Уилсон Келли с большим удивлением узнал, что золотая мелодия любви играла у его собственного служебного входа, но выжал из новости все возможное. Газетные заметки, озаглавленные «Роман на сцене», сообщали романтикам, что последняя пьеса Уилсона Келли бьет все рекорды в «Бельведере». Однажды в ответ на неожиданное желание зрителей послушать речь мистер Келли поблагодарил всех за милостивый прием и поведал, как крылья любви осенили новейшее пополнение его труппы, их маленького соловья Клодию Лэнсинг, дочь выдающегося государственного служащего, сэра Генри Лэнсинга, и не далее как вчера обручили ее с мистером Кэролом Хиггсом, гениальным молодым драматургом, в соавторстве с которым он, Уиллсон Келли, имел честь написать пьесу, которую зрители только что так тепло приняли. С возгласом «Клодия, дорогая!» он вывел ее на сцену. Зрители, радуясь хотя бы чему-то поаплодировать, разразились овацией, и, приняв ее груз на свои крепкие мужские плечи, мистер Келли поклонами спровадил Клодию за кулисы и – после уместного интервала – за ней последовал.
Присутствовал он и на бракосочетании. Пришли также Герберт Поттер и Дора, уже обручившиеся. Клодия обрадовалась, хотя и несколько удивилась, что Герберт так быстро утешился и нашел ей замену.
– Не так быстро, как ты, – сказал Клод, когда сестра привлекла его внимание к ветрености мистера Поттера.
– Я никогда не была с ним помолвлена, – возмущенно возразила Клодия.
– В таком случае и он с тобой не был.
– Но… но я ему нравилась. Знаю, что нравилась. Женщина всегда знает.
– Наверное, он тоже думал, что он тебе нравится.
– Это другое дело.
С женщинами всегда «другое дело», подумал Клод. В отношении мужчин принцип «Поступай с ближним, как хочешь, чтобы поступали с тобой» утрачивает для них силу. Он украдкой глянул на Хлою, а она в ответ наградила его любящим взглядом, и впервые этот взгляд его не тронул. Он осознал, что этот взгляд значит для него не больше улыбки девушки за стойкой в табачной лавке, когда он с ней здоровается. Он слышал, как с задних рядов громыхает голос Поттера. «Так и мне следовало бы, – думал он. – Сообразить, что добра не жди, и начать с чистого листа. Но не с женщинами. К черту всех женщин. Почему я не в Париже, почему не учусь живописи? Париж… Испания… Алжир – целый залитый солнцем мир, чтобы его рисовать, и этот мир ждет меня! Теперь никакой Клодии, никакой Хлои. Боже ты мой, я один! Я свободен!»
Глава XVII
1
«Еще вопросы есть» лежали на прилавках магазинов и газетных киосков. Усталые бизнесмены, остановившись схватить перед поездом вечернюю газету, видели наклейку «Спутник кроссвордиста», отмечали его существование и спешили дальше. Они занимали свои места в купе поезда. Они кивали таким же усталым лицам напротив. Они проглядывали заголовки и котировки перед закрытием биржи. Еще что-нибудь в газете есть? Ничего в газете нет. Она отправлялась в карман – для жены, из другого появлялась утренняя «Таймс» или «Телеграф». В кроссворде все еще зияли пустоты – как раз хватит времени его закончить.
Бог подземного мира в небесах. Шесть букв, последняя «Н». Э… это тот, кто вечно ошивался возле Сократа. Как Босуэл и Джонсон. И что составителей вечно на этих греков тянет? Слава Богу, не у всех тут гуманитарное образование. Пигмалион – слишком длинно, и почему в небе?.. Вот черт, это я Платона вспомнил, возле Сократа Платон ошивался. Тогда какой тут бог на «н»? Уверен, я про него слышал. Ну, есть, конечно, плутократы… Малые, которые обращают в золото все, за что ни возьмутся… Знавал парочку таких в Сити, и кончили они за решеткой… Нет, тот был Мидас. Где-то я слышал про… Плуто! Ну конечно, песик у Диснея. Пес в небесах. Звезда кино. К черту собаку! Но как же называлась Собачья звезда? Вот она-то мне и нужна. Шесть букв. И почему, черт побери, никогда ничего не знаешь?
Еще вопросы есть?
Один, возможно, появится: почему, когда решаешь купить себе такой вот справочник, неделю спустя обнаруживается, что как раз его жена уже купила тебе в подарок на день рождения?
На этот вопрос Барнаби не нашел ответа, но с благодарностью принял факт как данность. Книга продавалась. Это будет своего рода доход. Переиздания время от времени. Две-три сотни в год набежит. А в июне он войдет в совет директоров. Ему по карману жениться, ему пора жениться.
Джилл каждый день приносила ему чай. В последнее время он ловил себя на том, что смотрит на часы и думает, что через пять минут она принесет чай. Ноги у нее были хороши, но не настолько, как у Сильви. Она не сидела у него на столе и ими не помахивала, а стояла непреклонно у двери и разговаривала с ним оттуда. Ему всегда удавалось ее задержать, как раз когда она подходила к двери. Он спешил сказать что-нибудь, что заставило бы ее развернуться и застыть у книжных полок – эдакая стратегическая позиция для ответных реплик. Странно, но она все еще боялась нападок на свою независимость и обязательно должна была иметь под рукой средство оборвать разговор. Вот так: спиной к двери, касаясь пальцами ручки.
Когда она подошла к двери на сей раз, он спросил:
– Не пора ли нам снова сходить в театр? Или в прошлый раз вам не понравилось?
Она быстро повернулось.
– Вы считаете, я недостаточно вас поблагодарила?
– И как же вы догадались? Тут я совершенно ненасытен. Меня нельзя достаточно отблагодарить. Разумеется, от стольких изъявлений благодарности я страшно смущаюсь, то и дело застегиваю и расстегиваю пальто, но они просто чудо как на меня влияют, я жить без них не могу. – Посмотрев на нее насмешливо, он сказал: – А теперь смейтесь.
– С чего бы?
– Из дружеского расположения. Из вежливости. Знаете, вы так много думаете о том, что причиняют люди вам, что никогда не задумываетесь, что причиняете им вы.
– И что я вам причиняю?
– О, самое разное. Расскажу, когда буду знать точнее. А пока, как я и предлагал, почему бы нам не сходить вместе в зоопарк?
У нее перехватило дыхание.
– Я никогда не была в зоопарке! – ответила она с жаром.
– Вы никогда не… Вы никогда?! Ну, впрочем, и я тоже с десятилетнего возраста, но я знаю людей, кто ходил. Почему бы нам не пойти?
– Мне бы очень хотелось.
– Отлично. В воскресенье после полудня? Я могу купить билеты. Не буду утверждать, что зима – идеальное время для зоопарка, но у крокодилов должно быть довольно тепло. Послушайте, давайте пойдем утром и съедим там ленч… слишком рано сейчас темнеет. Вы можете заплатить за ленч, а я – за такси.
– Это было бы прекрасно.
– Тогда давайте договоримся, пока не расстались. Вам двадцать один год, и вы никогда не видели бегемота. Верно?
Она с улыбкой кивнула.
– Тогда вас ждет сюрприз. И не говорите потом, что я вас не предупреждал.
Счастливо рассмеявшись, она вышла. «Прогресс», – подумал Барнаби, абсурдно довольный собой.
Помешав, он отпил чаю и надкусил печенье. «Если она теперь уйдет, я буду по ней скучать, – подумал он. – В ней есть что-то… почти антисептическое. Она ну… помимо всего прочего, она честная. А честность в женщине… освежает. Независимость. Пусть и довольно ершистая независимость. Конечно, она очень молода. Боже ты мой, она на пятнадцать лет младше меня… Интересно, значит ли это для нее что-нибудь?»
Встав, он посмотрелся в зеркало у одежной вешалки. «Нельзя быть моложе своего отражения, – думал он, – и красивым меня не назовешь. Но ведь из зеркала на меня смотрит лицо, не пустившее в мир тысячу опечаток, пока шла редактура дурацких «Еще вопросы есть», а это было куда посложней, чем грекам с их тысячью кораблей, которые якобы поплыли из-за лица Елены Троянской». Да уж, этого у него не отнять. Он вернулся за стол.
Мысли о Хлое вот уже несколько недель вызывали у него чувство некоторой неловкости. Он не виделся с ней с того вечера в «Бельведере», но что он мог поделать? По всей очевидности, написать или позвонить, но каждый день, который он пропускал, только усложнял задачу. Не следовало ей вести себя так… так собственнически. «Она-то, сколько я ее знаю, ходит в театры и рестораны со всеми сущими мужчинами, и не мне жаловаться, но если я один разок веду куда-то девушку, она заставляет меня чувствовать, будто я ее предаю. Почему предатель всегда я? Почему я ее должник, если я предложил ей все, а она от всего отказалась? Ох уж эта извечная уверенность женщины в собственной непогрешимости и своем праве на особую преданность!»
Что, если он снова предложит ей руку и сердце? Она ему откажет. Ладно, тогда он скажет: «Прости-прощай». Нет, черт побери, ничего такого он не скажет – такое говорят только в пьесах Уилсона Келли. Но он скажет, мол, им, наверное, лучше перестать встречаться, что для них обоих будет лучше, если… Нет, в том-то и беда, что не для обоих. Чем больше мужчин за ней ухаживают, тем лучше для нее, они ведь дарят ей подарки, назначают свидания, на которые она приходит или не приходит. Для нее – сплошные удовольствия, а для мужчин что? Ладно, тогда он скажет, что будет счастливее. «Так нельзя. Я так дальше не могу». (Опять Уилсон Келли.)
