При советском режиме резидентуру трясли проверками никак не реже чем раз в четыре месяца, и трясли всерьёз. Бурлак ещё помнил времена, когда во главе такой комиссии обязательно приезжал член ЦК, понимавший в шпионаже не больше, чем Штирлиц в лесбиянстве, но в каждую щель свой поганый партийный нос сующий. Потом ЦК упразднили, страну просрали, армии указали место за парашей, и проверки, хоть и не прекратились, но приобрели характер формально-коммерческий – положительных эмоций в жизнь росзагранслужащих не привносили, но и пугать особенно никого не пугали.
Но кто знает, чего ждать от этих?.. Если они нагрянули действительно по сигналу сучонка, так и ничего хорошего…
А может, и плевать.
Один из полковников, Саша Ноговицын, ровесник Бурлака, был последнему хорошо знаком, поскольку приезжал сюда, в Маньяну, со всякого рода проверками и поручениями раз, наверное, десять. Двух же других Бурлак видел впервые. Более того, его намётанный взгляд не определял в них принадлежности к высшей армейской касте – добывающим офицерам разведки. Одного из них ещё можно было с некоторыми натяжками записать в отставные спецназовцы, другой же был вовсе непонятного роду-племени. Хотя, когда прозвучала его своеобразная фамилия, Бурлак вспомнил: да, приходилось слышать пару раз. Полковник Гарвилло был знаменит на всё Второе главуправление своими яростными похождениями по бабам.
– Ну что, Владимир Николаевич, – сказал, усаживаясь в кресло, полковник Ноговицын. – Непорядок у тебя, говорят, в конторе. Нелегалов тут твоих кладут, говорят, по-чёрному из пулеметов…
– Все под Богом ходим, – усмехнулся Бурлак разбойничьей усмешкой. – Терроризм тут у нас, понимаешь… Рассадник…
– Знаю, знаю, – ответил Ноговицын. – Терроризм, инфляция, наркомания, проституция. Как, впрочем, и у нас.
– Ну, уж не так всё страшно, – сказал Бурлак. – Я читал в местных газетах, что там у вас этот, лысый в кепке – всё отстраивает заново, красоту, говорят, наводит, памятники какие-то…
– Ага, – сказал Ноговицын. – Живем как беженцы в музее. Домой с наступлением темноты пробираешься оврагами, как кандагарский партизан. Прячась за теми самыми памятниками. Думали, у тебя тут покой и тишина, ан нет, и здесь разборки, и здесь стреляют…
Зубы заговаривает, гад, подумал Бурлак. Два других полковника, помоложе, печально покивали головами: дескать, да, разочаровываешь ты нас сильно, страна Маньяна, и ты, Володя, маньянский резидент, разочаровываешь сильно, потому что порядка здесь ни хера навести не можешь…
– Я там, вроде, выслал с рапортом все документы по этому делу… – сказал Бурлак.
– Документы твои я читал. По документам к тебе претензий нет.
– Понятно. А по чему есть?
– Да пока ни по чему нет, – сказал Ноговицын с некоторой обидой в голосе. – Почему они обязательно должны быть, претензии? Что ты нас так неласково встречаешь, твою мать? Как врагов…
– Нервный ты стал на этой работе, Володя, – попенял резиденту Юра Гарвилло. – Слова тебе не скажи.
Третий полковник, Игорь Клесмет, краснорожий амбал весом сто тридцать пять кило с выпирающими из орбит от избытка здоровья глазами, ничего Бурлаку не сказал, только посмотрел укоризненно.
Действительно, что это я, подумал Бурлак с облегчением. Ребята оттянуться приехали, расслабиться, футбол посмотреть, а я им – документы в морды сую… Пугливый стал, как трепетная лань. И бестолковый вдобавок как новобранец Хуйдайбердиев…
– Станешь тут нервным, – издал он добродушное бурчание. – Ладно, братцы, вы, наверное, сюда по делу приехали, работать. Так вот, у вас есть три часа. Советую сосредоточиться и на глупости не отвлекаться.
– Три часа?.. – удивился Ноговицын.
– А потом что? – поинтересовался Гарвилло.
– Баня, – сказал Бурлак и поднялся из-за стола. – И покушать чуть-чуть организуем. Оно, конечно, можно бы всё это устроить и завтра, но завтра у вас времени не будет – чемпионат футбольный начинается. Так что пойду я распоряжусь. Заодно и насчёт билетов футбольных. Вы тут сами располагайтесь, запирайтесь и работайте. Если какие бумаги понадобятся – Гришка, пятый шифровальщик, всё предоставит. Личный состав уже собирается. Я сам подойду через часок – если какие вопросы ко мне возникнут.
– О це добре! – крякнул Клесмет.
– Наш человек, – с гордостью в голосе сказал Ноговицын. – Я же вам говорил, что кто-кто, а Володя Бурлак службу туго знает!..
– Я думаю, за три часа управимся, – наморщив лоб, сказал Гарвилло.
– Хрен ли там не управиться! – хором поддержали его оба полковника.
Бурлак вышел из кабинета.
Гришка, увидев его, вскочил по стойке смирно, выкатил на Батю пустые глаза. Бурлаку в последние дни всё было недосуг его “примерно высечь” за непочтительность, но Гришка не был бы Гришкой, кабы не умел делать вполне конструктивных выводов из вполне неконкретных явлений природы, к каковым явлениям относится и модуляция колебаний бровей начальства, заданная функцией его умонастроения.
На улице Такубайя с Бурлаком случилась неприятность, какая время от времени случается с мирными дипломатами. Не успел он выехать за ворота посольства, как спереди и сзади к нему пристроились две “шеви новы” с метровыми антеннами на капотах, в каждой из которых сидело по два мордоворота в белых рубашках и чёрных очках. И это было ещё не все: сворачивая вместе с эскортом на кайе де Кондеса, он заметил ещё какой-то серый автомобиль, который отъехал от тротуара и последовал вслед за ними.
Обложили, суки, усмехнулся Бурлак. Обложили со всех сторон, как хозяина в берлоге. И то сказать – сколько можно бегать от наружки, хватать птицу фортуну за перьевой наджопный вырост? Давно пора было обложить…
Пора-то пора, да только за билетами теперь не съездишь. А он и выехал затем, чтобы купить заезжим полканам билеты на завтрашнее открытие футбольного чемпионата. Был у Бурлака знакомый букмекер, через которого он изредка – чё греха-то таить! – поигрывал с переменным успехом в спортивный тотализатор. Для уважаемых клиентов у букмекера бывали и билеты на авторитетные спортивные мероприятия, причём продавал он их уважаемым клиентам со значительной скидкой, из чего Бурлак заключил, что билеты эти изначально были вовсе бесплатные, из каких-нибудь благотворительных фондов. Да только покупать сейчас билеты на глазах у всей маньянской контрразведки – верный способ засветить проверяющих. Русский резидент покупает три билета – а кто это у нас сегодня приехал из России? и направился прямо в посольство? в количестве трех человек? А, вот они, пожалуйста: руссос туристос сеньоры Ноховице, Гарвильо и Клесметт. Добро пожаловать, сеньоры, в наш дивный край, наш курортный рай!.. Через полчаса в недра контрразведки лягут три досье. На титульных листах резолюция аналитического отдела: “Может, и не разведчики. Может, и впрямь невинные туристы. Но маловероятно.” Через год эти досье выкрадет какая-нибудь малазийская сигуранца и в стране под романтическим названием Берег, блин, Слоновой кости загонит за пару тысяч тугриков монгольскому резиденту, который в знак доброй воли за три канистры бензина и четыре билета в бордель для белых продемонстрирует их российскому коллеге. Вот тогда батьку Бурлака отыщут, где бы он не спрятался от коллег, и подвесят за афедрон аккурат к потолку. Афедрона было жалко. Батьку Бурлака тоже.
Придется незаменимого Машкова на стадион слать, да выкладывать за билеты полную цену. Ладно, спишу, когда они уедут. И не такое списывали.
Все-таки у гэбэшников дело лучше поставлено. Там, если уж проверка, то целая делегация всякого мудачья приезжает. Ну, да у них и финансирование на уровне. Это армия никому на хер не нужна, пока не понадобится родину от врага защитить. А всякого рода преторианцы – всегда в цене у плутократов. Поэтому в ГБ всю жизнь и работают добровольцы. А у нас – тот, кого страна себе на службу призвала.
Ну что, бляди, вцепились в пятки старому полкану?.. Сейчас вы у меня зубами-то клацнете… Сейчас…
Как говорил Ла Рош-фуко, в каждом настоящем военном живет не до конца исправившийся уличный хулиган. Доехав до площади Трёх Культур, Бурлак вышел из машины, восемь раз оглянулся и заперся на три минуты в круглой кабинке муниципального туалета. Выйдя оттуда, он с чувством глубокого удовлетворения сел в машину и вернулся в посольство. Просачиваясь в щель между двумя блочными пятнадцатиэтажками, он увидел в зеркальце заднего вида, как одна из “шеви нов” подлетела к сортиру, из неё выскочил мордоворот и ворвался в круглую кабинку, оттолкнув и до смерти напугав направлявшуюся туда же безобидную старушку.
– Гвоздато, ох, гвоздато! – пел Юра Гарвилло, выскрёбывая свой выпирающий наружу белый живот красной мыльницей. – Банька у тебя, Володя, на славу. Даже в гельсингфорской резидентуре, я тебе скажу по секрету, такой баньки нету. Эх, сюда бы ещё Сонечку из отдела “Д” – спинку потереть – потом можно ложиться и помирать, потому что уже не будет мучительно стыдно за то, что жизнь, данную тебе один раз, да и то в ощущениях, прожил как-то не так…
