связи Львиное Сердце решил потянуть время и посмотреть, что из того выйдет. Его расчет строился на том, что возрастающая уязвимость Салах ад-Дина побудит султана пойти на более выгодные для франков условия, ведь Аскалон оставался камнем преткновения на пути к миру, ибо ни одна из сторон не желала отказываться от притязаний на него. Заглянув в Яффу, Ричард забрал жену и сестру и поехал вместе с ними в Аскалон. Пасха — самый почитаемый в христианском календаре праздник, и король собирался отпраздновать его с размахом, поставив специальные шатры для угощения и развлечений воинов. Однако за три дня до Пасхи Конрад завладел казенными доходами, в которых ему отказал совет, и послал в Аскалон гонца с требованием к остававшимся там французам присоединиться к нему и герцогу Бургундскому в Тире.
Ричард охрип, битый час уговаривая отъезжающих рыцарей, но все впустую. Одни выглядели пристыженными, другие и вовсе несчастными, но все понимали, что выбора нет. Конрад напомнил им, что король назначил Гуго Бургундского командующим всех французских сил, а герцог отдал прямой приказ от имени своего государя. Даже предложение Ричарда оплатить расходы рыцарей не заставили их поколебаться, и он удалился в свой шатер, сокрушенный этой последней неудачей. Пришедший вскоре Генрих застал его одного — редкое явление для короля. Ричард сидел, сгорбившись, на сундуке, обхватив голову руками.
— Дядя... — Не желая вмешиваться, молодой человек поколебался. — Ты посылал за мной? Я могу позже...
— Нет, заходи. Я обещал французским рыцарям, что обеспечу им эскорт до Акры, поэтому хочу, чтобы ты и тамплиеры позаботились об их безопасности. — Ричард выпрямился и принял протянутый Генрихом кубок. — Более семисот рыцарей потеряно, добавь сюда оруженосцев, пехотинцев, арбалетчиков, а также коней и оружие... Господи Иисусе, худшего времени и выбрать было нельзя. Мне уже начало по-настоящему казаться, что мы сможем заставить Саладина пойти на уступки. Но теперь... Даже такие люди, как Гийом де Барре и юнец Монморанси, сочли себя обязанными вернуться в Тир, не решившись противоречить прямому приказу короля и сеньора. Они рассыпались в извинениях, обещали вернуться, если сумеют убедить Гуго отпустить их. Но это столь же вероятно, как то, что я решу стать монахом.
Ричард сделал паузу, чтобы приложиться к кубку, но вино показалось кислым. Он уже ставил кубок на стол, когда ужасная мысль промелькнула у него в голове, и рука дрогнула, расплескав красный как кровь напиток.
— Генрих, а как твои рыцари? — спросил он. — Ты-то, я знаю, останешься со мной, но твои люди?
— Они останутся, дядя, — заверил его молодой человек. — Останутся. Никогда еще я так не гордился ими, потому как они рассмеялись над приказом Конрада. «Да, Филипп — наш король, — сказали они. — Но наш сюзерен — граф Генрих, и приказы мы будем получать только от него, а не от проклятого герцога Бургундского». Благослови их всех Господь, потому что ни один не пожелал подчиниться Гуго или Конраду. Им известно, конечно, что я защищу их от гнева французского короля.
«Если мы когда-нибудь вернемся во Францию» — эту мысль Генрих не озвучил. Бывали минуты, когда любимая Шампань казалась столь же недостижимой, как луна на небе, но едва ли дяде стоит слышать об этом сейчас. Если он по временам падает духом, то каково приходится человеку, несущему на своих плечах груз командования.
— Слава Богу, — промолвил Ричард.
Только и всего, но для графа эти два коротких слова говорили о душевном настрое дяди больше, чем толстые тома. Жаль, что нет рядом Андре, который всегда угадывал, что именно нужно сказать королю в тот или иной момент. Генрих сел на ковер у ног Ричарда, напряженно вглядываясь в лицо родича. Он уже некоторое время подозревал, что проклятый утремерский климат и постоянное напряжение произвели разрушительное действие на здоровье дяди, подрывая запас сил и мужество. Ему бросилось в глаза, что кожа у него неестественно яркая, впалые щеки полыхают румянцем, глаза блестят — явные признаки развивающейся горячки. Но едва ли король согласится признать сей факт, поэтому Генрих прикусил язык. Как ни тяжело было молчать, но оставалось только надеяться, что Ричард обратится за помощью к своему главному лекарю, мастеру Ральфу Безасу.
— Чего я не могу понять, так это, почему такое множество местных лордов держится в стороне от войны? — промолвил Ричард после мрачной паузы. — Как могут люди вроде Балиана д’Ибелина или Рено Сидонского отказываться сражаться, когда на кону стоит существование всего их мира?
— Дядя... — протянул граф, пытаясь собраться с мыслями.
Ему не удалось помочь Ричарду навести мосты через пропасть, отделяющую его от большей части армии. Воины, пылавшие религиозным рвением, питали недоверие к прагматизму своего полководца, и Ричард слишком часто забывал принять это обстоятельство в расчет. Есть ли смысл в очередной раз указывать дяде на то, что Генрих рассматривал как главную ошибку короля со времени прибытия на Святую землю?
— В то время как для французов это война не столько с Саладином, сколько с тобой, в отношении пуленов это не так. Для них борьба идет между двумя, только двумя людьми: Конрадом Монферратским и Ги де Лузиньяном. Я думаю, ты сделал ошибку, поддержав Ги, дядя. — Заметив, как Ричард резко вскинул голову, молодой человек продолжил поспешно: — Знаю, тебе не по нраву слышать такое. И я не защищаю Конрада. Кандидат в святые из него не получится. Но он ведь стремится к короне, не к нимбу, а те самые качества, которые ведут в ад: безжалостность, беспринципность, амбиции, говорят в его пользу как правителя такой беспокойной страны, как Утремер. Пулены не хуже тебя видят его изъяны. Но им нужен сильный король, способный защищать свое государство до последней капли крови, если понадобится, и они доверяют Конраду, но не доверяют Ги. Лузиньян для них — король-марионетка — твоя марионетка — способный властвовать лишь до тех пор, пока ты его поддерживаешь. Как только ты уедешь, он сдуется, как проколотый свиной пузырь. Вот почему они, как ты говоришь, держатся в стороне. Ги никогда не простят за Хаттин, дядя. Все просто.
— Ничто не просто касательно жизни в Утремере, — фыркнул Ричард.
Однако Генриха порадовал относительно мягкий ответ, в нем зародилась надежда, что брошенное им семя способно со временем проклюнуться, так как он понимал — мир с сарацинами не способен обеспечить выживание Утремера, если в тот день, когда крестоносцы отплывут к
