Но мне предстояло выдержать еще одно испытание: побывать на месте катастрофы. Небольшое поле располагалось между кустарником и маленькой сосновой рощицей. Самолет врезался в песчаную землю у самого сосняка. Останков самолета не было. Была глубокая воронка и оплавленные небольшие кусочки металла. От летчика тоже ничего не осталось. При ударе самолета о землю на сверхзвуковой скорости образовалась высокая температура, металл и стекло расплавились, человек и обмундирование сгорели. Летчик закончил полет подобно падающей звезде.
Председатель местного колхоза с грустью вынул из кармана полушубка предмет, завернутый в газету, и передал мне:
— Вот, мальчишки нашли.
Это был сплющенный при ударе орден Красного Знамени. Я догадался, что у меня в руке тот самый орден, который Захарьев купил в Москве на вокзале и собирался сдать в военкомат. Мне вспомнились стихи философа и ученого Авиценны:
От праха черного и до небесных телЯ тайны разглядел мудрейших слов и дел.Коварства я избег, распутал все узлы,Лишь узел смерти я распутать не сумел.
3.
Провожать Василия Георгиевича в последний путь пришел весь гарнизон. Траурная музыка больно щемила душу. Жена Захарьева Нина сначала не плакала. Но как только заиграл оркестр, не выдержала и осела на землю у могилы: силы ее покинули. Хоронят только стоя, поэтому подруги подняли Нину и держали на руках. Накануне она сказала мне, что теперь ей нет смысла жить и ее сердце, словно слабенький бесчувственный моторчик, вот-вот остановится.
На крышке гроба портрет, окруженный цветами. «Василий Георгиевич! Мы оба хотели жить и работать как можно лучше. Но смерть поджидала нас обоих. Я каким-то чудом уцелел. Прости!» Эх, если бы мы могли заглянуть вперед и узнать, что нас ожидает? Говорят, тогда жизнь потеряла бы интерес, превратив нас в заведенные часики. Каждый нормальный человек живет не только чувствами, сердцем, но и разумом. Для нас, летчиков, есть закон: чем больше мы летаем, тем профессионально полноценнее становимся, что дает нам больше безопасности в нашей сложной работе. Василий Георгиевич погиб на боевом посту.
Снова мыслями обращаюсь к погибшему товарищу. Душевная твердость необходима, как и страх, предупреждающий об опасности. Захарьев не успел почувствовать страха, смерть мгновенно поглотила его. Если бы он успел почувствовать столкновение с моим самолетом, он принял бы меры и мог избежать смерти. Захарьев был настоящим солдатом, а погиб от простой случайности.
Говорят, чужая рана не болит. Но в авиации катастрофа всех ранит. Эта душевные раны авиаторы не любят показывать, поэтому все молча медленно расходятся, как бы опасаясь выплеснуть наружу свое горе. И все же некоторые с трудом сдерживают слезы.
У могилы остается одна жена Захарьева. Подруги хотят увести ее домой, но она отказывается:
— Оставьте меня одну… Хочу подышать свежим запахом земли на могиле мужа.
Она навсегда прощалась с любимым человеком. Каждый в тяжком горе ищет уединения.
Кругом стояла удивительная тишина. Слышно было, как с опушенных инеем деревьев ссыпались снежные хлопья. Природа в лучах солнца блестела своей вечной красотой. Жизнь продолжалась.
4.
На пороге кабинета меня встретил новый начальник штаба полковник Диамид Иннокентьевич Синев. После ухода его предшественника Ивана Мельникова я относился к нему с некоторым предубеждением. Конечно, к болезни Ивана Ивановича Синев не имел никакого отношения, но он невольно напоминал мне о несчастье уважаемого мной человека. Диамид Иннокентьевич доложил, что есть приказ министра обороны о назначении Кадомцева командиром дивизии:
— Кто будет вместо него?
— Его заместитель Антонов Георгий Николаевич. Прошу сегодня же отдать приказом.
— А вашим заместителем назначен полковник Решетилов.
Александр Степанович по характеру во многом схож о Захарьевым. Такой же веселый, жизнерадостный, эмоциональный и честный. Мысленно я поблагодарил командующего за такое решение.
Прежде чем выйти, Синев чуть заметно улыбнулся я сообщил:
— У меня в кабинете вас ждет молодая женщина. Очень, печальная… Говорит, что познакомилась с вами во время войны, в Румынии, когда работала медсестрой в нашей военной комендатуре.
— Неужели Маруся? — вырвалось у меня, и я подумал: «Значит, у нее опять неприятности, иначе не приехала бы». Чтобы смягчить свое удивление, заметил: — Вот уж действительно, гора с горой не сходится, а человек о человеком… Попросите ее ко мне.
Вид у Маруси был не просто печальный, а измученный и растерянный. Она стала почти такой же тоненькой, какой была при нашей первой встрече. Волнуясь, она рассказала, что бывший муж отыскал ее и не дает спокойно жить.
— Я сказала ему, что между нами все кончено, — продолжала Маруся, — но он твердит: «Нет! Ты моя жена. Никуда от меня не скроешься!» — Немного помолчав, она горестно спросила: — Ну почему у нас такие мытарства с разводом? Если я подам в суд, он убьет меня,
— Чем же тебе помочь? — спросил я. Маруся подняла голову, тяжело вздохнула:
— Теперь у меня одна надежда на вас — устройте меня работать в вашем гарнизоне… И, если можно, пока без прописки, чтобы он не нашел меня.
Я позвонил командиру нашего полка аэродромного обслуживания. Он сказал, что в лазарет нужен врач-терапевт. Маруся согласилась.
— Вот только с жильем у нас неважно, — предупредил я.
— Устроюсь в городе, в гостинице.
— С гостиницей тоже не просто. — И я предложил:— Может, пока поживешь у нас? Жена о вас знает. Еще в сорок пятом, прилетев из Румынии, я все ей рассказал.
— Спасибо, Арсений Васильевич. Я думаю, в городе удастся скоро найти комнатку.
— Возможно, найдется комнатка в щитовом домике на аэродроме, где живут летчики и техники. Там должно освободиться несколько квартир.
Время испытаний
1.
Холодная война властно ломала в уклад нашей жизни, и представления о мире, и психику людей. Ночами нам еще снились воздушные бои Великой Отечественной, а на пороге дома уже маячила новая, еще более жестокая война. Все чаще незваные гости вторгались в наше воздушное пространство, напоминая о событиях трагического сорок первого…
Поднявшись на боевом истребителе в ночное небо, я вскоре услышал тревожный голос руководителя полетов:
— Внимание! Всем посадка! Первыми садятся те, кто находится севернее аэродрома.
— Что случилось? — не без тревоги спросил я руководителя полетов.
— Цель в воздухе.
Я находился севернее аэродрома и сел первым. Руководил полетами подполковник Георгий Николаевич Антонов. Когда я прибыл на стартовый командный пункт, он доложил, что появился самолет-разведчик. На перехват подняты два МиГ-15. Приказано быть готовыми к взлету двум нашим дежурным истребителям. И тут же раздался телефонный звонок. Говорил командующий ПВО флота:
— Арсений Васильевич, поднимите пару дежурных истребителей. Пусть они набирают высоту над аэродромом. Разведчик подлетает к острову Сааремаа. А Щербаков мне сообщил, что летчики его дивазии не могут сбить разведчика, у них нет радиолокационных прицелов. Вся надежда на ваших асов.
На востоке, на севере и в Прибалтике наши государственные границы не раз нарушались иностранными самолетами. По их полету было видно, что это не просто блуждающие машины, а настоящие разведчики. Один такой шпион Б-29 был сбит над Балтийским морем. Высота полета у него была небольшая, поэтому истребители легко достали его. После этого стали появляться специальные самолеты-разведчики, летающие на больших высотах в любых погодных условиях. Мы оказались бессильными. На наших истребителях не было нужной аппаратуры. Только в последнее время к нам в дивизию прибыли два МиГ-17 с радиолокационными прицелами и с установками для ракет, позволяющими поражать самолеты ночью и в облаках. Однако сами ракеты пока не поступили. Четыре летчика быстро освоили новые машины и поочередно несли дежурство. Сейчас командир пары майор Кузьмин и его ведомый взлетели на перехват воздушной цели.
— Следите за «ленточкой». Пересекать запрещаю! — предупредили летчиков с командного пункта.
— Я земли не вижу, ищу противника. Прошу предупредить о подлете к границе.
На какое-то время установилось радиомолчание. Потом раздался голос командира пары перехватчиков соседней дивизии:
— Вижу разведчика. Он выше. Догнать не сможем. Кончается горючее.
— Вас понял. Идите на посадку. — С командного пункта звучит позывной ведущего нашей пары: — Разворот вправо на курс… Разведчик над вами, выше…
— Понял, разворот вправо… — снова молчание, а минуты через две тревожный голос майора Кузьмина: — У меня предельная высота. Надо мной бортовые огни разведчика. Достать его не могу. Что делать?
Молчание. На командном пункте растерянность. И снова, уже раздраженный, голос Кузьмина:
