Примерно час спустя их речь постепенно замедлилась, а разговор перешел от земных воспоминаний к жизни на Горре.
Лиска, не удержавшись, похвасталась своим браком и замерла, ошеломленная, узнав о помолвке своей новой знакомой с Виером. Она открыла рот, чтобы сказать что-то, но тут же захлопнула его.
— Я знаю, что он был помолвлен с тобой. И… это не он рассказал репортерам… ты ведь знаешь? — тихо спросила девушка.
— Знаю, — быстро сказала Лиска. — Не волнуйся об этом.
Ее взгляд в очередной раз за последний час упал на перебинтованную спину собеседницы, и на этот раз Мария поймала его:
— Думаешь, я идиотка, что пошла на это, да?
— Вовсе нет! Честно говоря, я восхищаюсь твоей смелостью.
— И ты не думаешь, что она граничит с глупостью?
— Нет. Честно, нет. Ты пошла на это, потому что хотела, и…
— Я не хотела.
— Что?
Лиска вытаращила глаза и приоткрыла рот, донельзя удивленная. Чего-чего, а этого она не ожидала услышать.
— Ну… в смысле, хотела крылья, да. Но… я ненавижу больницы, с детства. Если бы только знала, как я не хотела операции. У меня… у меня на Земле отец умер после аппендицита. Думаю, если бы у меня воспалился аппендикс там, я до последнего бы не давала себя резать — пока не начала бы умирать. Но после переезда на Горру что-то изменилось. Когда мне открыли телепатические способности, я как будто почувствовала себя новым человеком, почувствовала, что вообще все возможно… Я несу бред? — спросила Мария, вдруг оборвав себя на полуслове.
— Нет.
Лиска решительно помотала головой:
— Пожалуйста, продолжай! Я понимаю, о чем ты говоришь.
— Ну вот… в общем, когда узнала про крылья — я подумала, что это того стоит, и мне просто должно повезти после всего. Моя жизнь на Земле ни на что не была похожа — не могла же я прилететь на Горру, чтобы умереть в больнице? Вот я и решилась.
Мария надолго замолчала, и в палате воцарилась тишина. Лиска ошеломленно смотрела перед собой, и ее мысли внезапно унеслись далеко от палаты, в которой она сидела, и от девушки, лежавшей на кровати.
— Тхорн, мне нужна твоя помощь, — заявила она следующим утром, едва ее любимый преподаватель пересек порог дома.
— Неужто?
Кошачий взгляд пронзил не хуже лазера, и Лиска сердито стиснула челюсти:
— Ты можешь хоть раз не читать мои мысли и позволить произнести что-то вслух?
— А ты можешь не быть такой склочной? — парировал он. — Ладно, говори. Я весь внимание.
Лиска кивнула и подняла правую руку, позвенев браслетом, который ее измучил.
— Я хочу вспомнить. Я думаю, что готова, — негромко сказала она. Страшно было так, словно за спиной находился обрыв, с которого она уже прыгнула и теперь летит вниз, в какую-то бездонную пропасть, на дне которой неизвестное чудовище.
Выражение вечно невозмутимого лица Тхорна немного изменилось.
— Садись, — совсем другим голосом сказал он. А потом протянул руку, расстегнул ее браслет и положил на стол перед ними. Его теплые огромные ладони сгребли обе ее руки, и их взгляды встретились: ее, полный тревоги, и его — надежный, спокойный. Согревающий.
— Сначала скажи мне, что ты помнишь, — тихо предложил его мягкий голос, такой же кошачий, как и глаза. Однажды, уловив эту ассоциацию, Тхорн поинтересовался, кто такие кошки, и Лиска позволила себя просканировать, чтобы он сам увидел. А потом он кивнул, рассказав, что представители похожего семейства есть и на Горре, но никому не приходит в голову тащить их в дом — они своевольны, опасны и порой весьма крупны. «Но ты права, нечто общее у нас, пожалуй, есть», — задумчиво сказал он тогда, явно очень довольный сравнением.
— Я помню мертвую собаку. И я помню ее живой. Но я не знаю, что произошло между этими… картинками. Не знаю, как она умерла.
— Хорошо, — осторожно сказал Тхорн, слегка потирая ее ладони своими пальцами с обеих сторон. — А себя ты помнишь? Какая ты была тогда?
Лиска сначала помотала головой, но тут же замерла, задумчиво повернув ее:
— Помню вроде… красное платье с такими, — она провела рукой по груди, — белыми кружевами, вот здесь. И еще носочки почему-то.
— Это очень хорошо. Теперь я тебя уведу, и ты попробуешь представить себя маленькой, в том платье. Только это, ладно?
— Мне не по себе.
— Это не удивительно.
— Тхор… ты ведь знаешь, что там?
— Нет. Но я точно знаю, что это давно в прошлом, чем бы это ни было. В прошлом, понимаешь? Все, что мы сейчас сделаем — это достанем это оттуда и выбросим этот хлам на свалку, где ему и место, договорились?
— Но я буду помнить…
— Будешь. Но это воспоминание больше не будет иметь власти над тобой. Оно больше не будет твоим кошмаром. Просто воспоминание — одно из миллионов.
Его глаза смотрели настолько уверенно и твердо, что Лиска поверила. Она кивнула и позволила затянуть себя в увод, и тут же закрыла глаза, представляя себя ребенком. Сначала попытки не особенно удавались — до тех пор, пока ее затылка не коснулась ладонь Тхорна, от которой словно электрические разряды пошли по волосам.
— Что ты делаешь? — прошептала она, вздрогнув.
— Ты мне веришь?
— Конечно, верю.
— Тогда расслабься и продолжай вспоминать.
— Есть, командир, — язвительно бросила она, поскольку его тон показался чересчур пафосным.
— Отшлепаю, — невозмутимо отреагировал Тхорн. Лиска вздохнула. С такой аргументацией спорить было трудно.
Вновь сосредоточившись на деталях из воспоминаний, ее сознание не заметило, в какой момент «утонуло». Но все произошло, как вспышка. Ветер, утро, серое небо. Начало осени — еще тепло, но собирается дождь. Мама тянет за руку, торопится довести ее до садика. Лиска поворачивает голову, и видит собаку — она лежит на газоне, по морде стекает кровь. Ее глаза — огромные, добрые… беспомощные. Полные мольбы и боли.
— Мам, подожди!
Через мгновение она держит собачью морду на коленях нового платьица и погружается в телепатический контакт сильнее, сама того не понимая. Она чувствует боль несчастной псины, как свою — она очень сильна. Переломанные кости, рваная рана на голове. Вероятнее всего — сбила машина. Ей нужна, очень нужна ее помощь. Лиска поворачивается к матери, ища поддержки, но вместо этого внезапно чувствует ее нарастающую злость. А в следующую минуту — взрыв.
Три яростных шлепка, подзатыльник, крики — в сплошном шоке она далеко не сразу поняла, что материнский гнев вызван испачканным платьем — новым и, видимо, дорогим. Самым красивым в ее малышковом гардеробе.
Дальнейшее Лиска воспринимала как сквозь сумрак — возвращение домой, переодевание, еще один шлепок в сердцах, еще крики — что-то про блох и грязь… По ее щекам градом катились слезы, но она все пыталась говорить маме про собаку, про то, что надо помочь — все еще верила, что рано или поздно та образумится. Когда стало понятно, что матери на псину плевать, Лиска устроила истерику. На которую, впрочем, никто не обратил внимание — ни мама, ни воспитательница в садике. Она рыдала еще часа два в углу, в группе, пока не получила еще шлепков от воспитательницы.
