Оставшись наедине с Патриком, судья закрыл дверь на замок и протянул своему гостю бумагу:
- Прочти.
Состоявший всего из трех строк и подписанный Карлом Хаски рапорт констатировал его отказ от дальнейшего ведения дела "Штат против Патрика С. Лэнигана". Документ вступал в силу ровно в полдень, то есть через час.
- Все утро я проговорил с судьей Трасселом. Он вышел отсюда минут пять назад.
- Думаешь, он отнесется ко мне непредвзято?
- Трассел будет абсолютно беспристрастен. Я сказал ему, что, по моему мнению, это будет суд не над убийцей. Мои слова он воспринял с облегчением.
- Суда вообще не будет, Карл.
Патрик взглянул на прикрепленный к стене календарь - таким Карл пользовался всегда. Каждый день октября плотно забит слушаниями и заседаниями, работы хватило бы и на пятерых.
- Компьютера ты себе так и не купил? - спросил он.
- Хватает того, что стоит у секретарши.
В этом кабинете они познакомились много лет назад, когда Патрик пришел сюда как адвокат семьи, попавшей в трагическую автомобильную катастрофу. Ведение дела было поручено Карлу. Суд длился три дня, после которых они стали друзьями. Присяжные постановили, что виновник трагедии должен выплатить пострадавшим два миллиона триста тысяч долларов - самую большую сумму за всю историю судопроизводства на побережье. Фирма Богена согласилась уладить дело за два миллиона ровно, и треть, как полагается, юристы оставили себе. После уплаты каких-то долгов и некоторых покупок оставшаяся сумма была поделена на четверых. В то время Патрик еще не входил в число партнеров, и они неохотно поощрили его премией в двадцать пять тысяч.
Это было то самое заседание суда, которое стало звездным часом Кловиса Гудмэна.
Оглядев отставшие от стены обои в углу, Патрик поднял глаза к потолку, на коричневое пятно от протекшей с крыши воды.
- Неужели в округе нет денег на ремонт? За последние четыре года твой кабинет ничуть не изменился.
- Мне осталось просидеть в нем всего два месяца. Плевать.
- Помнишь процесс по делу Гувера? Мой первый под твоим руководством и самый блестящий?
- Конечно. - Карл положил ноги на стол и сцепил руки на затылке.
Патрик рассказал ему историю Кловиса Гудмэна. От начала и почти до конца.
Его неторопливое повествование было прервано громким стуком в дверь. Принесли обед. Стоявший на пороге служитель держал картонную коробку, от которой распространялся тонкий аромат. Патрик встал рядом со столом и наблюдал за тем, как из коробки появился салат из икры и огромные клешни краба.
- Это от Мэри Мэхони, - объяснил Карл. - Боб послал вместе с приветом тебе.
Заведение Мэри Мэхони представляло собой нечто большее, нежели просто оазис для измученных голодом и жаждой судей и адвокатов. Оно было старейшим на побережье ресторанчиком, славившимся деликатесами и салатом из икры.
- Передашь ему и мой, - ответил Патрик, протягивая руку к клешне. - В ближайшее время я думаю поужинать у него.
Ровно в полдень Карл включил втиснутый на книжную полку маленький телевизор, и оба, не проронив ни слова, просмотрели репортаж об утренних арестах. Событие никак не комментировалось. Сами юристы, казалось, потеряли дар речи. Ничего, к удивлению смотревших, не сказал и Морис Маст. Представители ФБР тоже молчали. Сколь-нибудь значимая информация отсутствовала. Журналистке, готовившей репортаж, оставалось только фильтровать слухи.
Тут-то и всплыло имя Патрика. Из каких-то источников ей стало известно, что аресты стали частью детального расследования дела мистера Лэнигана. На экране замелькали кадры, запечатлевшие прибытие Патрика в суд Билокси на первое слушание. Затем появилось простое и честное лицо ее коллеги. Приглушенным голосом он оповестил зрителей о том, что в данный момент стоит у двери расположенного в Билокси офиса сенатора Гэрриса Нея, двоюродного брата Чарлза Богена. В настоящее время сенатор находится в Куала-Лумпуре с торговой делегацией, визит которой, если окажется успешным, позволит создать в штате Миссисипи новые рабочие места, правда, заработная плата будет минимальной. В связи с этим сенатор не имеет возможности сообщить что-либо о факте ареста. Никто из восьми сотрудников его офиса вообще ни о чем не слышал и мнение свое высказать не пожелал.
Длился репортаж десять минут.
- Чему ты улыбаешься? - спросил Патрика Карл.
- Отличный сегодня день. Надеюсь, им хватит мужества добраться и до сенатора.
- Я слышал, ФБР сняло с тебя все обвинения.
- Да. Вчера мне пришлось дать показания большому жюри присяжных. С каким удовольствием, Карл, сбросил я с плеч свою тяжкую ношу! Я же годами носил в себе их тайны.
Глядя на экран, Патрик забыл о еде, а сейчас вообще потерял аппетит. Даже краб больше не казался вкусным.
- Ешь, - сказал Хаски. - Ты похож на скелет.
Взяв из пакетика подсоленное печенье, Патрик подошел к окну.
- Я все-таки хочу разобраться, Патрик, - продолжил Карл. - С разводом все улажено. ФБР забыло о своих претензиях к тебе, а ты согласился вернуть девяносто миллионов плюс небольшой процент. Так?
- В общей сложности сто тринадцать миллионов.
- Обвинение в умышленном убийстве вот-вот рухнет, потому что никакого убийства, оказывается, не было. Вменить тебе в вину кражу штат не может, потому что это уже сделали люди ФБР. Иски страховых компаний отозваны.
Пеппер где-то, надо полагать, неплохо устроился. С Кловисом все ясно. Таким образом, на тебе остается лишь его потревоженная могила.
- Почти в точку. Это называется глумлением над трупом, если ты дашь себе труд заглянуть в кодекс. Судьям полагается знать подобные вещи.
- Да. Другими словами, речь идет о преступлении.
- О нетяжком преступлении.
Карл бросил восхищенный взгляд на друга - наверняка тот сейчас обдумывает следующий шаг.
- А можно мне с тобой? - спросил он.
- Куда?
- Просто с тобой. Выйдешь отсюда, встретишь свою девушку, заберешь деньги и поселишься на яхте. Я бы с удовольствием присоединился к тебе.
- Но пока я здесь.
- С каждым днем ты становишься все ближе к двери. - Выключив телевизор, Хаски направился к Патрику. - Одного я никак не пойму, - сказал он. - Кловис умер, но что произошло после его смерти?
- Хочешь знать подробности? - Патрик усмехнулся.
- Я все же судья. Факты всегда важны.
Патрик сел в кресло и положил босую ногу на стол.
- Я чуть не влип. Не так уж просто украсть чей-то труп.
- Верю.
- Я настоял на том, чтобы Кловис оставил распоряжения на случай смерти. Я даже добавил один пункт в его пожелания относительно похорон: гроб должен быть закрыт, никакого прощания с покойным, никаких ночных бдений. Обычный гроб из досок и самая простая процедура погребения.
- Из досок?
- Да. В том, что касалось обряда похорон, Кловис был весьма щепетилен. Дощатый гроб без всякого саркофага. Так, видишь ли, хоронили его деда. Словом, в момент его смерти я находился в больнице, дожидался приезда из Уиггинса похоронной команды с катафалком. Их старшего звали Ролланд, он же был и владельцем ритуального бюро. Черный костюм, галстук-бабочка. Я сообщил ему о воле Кловиса. В соответствии с завещанием все, что требовалось сделать, должен был делать я, Ролланд ни на что не обращал внимания. Часа в три дня он заявил, что скоро нужно будет заняться бальзамированием, и осведомился, есть ли у Кловиса костюм. Мы как-то не подумали об этом. Я ответил, что нет, костюма у Кловиса мне видеть не приходилось. Обнадежил Ролланд: у него имелось несколько старых, он обещал позаботиться о достойном виде усопшего.
Кловису хотелось быть похороненным на своей ферме, однако я несколько раз объяснил, что в штате Миссисипи это невозможно - только на официальном кладбище. Дед его участвовал в Гражданской войне и считался, если верить Кловису, настоящим героем. Умер дед, когда мальчишке было семь лет, и бдение у гроба, по тогдашним традициям, продолжалось три дня. Гроб установили на стол в гостиной, через которую проходили те, кто хотел попрощаться. Все это очень нравилось Кловису, он и для себя намеревался устроить нечто подобное. Взял с меня клятву, что бдение проведу я сам.
Я растолковал волю старика Ролланду, и тот сказал, что видывал всякое.
В наступившей темноте я сидел на крыльце домика Кловиса, когда к нему подкатил катафалк. Я помог Ролланду поднять гроб по ступеням и занести в комнату. Мы поставили его напротив телевизора. Помню свое удивление: гроб оказался совсем легким. Старик под конец усох так, что весил не более сорока килограммов. Ролланд спросил, один ли я в доме. Да, сказал я, это малое бдение, и попросил открыть гроб. Он заколебался, мне пришлось объяснить, что я забыл положить туда семейные реликвии времен Гражданской войны, с которыми покойный не захотел расстаться.
Ролланд завозился с ключом над винтами и гайками, а я стоял и смотрел. Кловис выглядел как живой. Я положил ему на грудь пилотку его деда и полуистлевшее знамя семнадцатого полка. Затем Ролланд закрыл гроб и уехал.
