Чтобы могла означать эта встреча?
Хотя было ли в ней что-то необычное? Ведь мне было прекрасно известно, что я далеко не единственный секретный агент империи на планете Земля. Только в Нью-Йорке их могло оказаться не менее сотни. Но присутствие одного из них в том же самом отеле показалось мне совершенно невероятным.
Я припомнил, что несколько раз мне уже приходилось видеть его: невзрачный угрюмый человек, чем-то похожий на меня самого. Разумеется, мне и в голову не приходило интересоваться именем этого субъекта и родом его занятий.
Правила секретной службы строго запрещают нам любые контакты со своими соотечественниками за исключением случаев крайней необходимости. Полная изоляция — неотъемлемое условие нашей работы. Я не имел права не то что познакомиться, но даже заговорить с ним. Это обстоятельство оказалось для меня еще более трудным испытанием, чем уже вполне привычное чувство одиночества.
Но все-таки я выяснил его имя.
Его зовут Свенсон. Он музыкант, если верить нашему управляющему.
— Очень своеобразный человек. Скромный, замкнутый, никогда не улыбается,— охотно ответила на мои осторожные расспросы давешняя горничная.— Строго следит за тем, чтобы никто не вмешивался в его личную жизнь. Прекрасные манеры. Вполне возможно, что он является членом одной из королевских фамилий, вынужденных жить в изгнании.
Последнее предположение показалось мне излишне романтичным, но вслух подвергать его сомнению я, естественно, не стал.
Хотелось бы мне видеть лицо моей собеседницы, если бы она узнала правду о чопорном постояльце.
Я тоже, как мне казалось, принимал все меры против вторжения в мою личную жизнь. Но Элизабет была способна сокрушить любые бастионы.
— Вы бы не хотели послушать мои новые стихи? — как-то осведомилась она, настигнув меня у самого порога моей двери.— Мне кажется, что они должны вам понравиться. Если пригласите меня к себе, я с удовольствием почитаю...
— Элизабет...
— Жизнь так коротка! Почему вы боитесь хотя бы на минуту сбросить с себя доспехи показной добродетели? Что в мире может быть важнее любви? Разве это не единственный способ понять, что мы действительно живем? Только любовь — наша путеводная звезда в мире жестокой реальности!
Ее голос задрожал, и с этой минуты она больше не обращалась ко мне на «вы».
— У каждого из нас свой собственный путь. Но мы нужны друг другу. Поговори со мной, открой мне свою душу. Если скажешь мне «нет», я никогда больше не буду докучать тебе, но умоляю не делать этого. Сказав «нет», ты навсегда захлопнешь для себя дверь в мир. Это слово станет началом твоего конца, Дэвид.
В чем ей было трудно отказать, так это в настойчивости.
Конечно, я мог посоветовать ей катиться ко всем чертям со своими дружескими чувствами, но что бы я выиграл от этого? Я был одинок, а она искренна и трогательна в своем наивном желании скрасить мое убогое существование.
Осознание того факта, что Свенсон был совсем рядом и тем не менее отделен от меня длинным перечнем запрещающих инструкций, делало категорический отказ еще более трудным. Я сдался.
Почему бы мне не позволить Элизабет стать на время моей подругой, разумеется, соблюдая при этом все необходимые предосторожности. Мое согласие сделает ее счастливее, на какое-то время избавит меня от ненавистного одиночества и, наконец, придаст моим донесениям на родину еще большую достоверность.
— Вы ошибаетесь, дорогая,— пробормотал я,— Я не хотел обидеть вас. Входите и чувствуйте себя, как дома.
Она не заставила себя упрашивать.
Первый гость за одиннадцать лет!
Мою холостяцкую квартиру трудно назвать комфортабельной. Несколько дешевых книг в мягких переплетах, скромная мебель, ультракоротковолновый передатчик, искусно замаскированный под скульптуру,— вот и все мое достояние.
Не ожидая особого приглашения, Элизабет живописно раскинулась на кушетке. Чисто условная мини-юбка едва прикрывала крутые бедра. Должен признать, весьма аппетитная часть тела, если судить по человеческим стандартам.
Ее откровенная поза внушила мне новые опасения. Я не мог позволить себе никаких интимных отношений с землянками. Это было строжайше запрещено правилами.
— Прочтите свою новую поэму,— предложил я, желая придать ее мыслям безопасное для меня направление.
Она с готовностью откликнулась на предложение и тут же открыла объемистую папку.
В пустоте ночи, когда я долго не могла заснуть,страдая от сомнений и одиночества,ко мне явился Дух зла и протянул ко мне свои холодные руки.Я содрогнулась, но не отвергла его призыва.«Да, да, да!» — прошептала я, обращаясь к звездам,И Дух тьмы соединился со мной.Так и ты не отвергай моей мольбы.Весь смысл жизни сводится к одному короткому слову:«Да!»
Только после двух часов непрерывной декламации, пока для нее не стало окончательно ясно, что я отнюдь не горю желанием немедленно уложить ее в постель, она покинула мои апартаменты.
— Я так счастлива, что не ошиблась в тебе, Дэвид,— нежно прощебетала она на прощание. — Наконец-то я нашла родственную душу, способную сострадать и любить. До скорой встречи, Дэвид.
Боже, за что мне такая мука!
Только теперь я по-настоящему осознал, в какую западню позволил себя завлечь.
С этого вечера мы ежедневно проводили вместе часа по два, иногда в моем номере, иногда в ее. Мне пришлось прослушать все ее вирши, что само по себе было нелегким испытанием, но я сумел добиться главного — держать ее на дистанции. После стихов мы перешли к обсуждению различных аспектов искусства, текущей политики и расовых проблем.
Элизабет обладала живым умом и обширными, хотя и поверхностными познаниями. Особенно ее интересовала моя персона: образ жизни, привычки и пристрастия. Мне пришлось немало попотеть, изобретая более или менее правдоподобные ответы на ее бесчисленные вопросы. К тому же она была не прочь выпить. Все настойчивее она приглашала меня пообедать, несмотря на мои постоянные отказы.
Я попробовал объяснить ей, что у меня слабый желудок и поэтому предпочитаю есть в одиночестве, но она не унималась. По ее словам, в нашем отеле был прекрасный испанский ресторанчик. С каждым разом она становилась все настойчивее. Ее вопросы сводили меня с ума.
Где я родился?
Какой университет я окончил?
Есть ли у меня близкие родственники?
Был ли я когда-либо женат?
Чем я зарабатываю на жизнь?
Порой я начинал серьезно задумываться над тем, а не является ли Элизабет агентом наших потенциальных противников, специально приставленным шпионить за мной.
Ее любовные домогательства становились все более откровенными.
Кажется, она вполне искренне полагала, что мы должны обязательно спать вместе, если уж стали столь добрыми друзьями. Очевидно, по ее мнению, секс был столь же обычной нормой социальной жизни, как ежедневный прием пищи и обмен мнениями о погоде на завтра.
Ее туалеты становились все более откровенными, а поведение до неприличия вызывающим. Ее мини-юбки, и без того скандально короткие, превратились в чистую фикцию, а полный отказ от лифчика заставил бы покраснеть и прожженного циника.
— Почему ты отказываешься признаться, что влюблен в меня? — потребовала она однажды.
Было ясно, что мы приближались к кризису наших взаимоотношений. Я прекрасно понимал это, но не мог придумать ничего стоящего.
Между тем небывалая жара обрушилась на город. Мои нервы, впрочем, как и вся миссия, находились на грани срыва. Десятки раз я был готов сообщить в штаб-квартиру о своем преступном легкомыслии и подать прошение об отставке. Я подумывал даже о том, чтобы во всем сознаться Свенсону и смиренно просить его совета.
В этот вечер Элизабет задержалась у меня почти до часу ночи. Мне потребовалось немало труда, чтобы выставить ее за дверь. Час спустя у моей двери на полу оказался конверт с вложенным в него листком бумаги.
Новые стихи!
Любовная поэма, адресованная мне.
Дэвид, ты для меня дороже жизни. В тебе вся Вселенная, весь смысл моего существования. Разреши мне доказать мою любовь. Прими неизбежное. Оно прекрасно. Я обожаю тебя.
Черт побери! Какого джинна я выпустил из бутылки!
103 градуса по Фаренгейту в тени!
Четвертый день подряд! Сущий ад!
В полдень встретил в лифте Свенсона и с трудом удержался от желания выложить ему все мои проблемы.
Мне следует быть более осторожным.
Мое ощущение самоконтроля притупляется с каждым днем.
