всеми этими деревенскими деликатесами, но в последний момент остановился. Стоп. Он влез в какую-то игру, чужую игру, правил которой он до конца не понимает, но ведь, как известно, незнание правил не освобождает от необходимости их соблюдать. Что. он, Ларькин, надеется увидеть на этом хлыстовском сборище? Инопланетян, которые общаются с землянами исключительно по принципу их религиозной принадлежности? Огромную черную дыру, которую эти хлысты прячут где-то на острове, прикрывая ветками?
Виталий был на этом острове и ничего сверхъестественного, не считая, конечно, показаний приборов, он там не обнаружил. А повышенный радиационный фон может объясняться и чем-то другим, кроме присутствия чужеродного объекта. Итак, подведем итоги. Виталий Ларькин со своими правильным, аналитично устроенным мозгом ничего на острове не нашел, а хлысты там регулярно что-то видят. А кроме хлыстов все эти чудеса наблюдают не совсем трезвые граждане. Значит, правильные мозги на этом острове ни к чему — не воспринимают они аномалию. Чтобы что-то увидеть, нужно отключить свою нормальность. Поэтому, если Виталий хочет узнать то, что знают эти сектанты, ему нужно стать таким же, как они. Не навсегда, конечно, а хотя бы на эту ночь. А если-все это окажется глюками или религиозными видениями — ну, что ж, значит, будет что вспомнить. Значит, правила игры принимаем, даже если они кажутся нам непонятными и нелепыми. Играть — так играть.
К обеду туман рассеялся, и снова выглянуло солнышко. Мир обрел свои привычные формы, и романтическая зыбкость очертаний бесследно исчезла. Виталий сидел у окна, терзаемый танталовыми муками, и делал вид, что наслаждается сельским пейзажем. Но вся эта деревенская идиллия Виталию уже давно наскучила, делать было нечего. Почему-то страшно захотелось курить, и Ларькин, поминутно глядя на часы, ждал только одного — вечера.
В половине седьмого капитан, как и было условлено, сидел на крылечке и прислушивался к шагам. Дверь тихонько скрипнула, Виталий поднялся и вышел за калитку. Иван молча взял его за руку и повел, как маленького, за собой.
— Ну, что ты? Как? Готов? — взволнованно спросил Иван, крепко сжимая руку Виталия. Похоже, переживал он больше, чем сам Ларькин.
— Я всё сделал, как ты говорил. Только молиться у меня, честно говоря, не очень получилось — не обучен.
— Это ничего, Отец наш в мыслях читает. Главное, чтобы мысли у тебя светлые были.
Сионская горница, к которой привел Виталия Иван; оказалась обычным деревянным домом, разве что был он немного побольше, чем другие. Перед дверью Иван прошептал:
—Теперь перекрестись, скажи «с Богом», и пойдем.
Виталий размашисто перекрестился, поклонился до самой земли и вошел в дом.
Сионская горница была уже полна народу. Десятки голов одновременно обернулись к двери, десятки глаз — мужских, женских и детских — внимательно и строго смотрели на Виталия, как бы пытаясь понять, с чем пришел к ним этот человек, с добром или злом. Видно, не часто здесь принимают гостей, подумал Виталий.
Изнутри сионская горница была украшена росписями, изображающими ангелов и архангелов, летающих в облаках и проливающих на землю благодать в виде золотых струй и языков пламени. На стенах развешены иконы, но не обычные, какие можно увидеть в церкви. Одна из них особенно поразила Виталия. Изображен на ней был Христос, держащий в руках овцу, а вокруг него с радостными лицами скакали и плясали ангелы: кто на дудке играл, кто на гуслях, кто просто махал руками, исполняя какой-то танец.
— Что это такое? — шепотом спросил Виталий, указывая глазами на икону.
— Эта икона называется «Ликовствование», — зашептал ему на ухо Иван. — Сверху там написано: «Обретох овцу мою погибшую». Видишь, Христос принял в свои руки заблудшую овцу, то есть грешника. Если человек с верой идет к Богу, то Господь всегда его примет. А ангелы этому радуются, такое же ликование и здесь будет... Да ты сам после увидишь.
В сионской горнице было жарко и нестерпимо душно. Все окна были наглухо закрыты, да ещё снаружи прикрыты ставнями, отчего внутри было темно, и дом освещался только горящими у икон лампадками и свечами. Сладкий запах ладана перемешивался со свечной гарью и терпким запахом потных человеческих тел, и у Виталия, не евшего и не пившего с самого утра, от такого коктейля запахов стала немного кружиться голова. Понятно, почему на радениях в этой сионской горнице с ними всякие видения случаются. Здесь и просто так, без всяких молитв, отключиться можно. Господи, как же они этим дышат-то? Хоть бы окна приоткрыли.
Народ тем временем от пристального изучения Ларькина отвлекся. В толпе раздался тонкий женский голос:
— Дай к нам, Господи, дай к нам Исуса Христа...
Остальные тут же подхватили:
— Дай к нам Сына Божьего и помилуй, сударь, нас!
Пресвятая Богородица, упроси за нас Сына Твоего,
Сына Твоего, Христа Бога нашего,
Да Тобою спасем души наши многогрешные...
Откуда-то из дальней комнаты появился Данила, одетый в длинный белый балахон, подпоясанный расшитым кушаком.
— Приидите, поклонимся цареви нашему Богу, Приидите, поклонимся и припадем Христу, цареви нашему Богу, Приидите, поклонимся и припадем самому Христу, цареви и Богу нашему! — зычным голосом запел Данила.
Все стали креститься и кланяться. Больше всего Виталия поразило то, что крестились они двумя руками. Он попробовал сделать то же самое, но у него не получалось — выходили какие-то беспорядочные движения.
— Смотри на меня, — тихонько толкнул его в бок Иван. — Делай так же, не торопись. На лоб, на плечо, потом на другое плечо и на живот... Ну, вот.
— А почему вы двумя руками креститесь? — полюбопытствовал Виталий.
— Подожди, сейчас говорить нельзя. Я тебе потом расскажу, в лодке.
Данила между тем дочитал какой-то длинный псалом и замолчал. Вокруг стало совсем тихо, толпа расступилась, оставляя Ларькина как бы один на один с кормщиком. Десятки глаз устремили свой взгляд на Виталия.
— Зачем ты к нам пришел? — строго спросил Виталия Данила.
Виталий в недоумении, как бы ища спасения, посмотрел на Ивана.
— Правду говори, только правду, — шепнул ему тот.
— Я знать хочу то, что вы знаете, — проглотив ком, подступивший к горлу, тихо произнес Виталий. — Себя хочу найти, Бога узнать...
— Путь к Богу труден, — более ласковым голосом продолжал Данила, — много испытаний будет. Готов ли ты к ним?
— Готов, — искренне ответил Виталий.
— Ну, что
