мере того, как ночи становились все длинней и погода портилась, в делах наступало затишье, к тому же Мэри была его любимицей, и он был счастлив ей услужить. Сначала Хоуп подумывал, не взять ли на эту работу Баркетта, все-таки надлежало иметь хорошего, опытного кучера, способного справиться с лошадьми на тех оживленных дорогах, по которым им предстояло передвигаться до самого Карлайла. Затем еще предстоял долгий путь до высокогорья в Шотландии. Однако какие-то смутные подозрения в отношении Баркетта заставили Хоупа отказаться от такой, на первый взгляд подходящей кандидатуры. Возможно, в нем присутствовала некоторая мрачность, плохо скрытое негодование или же возникло ощущение, что Баркетт — охотник, а сам он — дичь? Хоуп не мог бы определить в точности, но он прислушивался к предупреждению собственной интуиции. На оживленных дорогах он собирался лично управлять каретой: лошади были очень послушны.
Мэри выкроила для Мальчишки-мартышки бутылочного цвета жакет — пародию на элегантный сюртук Хоупа, — и отыскала несколько медных пуговиц у отца в ящике среди ненужного хлама, старые пуговицы от мундира морского капитана, которые она старательно пришила к одежде, отчасти для пользы дела, отчасти просто ради красоты. Нашлись и вполне приличные бриджи взамен старых, в заплатах и без пуговиц, штанов мальчишки. У сапожника из Нортона, которому Хоуп отправил свои башмаки для починки, обнаружилась пара маленьких ботинок, валявшаяся у него уже много лет, и он охотно продал ее всего за несколько шиллингов. Кроме того, Мэри сумела соорудить замечательный, алого цвета, шейный платок из старого носового, и на этом экипировка Мальчишки-мартышки была завершена.
Мальчишка-мартышка был настолько счастлив, что почти забыл о новобрачных, сидевших в карете с наглухо задернутыми шторками. Они провели это утро так же, как и предыдущую ночь, пока оба они не достигли того божественного состояния сексуального насыщения, когда наслаждение начинает существовать как бы само по себе, возрождаясь вновь и вновь. Время от времени мальчишка притормаживал перед указательным столбом и громко читал надпись. В случаях, когда он не мог разобраться сам, он запрашивал срочной помощи. Однако по большей части он насвистывал, оглядывая округу с высоты своих козел. Поскольку дорога была крайне плохая, четверка лошадей двигалась шагом, лишь изредка переходя на рысь. Проезжая по долинам, он то и дело махал рукой мужчинам и женщинам, собиравшим урожай на полях, громко приветствовал людей с серпами, которые подрезали живую изгородь у дороги, движения его головы напоминали движения прыгающего по лужайке дрозда. Бродягам он бросал презрительные замечания, а вот нагруженных поклажей лошадей и мулов с седоками встречал молчанием, стараясь управлять своей большой каретой так, чтобы не вызвать и тени критики в свой адрес. К каретам поменьше он относился с веселым пренебрежением, гордясь собой, ведь ему ни разу не доводилось управлять такой восхитительной четверкой лошадей, впряженных в карету, которую накануне он целый день полировал. К тому же он на совесть отдраил упряжь, а в карете сидел его хозяин и его молодая жена, и они отправились в путешествие по стране, да к тому же по знаменитым местам. Мог ли он мечтать о подобном еще неделю назад, играя с мальчишками в салочки вокруг кесвикской ратуши!
Боготворя полковника Хоупа, Мальчишка-мартышка представлял себе, как спасает его супругу от грозящих ей жутких опасностей — тигра, которого он застрелит в тот самый момент, когда когти уже вонзятся в ее нежную кожу, или разбойников, — и все время был начеку, особенно в окрестностях Кокермаута. Этот город был известен жителям Кесвика необузданным нравом своих обитателей и мрачной, непредсказуемой природой происходящих в нем событий. Мальчишка-мартышка слыхал, что в кошмарном Кокермауте рождались телята с тремя головами, женщины бились в странных припадках и падали, задыхаясь, прямо посреди дороги; разбойничьи шайки врывались в город, наводя ужас на мирных прихожан. Он был рад, что у полковника Хоупа целых два пистолета — он видел их в этом великолепном большом несессере, — а у него самого был припасен довольно толстый прут боярышника, и уж коли какие-нибудь разбойники вздумают сунуться к нему… К счастью, этот день оказался скуден на грабителей, и мальчишка прогнал свою зашторенную карету через Кокермаут без всяких приключений. Не знай он в точности, как обстоит дело, то наверняка бы подумал, будто это такой же приятный маленький городок, как Кесвик.
Через несколько миль полковник Хоуп поднял шторку и велел ему посмотреть, нет ли поблизости гостиницы. Мальчишка принялся изучать окрестности, точно заправский стрелок в поисках дичи.
Мэри и Хоуп плыли по волнам наслаждения всю дорогу, пока наконец карета не остановилась у гостиницы в небольшой деревеньке под названием Милсгейт. Влюбленные выбрались из своего мирного прибежища на колесах, немало позабавившись видом все еще чинно восседающего на козлах Мальчишки-мартышки с его многочисленными медными пуговицами. Шуточки местных жителей отнюдь не испортили ему настроения, ибо он воспринял их как знак дружеского расположения.
Они заказали самую лучшую еду, какую только гостиница могла предоставить, — постного, сухого цыпленка в качестве основного блюда и какой-то гарнир, тоже не слишком аппетитный. Трапезу слегка скрасила бутылочка превосходного кларета, ящик которого Хоуп прихватил с собой. Его вручил ему сам Джордж Вуд. Такой подарок оказался как нельзя более кстати и был принят с подобающей благодарностью.
За пару дней до бракосочетания деньги закончились. Хоуп уже и так был должен мистеру Робинсону, и долг этот все возрастал, по мере того как продолжались приготовления к свадьбе. Александр Август клятвенно обещал возместить свою часть затрат на празднество в самом ближайшем будущем. К тому же накопилось множество счетов за всякие приятные мелочи, в которых Хоуп не мог, да и не желал себе отказывать. Многочисленные выезды на рыбалку, содержание лошадей в конюшне, деньги, великодушно дарованные преподобному Никол сону…
Хоуп тогда решил написать письмо полковнику Муру. Он передал свои самые наилучшие пожелания мисс д'Арси, выразил надежду, что с ней все в порядке, сообщил, что жаждет поскорее увидеться с ней и весьма сожалеет, что ему приходится отлучиться на десять дней в Шотландию, дабы «поставить точку в деле, которое всех нас касается самым непосредственным образом». Поскольку он не намеревался задерживаться в этих краях надолго, — но «вы, сэр, понимаете, что дни превращаются в недели, когда после долгих поисков наконец находишь ту, с которой желал бы провести остаток дней», — то ему и в голову не пришло уладить должным образом финансовые дела. «Я вкладываю в письмо чек на тридцать фунтов для передачи в собственные руки мистеру Крампу в Ливерпуле», — адрес он тоже вложил. «Не будете ли вы так любезны уплатить за меня по счету в гостинице «Голова королевы» — я не переношу даже пустячных неуплаченных счетов — и отправить с нарочным небольшую сумму в гостиницу «Рыбка» в Баттермире?» Комплименты и рассуждения по поводу погоды завершили письмо.
