Но ее почему-то здесь нет.
Кроме Кэт и Зары здесь только Гай. Мистер Обвислый. (Простите, это, конечно, тоже вылетело у меня машинально. Как-то несерьезно для консультанта по любовным отношениям. Еще раз извините, для бывшего консультанта, разумеется.) Он одет в черные брюки и черную рубашку, расстегнутую чуть ли не до пупа и обнажающую его грудь в двадцать четыре карата. Он довольно смущенно косится в мою сторону и многозначительно прокашливается.
— Как вы, наверное, уже знаете, Вероника сегодня присутствовать на собрании не может. Судя по тому, какой несчастный случай с ней произошел, она какое-то время вообще не будет появляться в редакции.
Несчастный случай? Я не ослышалась?
Гай обращает внимание на мою растерянность и понимает, что я еще не в курсе событий. Он считает необходимым проинформировать меня о следующем: оказывается, во время уик-энда, когда Вероника каталась на своей лошади, умудрилась сверзиться с нее и сломать ногу.
У меня отвисает челюсть. Я представляю себе, как Вероника летит по воздуху, при этом лицо ее охвачено паникой, и вот она грохается о землю…
— А это означает, — продолжает Гай, — что я должен довести до ума октябрьский номер, отдать его в типографию и проследить за реализацией тиража. Вся ответственность перекладывается на меня.
Он нарочито сузил глаза и сверкнул белоснежными зубами. На какой-то момент его личная торговая марка — эта лисья улыбка — вернулась на его лицо. Он продолжает что-то говорить, и я вижу, как шевелятся его губы, но уже ничего не слышу.
Вся ответственность перекладывается на меня.
Если Вероника на время выпадает из общей цепочки, то у меня еще остается надежда. Она едва мерцает, но тем не менее это надежда! Я могу еще все поправить, и пусть у меня в руках осталась одна-единственная карта, но зато какая! Туз!
Я наблюдаю за тем, как Гай отдает какие-то распоряжения Кэт, единственной «крошке» в редакции, которую он еще не успел зацапать своими хищными лапами. Хотя ему этого очень бы хотелось. Это видно по блеску его глаз, по тому, как он проводит пятерней по своей роскошной гриве всякий раз, когда она смотрит в его сторону. Он просто выжидает, и его звездный час обязательно наступит. Так случилось со мной, так произошло и с Зарой (когда умер ее отец, она решилась поплакать на мужественном и всегда готовым для этого плече Гая).
И я могу одним словом лишить его этого прекрасного шанса. И не только в том, что касается Кэт. Он может навсегда забыть обо всех оставшихся нетронутых им женщинах в нашем здании. Мне нужно произнести всего одно слово.
Но я молчу. Я просто смотрю на него. Я жду, пока напряжение достигнет такого момента, когда воздух станет настолько плотным, что его можно будет резать ножом. И как только он заканчивает инструктировать Кэт, я выпаливаю свой вопрос:
— Послушай, Гай, можно тебя спросить кое о чем? У тебя было время просмотреть мой материал, который я прислала для октябрьского номера?
Он мгновенно скисает.
— Да, Марта, и об этом я… э-э-э… хотел бы с тобой поговорить. Но мне кажется, это будет удобней сделать с глазу на глаз, так сказать, в приватной беседе после общего собрания.
Я в этом даже не сомневалась.
— А, понятно. Но мне казалось, что решение собрания может повлиять на номер, а поэтому было бы логичней обсудить мой материал в присутствии всех остальных. Но если ты решил, что лучше оставить это между нами, что ж, пусть будет так.
Он смущен, он не знает, как ему следует сейчас поступить:
— Да нет, все в порядке. Если тебе так будет лучше, то я не против. Никаких проблем.
Моя нижняя губа аж раздувается от гордости:
— Фантастика. Так что ты скажешь о моем материале? — Я чуть склоняю голову вбок, не сводя с него глаз.
— Ну, ты знаешь, Марта, кро… — Вот это да! Он чуть не произнес это слово до конца. То самое, на букву «К». Причем прямо на собрании. Но все же успел вовремя взять себя в руки. Значит, я все еще произвожу на него впечатление, и он ничего не забыл. — Дело в том, что, как тебе, наверное, известно, в этом месяце мы скорее всего не сможем напечатать твои ответы на письма читательниц.
— Как это? Я ничего об этом не знала.
Он ерзает на стуле, нервно улыбается Кэт и продолжает уже более корректно:
— Марта, те ответы, которые ты предлагаешь поместить в журнал, нас не устраивают. К тому же Вероника дала тебе сроку три месяца.
— М-м-м…
Затем он пробует подойти к решению проблемы с другого конца:
— Ну, если бы все зависело только от меня…
— Но у меня лично нет никаких проблем…
— Если бы я мог оставить твой материал, как есть…
— Но ведь пока что именно ты вправе принимать такие решения, — напоминаю я.
— Э-э-э… Да, конечно, но все же…
Мне уже нечего терять, и я выпаливаю:
— Как я понимаю, вся ответственность теперь лежит на тебе.
— Марта, послушай, ты же не думаешь, что я смогу опубликовать в этом месяце предложенный тобой материал, а потом еще и продлить с тобой контракт, верно ведь?
Я пожимаю плечами и обиженно надуваю щеки.
— Ну, подумай сама. Если я опубликую твои ответы в октябрьском номере, тогда цифры по реализации…
— Станут совсем маленькими и неубедительными? — выдвигаю я свое предположение к его явному неудовольствию.
— Ну, не совсем так, но это может оказаться губительным для профиля нашего журнала, и тогда число его читательниц…
— Ужмется до минимальных размеров?
Цвет его лица меняется от бледно-персикового до кроваво-багрового. Вот в чем вопрос. Достойно ли смириться и отпустить меня на все четыре стороны, или надо оказать сопротивление и быть во всеуслышанье обвиненным в импотенции?
— Я просто хочу тебе сказать, что мы не имеем права так рисковать. Если тираж упадет ниже двухсот тысяч, то положение станет опасным и тогда он…
— Уже никогда больше не воспрянет? — Я подношу руку к лицу и наглядно опускаю безвольный мизинец. В глазах Гая мелькает что-то похожее на гнев, явно вызванный моим ребяческим поведением. Кэт и Зара увлечены нашей перепалкой.
— Ну, хорошо-хорошо, мы все сделаем так, как ты просишь. В этом номере твои рекомендации обязательно будут опубликованы.
— А кто даст на это разрешение?
— Я… посоветуюсь с Сэлли.
— Спасибо, Гай, — говорю я и одариваю его озорной улыбкой. — Это было бы замечательно.
Глава 38
В тот же день, но чуть позже, я захожу к Стюарту. Его берлогу не узнать. Тут уже нет ни пустых пивных банок, разбросанных по ковру, ни справочной литературы по пользованию компьютером. Не видно и коробок из-под пиццы. Чистая пепельница сверкает серебром, а коллекция «крошек с шикарными базуками», занимавшая раньше все стены, заметно поредела.
