— Батюшка, не верьте слухам! — так же спокойно продолжал улыбаться Димитрий, не кладя пера. — Вы, увы, уже не первый, кто сообщает мне о заговоре. Сначала мой телохранитель, потом Стадницкий на балу. Теперь вы, батюшка. А когда я начинаю выведывать, кто же именно в заговоре против меня, ничего сказать не могут. Вот вы, батюшка, знаете, кто умыслил меня убить, тем более не позднее чем сегодня вечером?
— Не знаю, — растерянно ответил Мнишек.
— Вот видите! — торжествующе рассмеялся Димитрий. — Откуда такие страхи? Вы ведь видите отлично, что народ меня боготворит. Меня окружают верные войска! Надо не о заговорщиках каких-то думать, а к войне готовиться. Сядьте лучше и помогите мне составить письмо для Сапеги. Медлить больше нельзя!
Когда Мнишек, переписав письмо по-польски набело, собрался уходить, Димитрий попросил:
— Скажите, батюшка, Станиславу Немоевскому, пусть принесет мне к вечеру драгоценности принцессы Анны. Может, мы что-нибудь и подберем для нашей прекрасной императрицы.
…Пламя свечи играло, переливаясь всеми цветами радуги на гранях драгоценных камней.
— Изрядно, изрядно, — приговаривал Димитрий, бережно извлекая из железной шкатулки, окрашенной в зеленый цвет, ювелирные изделия европейских мастеров.
— А это что? Как сверкает!
— Брошь. Видите — один крупный алмаз, а вокруг двенадцать мелких. Их высочество оценивает ее в десять тысяч злотых, — с готовностью отвечал благородный поляк, сидевший с противоположной стороны небольшого столика из слоновой кости.
— А это?
— Нечто вроде браслета. Очень красивое сочетание — восемь рубинов и столько же крупных жемчужин. А это, прошу внимания вашего величества, ожерелье из алмазов и жемчугов. Стоит восемнадцать тысяч злотых. Очень пойдут вашей венценосной супруге.
— О, мой герб?
— Да, эта брошь сделана в виде двуглавого орла. К сожалению, нет цепочки и не хватает одного крупного алмаза вот здесь и одного мелкого. Поэтому цена всего лишь пять тысяч злотых.
— Алмазов в моей сокровищнице хватает, — самодовольно протянул Димитрий. — А вещь мне нравится. Пожалуй, буду носить как знак нашего императорского достоинства. Так на какую сумму здесь драгоценностей?
— Всего на шестьдесят тысяч злотых, — без запинки ответил Немоевский.
— Торговаться я не буду, — сказал Димитрий, опуская золотого орла обратно в шкатулку. — Впрочем, скажу утром. Я хочу посмотреть на игру камней при свете солнца. Кстати, если желаете, покажу вам и свои драгоценности.
— Почту за великую честь! — наклонил голову Немоевский. — Так я оставлю у вас шкатулку.
— Да, конечно! Кстати, почему принцесса Анна вдруг решила расстаться с такими красивыми вещами?
— О, их высочество — человек необыкновенный! Она очень много раздает денег нуждающимся ученым. Сама любит заниматься науками. Сейчас разбила необыкновенный ботанический сад, куда собирает флору всего Старого и Нового Света! — с жаром стал рассказывать придворный.
Димитрий слушал внимательно, опершись щекой на руку, потом задумчиво сказал:
— Я бы тоже хотел заниматься столь благородным делом! Если бы не воинские заботы! Но ничего, наступит время и для занятий науками. К сожалению, постоянные скитания не дали мне в юности возможности получить хорошее образование… А вы где учились?
— В Падуанском университете. Многие юноши из польских знатных родов учатся в Италии. Как известно, там самые лучшие профессора.
— Надо будет их пригласить в Россию! — оживился Димитрий. — В Москве, дай Бог, тоже будет университет…
В этот момент в опочивальню вошел Петр Басманов, желающий, видимо, что-то сообщить, поэтому Димитрий в знак прощания милостиво протянул руку. Целуя ее, Немоевский никак не предполагал, что последним из поляков видит царя живым…
Инстинкт старого воина рождал в Маржере чувство острой тревоги. Уж слишком тихим был этот субботний вечер. Не слышно на арбатских улочках ни пьяных криков, ни конского топота.
— Такое затишье бывает перед грозой, — пробормотал он, поглядывая в небольшое окно, потом негромко позвал: — Вилли!
В дверном проеме появился юноша.
— Еще отвару, господин полковник?
— Спасибо, Вилли. Я чувствую себя лучше, видишь, даже встал с постели.
— Слава тебе, Господи!
— Кто сегодня ведет караул?
— Кнаустон.
— Сколько с ним алебардщиков?
— Как ты приказал — тридцать.
Маржере помедлил, пытливо оглядывая широкоплечего парня.
— Вот что, Вильгельм! — внушительно, как о хорошо продуманном, сказал он, положив свою тяжелую руку воина на плечо юноши. — Ты сегодня тоже возьмешь алебарду.
Фирстенберг удивленно посмотрел на него.
— Да, да, так нужно… Какое-то у меня тревожное чувство. Скажешь капитану, чтобы поставил тебя у дверей в опочивальню. Даже мышь не должна проникнуть к его императорскому величеству.
Ночь, вопреки опасениям Маржере, прошла спокойно. Но в восемь утра со стороны Кремля вдруг раздался набатный колокольный звон. Маржере, выглянув в окно, увидел, как строятся, поднятые по тревоге, под знаменами своих рот польские солдаты. Но ушли они недалеко. Им навстречу скакал всадник, размахивая венгерской шапкой с перьями:
— Стойте, стойте! Где ваш командир?
— Пан Гонсевский? — удивленно воскликнул Доморацкий, подъехав вплотную.
— Вы куда направились? — резко спросил посол. — Вас кто-нибудь звал?
— Ты же слышишь — колокол бьет тревогу! В Кремле что-то происходит!
— Обыкновенный пожар! Я советую возвратиться в казарму. И как можно скорее.
— Похоже, пан посол мне угрожает? — вспыхнул Доморацкий.
— Не угрожаю, а предупреждаю, — вкрадчиво сказал Гонсевский. — Дело в том, что, когда начался набат, мои слуги слышали, как на Красной площади бояре кричали этим московским канальям, что поляки хотят убить их государя Димитрия! Возбужденная толпа взялась за колья. Если твоя рота появится на площади, может произойти кровопролитие!
Доморацкий махнул рукой, давая команду роте повернуть назад. Тем временем над Кремлем продолжал плыть тревожный гул. Потом раздались яростные крики толпы, сопровождаемые оружейными выстрелами. Маржере, не выдержав, выскочил на улицу и увидел, что к нему бегут его алебардщики без алебард, в разорванных камзолах, с испуганными лицами. Они остановились возле командира с воплями:
— Беда, беда! Заговорщики!
— Где Кнаустон? Почему вы бежали?
— Кнаустон — первый, кто крикнул: «Бегите, пока не поздно! Царь убит!»
— Убит?! — недоверчиво переспросил Маржере. — Или захвачен в плен?
