Думала о том, чтобы самой к нему пойти, но боялась не меньше. Если он мне не откроет или захлопнет перед носом дверь, не представляю, что делать дальше.
Да и его слова, брошенные в пылу ссоры, все равно задели за живое. И пусть «никем» я точно не была, и он это прекрасно осознавал, иначе не тратил бы на меня столько времени и сил, а все равно неприятный осадок остался.
Только под вечер выбралась из номера и отправилась в ресторан, приглядываясь к лицам туристов и ища среди них своего Славина. В ресторане сидела одна и с неохотой ковырялась в тарелке. Олег с Лией звали меня к себе за стол, но мне не хотелось ни с кем разговаривать, поэтому я лишь качала головой.
Зато, когда выходила из ресторана, наконец-то увидела его. Он стоял ко мне спиной рядом со своим огромным черным чемоданом-кейсом и что-то говорил Марине. Та хмурилась и резко ему отвечала. Эти двое немного помирились после того, как Славин за несправедливое увольнение продлил «ценному сотруднику» отпуск и даже оплатил еще пару дней в отеле. Витя уехал, а Марина осталась греться под солнцем, снова вещая мне о том, какой у нас классный начальник. Сейчас же она была им совсем не довольна, хмурилась, а он продолжал что-то ей рассказывать.
Хотела подойти, окликнуть, поговорить, но чемодан, который он держал за ручку, меня останавливал. Он улетает? Без меня? Не помирившись?
Марина заметила меня и кивнула, сложив руки на груди. Он проследил за ее взглядом и тоже увидел меня. Его глаза были скрыты за темными стеклами очков, и я не понимала, что они отражают, но он при виде меня сразу как-то сжался, опустил виновато подбородок и снова отвернулся. Что это означает? Он сердится? Или ему стыдно?
Сделала шаг в их сторону, но он снова что-то сказал Марине, та ответила, а потом он повернулся к выходу и покатил туда чемодан. На негнущихся ногах последовала за ним и через стеклянные двери увидела, как он садится в такси, а не в красный «Ferrari», и водитель убирает его чемодан в багажник.
— Нет, — прошептала в ужасе, останавливаясь. — Стой.
Снова медленно засеменила в шлепках по скользкой плитке пола, толкнула двери, выскочила на улицу, но было поздно: машина тронулась с места.
— Стой! Пашка! Славин! — заорала изо всех сил. Он не мог меня не слышать. Машина уехала еще не очень далеко. Но он не остановил водителя, не вышел мне навстречу.
Уехал. Оставил одну. И забрал с собой мои сережки.
— Юль, — окликнула меня Марина обеспокоенно, — все хорошо?
— Нет. Все очень… очень плохо. — Горло снова сдавило. Я не могла поверить в произошедшее.
Пашка меня бросил. Пашка меня никогда не бросал!
Тем более одну в чужой стране.
54. Реальные мечты
Сережки все-таки он мне вернул, как и остальные вещи, которые я передала ему во время ссоры. Оказалось, что оставил их администратору с просьбой вручить мне. Получив пакет, поспешила в номер, надеясь найти помимо своего скарба записку. Но ее не было. Ни с проклятьями и просьбой написать заявление на увольнение по собственному желанию, ни с извинениями и мольбой о прощении.
Я не знала, как расценивать свои вернувшиеся вещи — как белый флаг или как подтверждение того, что между нами отныне действительно все раз и навсегда кончено. И из-за этого была дезориентирована.
Последние дни отпуска прошли как во сне.
Паша не пытался со мной связаться, я тоже этого делать не спешила, потому что не знала, как поступить.
С одной стороны, чувствовала вину за то, что сорвалась на него без причины, наговорила гадостей, в очередной раз отвергла его предложение выйти замуж. Понимала, что отреагировала на попытку купить мне кольцо слишком резко. Этот месяц был волшебным, и почему-то я ждала, что мой скупой на проявление чувств Пашка резко изменится, начнет петь серенады под окном и клясться в любви до гроба, поэтому не оценила его попытки сделать мне предложение руки и сердца через обыденную покупку кольца. А ведь им вряд ли двигал злой умысел. При воспоминании о его улыбке, когда он указывал на вывеску, мне становилось не по себе: он явно хотел сделать приятное, а не наоборот. Я лучше чем кто-либо знала, с кем связалась, но все равно ждала от него не пойми чего. Даже сама не знала, чего именно. Он и без того исполнял все мои желания, всегда выручал из неприятностей, защищал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
С другой стороны, после того как смирилась с тем, что моей вины в произошедшем хватает и я перегнула палку со своими мечтами о романтике, обдумала и его поведение. Слова, брошенные им в пылу ссоры, которые даже не сразу заметила, были словно отголоском первого разлада между нами, случившегося в офисе. И то, что я испытывала при этих воспоминаниях, мне не нравилось. До этого месяца подобных слов я от Паши не слышала ни разу, в этот же раз он пытался задеть меня уже дважды. И я не могла понять: действительно, как я внутренне ощущала, причиной стала только его уязвленная гордость, на которой я потопталась, и детская попытка обратить таким образом мое внимание на себя или же он действительно так считал? Во второй вариант верилось мало, потому что если бы он думал, что я без него «ничто», то не поехал бы за мной, а остался дожидаться, когда я к нему вернусь сама, но слова его все равно насторожили.
Я была в растерянности и смятении, не понимая, как волшебный отпуск превратился в адское пекло мыслей, ненависти к себе и непонимания его.
Я больше никуда не выезжала и все время проводила в отеле или на пляже. Постоянно открывала ноутбук, чтобы проверить, не уволили ли меня еще, и каждый раз начинала беспокоиться. Пролистав весь завал писем и проанализировав их, поняла, что за весь отпуск Пашка вел переписку время от времени, очень редко, видимо, потому, что был сосредоточен на мне. После нашей общей ночи и разрыва контракта он начал отвечать чаще и выдавал невероятно интересные и правильные идеи. Будто зарядился, и из него хорошие мысли били как из родникового ключа, напитывая и воодушевляя остальных сотрудников. Он даже самостоятельно сделал расчеты, не потревожив меня. Зато после ссоры не просто куда-то пропал, он еще и писал нечто непонятное.
Я ожидала, что Славин вернулся домой, но по переписке коллег понимала, что в офисе он так и не объявился. За три дня подключался к удаленному рабочему столу всего несколько раз на непродолжительное время и написал лишь несколько невразумительных писем, которые коллеги не знали, как трактовать. Я наблюдала за перепиской и недоумевала, что происходит с Пашкой и где его носит, когда заключение контракта возобновилось. Наблюдала, наблюдала и в какой-то момент поняла, что если не вмешаюсь и не расшифрую тот набор не согласованных между собой слов босса для коллег, то они так и будут бессмысленно переписываться, а не действовать. Видимо, я была единственной, кто мог прочитать мысли Пашки по паре слов. Ответила и стала ждать сурового вердикта начальника в стиле: «Юлия Валерьевна, что вы тут делаете? Вы вообще-то уволены». Босс не читал письмо очень долго, я вся извелась за часы ожидания, но в итоге выдохнула. Пашка подтвердил мой приказ от его лица, да еще и ответил достаточно связно. Я написала новое письмо о контракте, он ответил, потом Демид Станиславович, Светлана Игоревна, юристы. Кто-то предложил созвониться, я подключилась к аудио-конференции, но Пашка — нет. И я снова была в растерянности: что с ним, где он, что происходит? На ум приходило только плохое. Чувствовала, что он в таком же раздрае, смятении, как и я, но вот у него это могло вылиться и в запой, и в драку, и еще во что-нибудь похуже. Словом, ничего хорошего от друга я не ждала и поэтому переживала.
Я распаковала коллекцию романов, которую захватила с собой из дома, и по утрам и вечерам лежала на пляже и пыталась с помощью книжных историй отвлечься от реальных проблем и мыслей, мучивших меня.
— Юля-Барби, привет!
Утром на третий день после отъезда Пашки на меня налетела мокрая после купания Лия. Я, пригревшаяся на солнышке, взвизгнула от прохлады ее ладоней, опустившихся мне на живот.
