Л. Г. Ивашов изучал документ вместе с сербскими военными и видел реакцию Д. Ойданича: он нервничал, понимая, что это — сдача всех позиций. Время от времени тот спрашивал: «Почему? Почему Россия нас бросила и вынуждает капитулировать? Мы ведь не проиграли, почему же должны капитулировать?». Сколько же боли звучало в этих словах! Л. Г. Ивашов предложил скорректировать документ, «биться за каждый пункт, вносить поправки, настаивать на их обсуждении, словом, хоть как-то выправлять ситуацию». Более того, генерал надеялся, что ещё можно успеть провести консультации в Москве и скорректировать российскую позицию, преодолев капитулянтство. Поправок сделали много. С. Милошевич с предложениями своих военных согласился. А когда президент СРЮ попытался начать обсуждение документа, В. С. Черномырдин отрезал: «Никаких поправок! Вы должны сказать: да или нет. Если “да”, то для вас наступает мир, сохраняется целостность. Если “нет”, то будут продолжаться бомбардировки, — и он стал живописать тяжелейшие последствия»[683].
И не было быстрого согласия, как об этом пишет В. С. Черномырдин. «Начались долгие препирательства. С. Милошевич справедливо говорил о том, что не они спровоцировали конфликт, что Югославия — жертва агрессии, что представленный документ носит характер ультиматума. Он пытался склонить В. С. Черномырдина к компромиссу. Но тот стоял жестко: только “да” или “нет”. При этом он буквально подгонял югославов, стремясь вырвать у них согласие еще до конца дня». Югославское руководство, к его чести, устояло перед таким напором и заявило о том, что будет продолжать работать над документом, если потребуется, всю ночь. В. С. Черномырдин вынужден был согласиться с ночёвкой во фронтовом Белграде. М. Ахтисаари, опасаясь бомбардировок, улетел в соседнюю Венгрию.
С. Милошевич говорил российской делегации, что в условиях кардинальной смены российской позиции им очень трудно принять решение, ведь документ носит характер ультиматума. А как капитулировать, если ты являешься жертвой агрессии? Спросили мнение генерала Л. Г. Ивашова. Тот «ответил, что, если югославы примут этот документ, обещанное господином Черномырдиным не сбудется никогда. Югославия потеряет статус суверенного государства, будет расчленена и разгромлена, Косово уже никогда не вернётся в состав СРЮ. На это В. С. Черномырдин отреагировал по-своему: «Что вы слушаете Ивашова? Его даже в НАТО ястребом называют»[684].
С. Милошевич несколько раз спрашивал, что будет, если Югославия откажется подписывать этот капитулянтский договор? Просил дать совет, как поступить в таком случае. В. С. Черномырдин в ответ только запугивал: «Вас будут добивать, бомбить, вы навсегда потеряете Косово, и целостности никакой не будет». Сербские военные спрашивали российских: «Вы нам поможете, если мы не подпишем ультиматум и начнём воевать с НАТО?» В ответ наши генералы опускали головы и молча качали головами: «Нет».
В те дни весь Белград говорил, что на вопрос С. Милошевича В. С. Черномырдин якобы смахнул всё со стола и сказал: «Вот что будет с вашей страной — голое пространство, вас уничтожат». Однако присутствовавший там Л. Г. Ивашов такого эпизода не помнит. Не помнит его и министр иностранных дел Ж. Йованович. А журналистка Тамара Замятина так описала этот эпизод: «“Что будет, если мы не подпишем документ?”, — спросил Милошевич. В ответ Ахтисаари отодвинул с центра стола декоративную композицию из цветов и красноречиво провел ладонью по пустой поверхности. “Белград будет как этот стол. Сразу начнутся бомбардировки столицы”, — сказал президент Финляндии. Черномырдин сделал то же движение рукой, как будто расчищая стол. “В течение одной недели в Белграде будет полмиллиона мёртвых”, — сказал спецпредставитель президента РФ»[685].
Судя по всему, все понимали, что С. Милошевич будет вынужден принять предложения В. С. Черномырдина — НАТО. Кроме того, уже журналисты узнали, что в российской делегации произошёл раскол. «Это стало информационной бомбой, получило резонанс во всём мире»[686]. Доказательством того, что В. С. Черномырдин принимал решение в одиночку и нарушил указания президента, был факт, что документ не получил одобрения в российском МИДе, Государственной Думе, не говоря уж о кругах общественности, учёных. Кстати, представитель российского Министерства иностранных дел В. Ивановский во время переговоров в Бонне во всём соглашался с В. С. Черномырдиным, также вёл себя «предательски», как это охарактеризовал Л. Г. Ивашов. Когда оказалось, что его позиция не совпала с позицией руководства МИД, он попытался оправдаться перед Л. Г. Ивашовым: «Леонид Григорьевич, Вы же видели, в какой ситуации пришлось работать, я был зажат и не мог поступить по-иному». Посетовал, мол, не знаешь, где найдёшь, где потеряешь, поэтому он после этих переговоров будет понижен, в любом случае достанется ему. Сочувствовать генерал ему не стал[687].
И русская, и финская (без Ахтисаари) делегации ночевали в Белграде, слышали канонаду, но самолёты в ту ночь, как пишет М. Ахтисаари, над Белградом не летали.
Бессонную ночь провели югославские руководители. С. Милошевич обсуждал с правительством условия, выдвинутые натовцами и озвученные B. С. Черномырдиным и М. Ахтисаари. Назавтра этот документ должен быть рассмотрен скупщиной. Это единственное действие, которое было дозволено президенту Югославии. И то, обсуждения в парламенте рассматривались М. Ахтисаари и С. Тэлботтом как попытка затянуть процесс принятия решения. Утром следующего дня встреча состоялась в девять и длилась один час.
C. Милошевич сообщил о том, что провёл консультации со всеми политическими партиями и показал им документ, привезённый в Белград В. С. Черномырдиным и М. Ахтисаари. Он объявил о том, что, поскольку сербы остались одни, без поддержки, решили принять документ: «Принимаем предложение как предложение мира»[688]. «Явно обрадованный, хотя и делавший озабоченный вид, В. С. Черномырдин стал заверять, что Россия сделает всё, чтобы прекратились бомбардировки, чтобы была сохранена целостность Югославии, но это, на мой взгляд, уже не имело никакого принципиального значения», — отмечает генерал-майор Ивашов[689]. Встречу прервали до 13:00, поскольку ждали решения югославской скупщины.
Момир Булатович, премьер-министр Югославии в то время, не участвовал в драматических событиях 2 июня, но помнит, как встретил Слободана Милошевича сразу после их окончания. «Это была наша одна из самых драматичных встреч. С минимальным количеством слов и с огромными эмоциями, как и бывает при таком драматическом завершении. „Читай“, — сказал он, протягивая мне текст договора. Пока я это делал, он смотрел в какую-то точку. У меня на глаза навернулись слёзы. Понятно, что я не мог их остановить, хотя очень хотел этого. Несколько секунд прошли в молчании. „Значит… ты вынужден был?“ — спросил я тихим, уже спокойным голосом. Он кивнул головой в знак подтверждения. „Мог ли ты что-нибудь изменить в тексте?“ — продолжил я. Махнул головой, говоря в этот раз „нет“… Потом он начал говорить. Сказал, что приехали с преступными угрозами: если это решение не примите, Белград будет сравнен с землёй. „Так и сказали?“ — „Да, движением руки по столу (как обычно пыль стирают) проиллюстрировали свои слова…“»[690]. Но был ещё один очень важный аргумент, который не оставил С. Милошевичу выбора: позиция России. Мне больно и стыдно об этом писать, но Президент так сказал своему другу и соратнику: «Мы не смеем отклонить мирное предложение, за которым стоит Президент России. Поэтому и послали этого Черномырдина. Мы бы могли ещё обороняться, но оборона не имеет смысла, когда нет надежды на чью-то решительную помощь. Если мы оттолкнём Россию, то угасим и эту слабенькую, но всё-таки возможность. Россия будет обижена, нас провозгласят государством, которое не хочет мира, и нас уничтожат…»[691].
По мнению югославского министра иностранных дел Ж. Йовановича, «В. С. Черномырдин был оружием, которое носило русское имя, русские символы, но представляло американские интересы и интересы НАТО»[692]. Но слушать его пришлось.
В. С. Черномырдин сразу позвонил С. Тэлботту. «Он говорил с сотового телефона у двери в кабинет Милошевича, — записал С. Тэлботт. — Вдали я слышал болтовню на сербском. „Поздравляю Вас“, — сказал Черномырдин. Милошевич, по его словам… принял решение»[693]. М. Ахтисаари тоже торопился рассказать С. Тэлботту, как всё проходило в Белграде, ведь никто до конца не верил, что им удалось «додавить» Милошевича, их радости не было конца, «включая и „восторженный вопль во всю глотку“»[694]. Однако он уделил внимание «особо колоритным моментам встречи». Для сдержанного М. Ахтисаари такими моментами были: «Огрызался Милошевич на удивление мало: похоже, сам хотел как можно быстрее завершить сделку», «одобрение условий Черномырдиным стало главным фактором в решении Милошевича выкинуть белый флаг». И, наконец: «Наш друг Виктор был совершенно изумителен, — сказал Ахтисаари. — Он сделал всё, что обещал, без увёрток и жалоб. Сербы явно рассчитывали, что он предложит им лазейку, но он им её не дал»[695].
