час два великих магистра, Гуго Тивериадский и его младший брат, были препровождены в шатер Джоанны.
— Мы посовещались, милорд Ричард, и пришли к общему мнению, исключая Онфруа де Торона и Лузиньянов. Мы хотим, чтобы нашим королем был Конрад Монферратский.
— Этого я и ожидал, — кивнул Ричард.
— И ты согласишься с нашим решением?
— Я ведь уже это сказал, не так ли?
— Именно, монсеньор. — Гуго Тивериадский замялся. — Как тебе известно, я не друг Конраду. Но с учетом обстоятельств, это единственный выбор, какой мы могли сделать.
Ричард снова кивнул, и делегация вышла. Облегчение посланцев было слишком очевидно, и Генриху подумалось, что Конраду предстоит начать свое правление с одним большим преимуществом перед Гуго — опираясь на единодушие в королевстве. Король снова взял уд и мотнул головой, давая понять, что не намерен ничего обсуждать дальше. Генрих уловил намек, но не успел уйти, как в шатер ворвался Ги де Лузиньян, сопровождаемый братьями Жоффруа и Амори.
— Как могло такое случиться? Как мог ты бросить нас?
— Ги, я сделал для вас все, что мог. Но не в моих силах изменить факт, что ни один из пуленов не желает видеть тебя королем. И я вовсе не собираюсь «бросать» тебя.
— Что? Ты назначишь мне жалованье? Я не один из твоих рыцарей, чтобы жить на плату или на пенсион, раз от меня нет больше проку. Я — миропомазанный король!
— Нет, ты бывший король, — поправил его Ричард. — Но я имею в виду нечто большее, чем жалованье. Я не могу дать тебе королевство Иерусалимское. Зато могу дать Кипр.
У Лузиньяна отвисла челюсть.
— Кипр? Но ты ведь продал его тамплиерам!
— Слышал о восстании в Никосии на Пасху? Так вот, Робер де Сабль сказал, что, по его мнению, остров для тамплиеров скорее обуза, чем приобретение. Они в свое время согласились дать мне за него сто тысяч безантов, и на данный момент уплатили сорок тысяч. Если вернешь им эти сорок тысяч, Кипр твой.
Братья Ги навострили уши, и глаза их засверкали тем хищным блеском, который Генрих наблюдал в зрачках сокола, заметившего добычу. Но сам Ги испытывал более противоречивые чувства, на лице его отражались равно заинтересованность и сомнение.
— Я не смогу наскрести сто тысяч безантов, — заметил он наконец, вызвав тем самым презрительные улыбки Жоффруа и Амори.
— Если сумеешь возместить сорок тысяч тамплиерам, этого будет достаточно.
Предложение было столь щедрым, что Амори и Жоффруа рассыпались перед Ричардом в благодарностях. Восторг Ги не выражался так бурно.
— Спасибо, монсеньор, — произнес он. — Но просто это...
Тут с его губ сорвался странный возглас вроде «уф». Генрих сообразил, что Амори от души сунул брату локтем под ребра. Но тот отказывался замолчать и гневно глянул на обидчика, потом посмотрел Ричарду прямо в глаза.
— Я ценю твою доброту, честное слово. Просто мне трудно... трудно принять, что Конрад победил. Это ведь последний человек во всем христианском мире, достойный носить корону, сир! Он лжив, подл, эгоистичен, надменен и неблагодарен. Да, неблагодарен! Известно тебе, что однажды я спас ему жизнь? Во время осады Акры под ним убили коня, и я пришел к нему на помощь. Я, человек, которого он предал!
На этот раз подступили оба брата, прервав поток излияний Ги еще более цветистыми выражениями благодарности, и практически вытащили Ги вон из опасения, что Ричард может в последний момент передумать. Как только они ушли, Генрих улыбнулся:
— Ловко проделано, дядя. Ты не только умиротворил Ги, но и дал его задиристым братцам причину оставаться подальше от Пуату!
— Только не Жоффруа. Насколько мне известно, он намерен отречься от титула владетеля Яффы и отправиться домой как только закончится война. Но при некоторой удаче Амори может вместе с Ги пустить корни на Кипре. Если, конечно, они не наделают ошибок, как это случилось с тамплиерами.
Джоанна с огромным интересом наблюдала за сценой с Лузиньянами.
— Ты вправе гордиться собой сегодня, — сказала она, нежно сжав плечо брата. — Теперь ты можешь отправиться домой с легким сердцем, оставив Утремер в руках способного государя. — Джоанна наморщила нос и добавила: — Не слишком приятного, но как раз такого, какой им нужен.
Ричард склонил голову. Потом взял уд и посмотрел на племянника.
— Ты будешь тем, кто принесет Конраду весть, что он получил свою треклятую корону.
— Отправлюсь поутру. — Генрих подумал, что это будет приятная миссия, потому как всегда хорошо выступать в роли носителя хороших вестей, а в Тире начнутся ликования и праздники, перед которыми померкнут рождественские и пасхальные увеселения. — Раз Конрад становится королем, прочие пулены присоединятся к нам, дядя. Быть может, маркиз даже французов подвигнет снова вступить в бой.
— Рассчитываю на это, — отозвался Ричард. — Отныне это королевство Конрада, ему его и защищать. А затем, с Божьей помощью, я отправлюсь домой.
ГЛАВА XIII. Акра, Утремер
Апрель 1192 г.
Задержавшись на пару дней в Тире, чтобы повеселиться на празднествах, Генрих и его делегация отплыли в Акру, чтобы подготовить почву для грядущей коронации Конрада и Изабеллы. Там их тоже встретили как героев — так велико было облегчение пуленов при вести, что их бразды правления их королевством перейдут после отъезда Ричарда в надежные руки. К концу недели Генрих и его рыцари планировали выехать в Аскалон, поскольку сгорали от нетерпения принести Ричарду добрые вести о переменах: полученном от нового государя Утремера обещании выступить вскоре с войском на юг на соединение с королем английским. Но в тот вечер среды в их честь был устроен роскошный пир, и они с охотой предались удовольствиям, удобствам и грехам, которые предлагала Акра, спеша сполна насладиться ими до возвращения к жестоким реалиям войны.
Такой роскошной трапезы Генрих не вкушал много месяцев. Когда подали последнюю перемену, он встал, чтобы поблагодарить хозяев. Будучи одарен по части слова, граф вознес красноречивую хвалу соправителям Стефану Лоншану и Бертрану де Вердену, старейшему из прелатов Акры епископу Теобальду и прочим клирикам, благосклонно взиравшим на него из-за застеленных белыми скатертями столов. Особо отметил Генрих вожаков пизанской колонии, заслужив тем восхищение Моргана, подумавшего, что для знатного лорда граф наделен удивительной политической гибкостью. Все чаще Генрих напоминал валлийцу его покойного господина Жоффруа, ибо сначала Морган служил у брата Ричарда, самого
