Постарше других был и шестикурсник Юрий Воронцов, который до института служил в военной авиации. Друзья дали ему кличку "Граф" - из-за аристократической фамилии.
Остальные - Александр Зубарев, Ромас Эйдригявичус, Вальдур Винк, Георгий Антонос - были совсем мальчишки, поступившие в институт со школьной скамьи. Они знали по два-три языка, а свой собственный язык за зубами держать не научились.
Первыми арестовали Ломова, Зубарева и Воронцова. Спустя двое суток пребывания в Лефортово Зубарева отпустили, но вызвали на допрос Антоноса. Оказалось, что он хотя и из Прибалтики, но не литовец, а русский. Литовцем был Ромас Эйдригявичус, и его на следующий день взяли под стражу. "Балтийский след" представлялся следователям очень перспективным, поскольку Прибалтика всегда была в оппозиции к Москве, и из Гаваны был отозван проходивший там практику эстонец Вальдур Винк.
Задержанным предъявили обвинение в антисоветской агитации и пропаганде, создании подпольной антисоветской организации и подготовке покушения на Хрущева. Самой серьезной была последняя статья уголовного кодекса, влекущая за собой высшую меру наказания.
Естественно, грамотные студенты, побывавшие к тому времени за границей в качестве практикантов в посольствах и торгпредствах, переводчиков делегаций и знавшие что к чему, категорически отрицали подготовку теракта против Хрущева. Своим посиделкам они придавали невинный характер.
Следствие между тем настаивало, что группа заговорщиков намечала произвести покушение на Хрущева во время первомайской демонстрации 1964 года на Красной площади в Москве.
Правда, насчет орудия убийства ясности не было. Сначала террористов подозревали в том, что они намеревались осуществить свой злодейский замысел с помощью старой пушки у здания Музея революции. Потом долго расспрашивали, куда девался охотничий нож Зубарева, которым он резал колбасу. Нож действительно куда-то пропал - то ли его выбросили подальше от греха, когда начались задержания, то ли на бесхозное имущество позарились обитатели соседних комнат.
Нож в качестве вещественного доказательства плана убийства Хрущева приобщить не удалось, а вот гирьке от настенных часов-ходиков повезло больше. Ее изъяли и недоверчиво усмехались, когда террористы убеждали, что использовали этот предмет исключительно в мирных целях, то есть для банальной колки грецких и фундуковых орехов.
- А может обсуждали, как точнее попасть этой гирькой в висок сами знаете кому? - спрашивали следователи, крутя в руках тяжеловатую улику.
От абсурдности вопросов не выдержал подследственный Зубарев. Он попросил бумагу и ручку. Думая, что сейчас последует чистосердечное признание, его просьбу выполнили. Каково же было изумление и негодование следователей, когда они увидели текст. Он был составлен на английском языке и имел форму заявления послу США в Москве с просьбой предоставить политическое убежище.
Дерзкий поступок, вызванный нервным срывом, стоил Зубареву смирительной рубашки и обследования психиатрами.
Не все гладко шло и со вторым обвинением - по поводу создания подпольной антисоветской организации.
Улик, подтверждающих ее существование, было найдено две. Во-первых, зашифрованные программные документы организации, которые подследственные пытались выдать за конспекты лекций по дореволюционной истории КПСС. Во-вторых, большая бутылка канцелярского клея.
По версии следствия, заговорщики приобрели ее для расклейки антисоветских листовок. Напрасно эстонец Винк, волнуясь и сердясь, в который раз объяснял, почему он приобрел именно такую бутылку. Потому что не было маленьких? Это вы, молодой человек, можете рассказывать своей бабушке. Содержимое такой емкости явно предназначено именно для расклейки листовок.
Правда, самих листовок не нашли, хотя обыскивали тщательно.
Задержанные на следствии вели себя по-разному. Возмущенный Эйдригявичус называл все происходившее бредом, улики - смехотворными. Вину свою не признавал, от дальнейших показаний в знак протеста отказывался. Зубарев вообще выкинул такое коленце, что пришлось помещать в психушку.
Но были и такие, кто признавались. Игорь Ломов, например, признал существование заговорщической группы и ее программы. Может, вспомнил судьбу отца? Или следователи напомнили?
Винк, Воронцов и Антонос признались во вредных, необдуманных разговорах.
Наконец, полугодовое следствие закончилось. Обвинения в замышляемом теракте и организации антисоветской подпольной организации из дела "международников" выпали.
Судили их в мае 1964 года только по одной, семидесятой статье антисоветская агитация и пропаганда. На трехдневном закрытом судебном заседании председательствовал судья Мосгорсуда Климов.
Приговор был такой: Ломову - пять лет лагерей строгого режима, Эйдригявичусу - четыре года, Зубареву - три.
Воронцов, Винк и Антонос проходили на суде в качестве главных свидетелей. Их тоже наказали, правда, уже внесудебными методами, исключив из института за месяц до его окончания.
"Граф" Воронцов вернулся в авиацию. Антонос предпринимал отчаянные попытки получить диплом - даже сдал два госэкзамена, но на третьем, по истории КПСС, получил "неуд" с такой вот необычной формулировкой: "Формально высказанные знания не соответствуют убеждениям".
Антонос все же добился своего и получил заветный диплом об окончании МГИМО, но случилось это только в 1990 году, уже при Горбачеве, то есть более четверти века спустя, когда в стране бушевала перестройка и новое мышление овладевало массами.
Кроме Антоноса, известна судьба еще одного человека, проходившего по делу "международников". Имеется в виду Александр Зубарев, осужденный на три годалагерей. В конце восьмидесятых годов он работал в Грозненском объединении "Промавтомат" и тоже пытался получить диплом об окончании МГИМО, но ему прислали отказ.
О дальнейшей судьбе других осужденных и свидетелей по этому делу сведений нет.
Когда над "международниками" шел суд, до настоящего, кремлевского покушения на Хрущева оставалось пять месяцев.
Весной 1964 года заговор в Президиуме ЦК против первого секретаря уже созрел.
Впрочем, за три года до дела "международников" на Хрущева готовилось еще одно покушение. На этот раз довольно серьезное.
ИДЕОЛОГ КУЗНЕЦОВ И СНАЙПЕР РЕМНИКОВ
В 1961 году в Москве на площади Маяковского групна оппозиционной молодежи выступила с протестом против авантюрной политики первого секретаря ЦК КПСС Никиты Сергеевича Хрущева. В вину советскому лидеру ставилось возведение Берлинской стены, приближение третьей мировой войны и прочие прегрешения.
Протест выражался в стихотворной форме. Молодые люди читали дерзкие четверостишия, раздавали прохожим нелегально изданные журналы "Синтаксис" и "Феникс".
Сотрудники КГБ сразу же пресекли их антисоветскую деятельность, арестовав самых активных - Эдуарда Кузнецова, Александра Гинзбурга, Юрия Галанского, Владимира Осипова и Владимира Буковского. Поэтические ристалища на площади Маяковского сразу же прекратились.
Одним из идеологов бунтующей молодежи был Эдуард Кузнецов. Он родился в Москве, окончил среднюю школу, ушел в армию. Тогда служили три года, но Кузнецов вернулся домой через полтора - Хрущев принял знаменитое решение о сокращении советских вооруженных сил.
В гарнизоне, в котором служил Кузнецов, под сокращение попали только двое - инвалид и он. Инвалид ясно почему, а от Кузнецова решили поскорее избавиться изза его невыносимых бунтарских выходок. Ему грозил дисбат, но парня пожалели и отправили домой.
Вернувшись к родителям, он поступил в МГУ на философский факультет. Проучился полтора года, и вот арест. Было Эдуарду немногим больше двадцати лет.
Конечно, несанкционированный поэтический вечер на площади Маяковского был лишь формальным поводом для задержания. КГБ давно следил за молодыми людьми, которые, по агентурным сведениям, вынашивали план убийства Хрущева.
Оперативные службы располагали магнитофонными записями неоднократных заявлений члена молодежной антисоветской организации Валерия Ремникова, который убеждал своих товарищей в том, что он готов убить Хрущева и тем самым пожертвовать собственной жизнью ради такого дела.
Следствие установило, что группа студентов МГУ и в самом деле готовила покушение на Хрущева. Валерий Ремников был отличным стрелком. Он раздобыл где-то снайперскую винтовку и со скрупулезностью маньяка изучал маршруты поездок Хрущева. Никита Сергеевич тогда много ездил, и подстрелить его не составляло особого труда. Удобнее всего это было сделать во время встреч космонавтов, когда он ехал с ними на малой скорости в открытой машине.
План был разработан до мелочей, но заговорщиков выдал их слабовольный товарищ, струсивший в последний момент. Его обследовали психиатры и признали невменяемым. Такой же диагноз установили и снайперу Ремникову. Обоих направили на принудительное лечение.
